После обеда мы пошли обратно на полигон. Выяснилось, что никто даже не заметил, что я прилип к новой группе к восьмому дню. Если бы не одно «но»: старший инструктор дал команду выйти из строя тем, кто в армии занимал командные должности от командира отделения и выше, в различных подразделениях. Тех, кто вышел, записали, кто какие должности занимал, и сформировали отдельную группу для подготовки командиров, потому что контора в них очень нуждалась. Соответственно в процессе обучения на нас также смотрели, и тех, кто был совсем нулевым, отправляли обратно на должности бойцов штурмовых подразделений. Тогда и зародилась эта великая фраза: «Нет ума, штурмуй дома́!»

Тут мое удивление начало брать верх. Нас отправили на занятия по изучению онлайн-карт. Не передать мои эмоции, когда я увидел карты на гаджете, а не на бумаге, и как все намного легче, и проще, и быстрее в современных реалиях. Не надо что-то чертить, не надо вымерять линейкой, все данные высчитываются сами, не прячешься от ненастной погоды, дабы бумага не промокла, работать одно удовольствие. И тут я сразу же начал впитывать все как губка, потом тренировки, обозначение целей на карте, прокладка маршрутов, определение углов и азимутов, мне хотелось знать все больше и больше.

Теперь я, уже сидя на поляночке и спокойно изучая карты, смеялся над своими друзьями, которые то штурмовали здание, то лесополки, то отрывали в бетонной земле окоп, а они на меня косились. По дороге обратно на базу мы уже ржали надо мной, точнее над тем, что я нашел лазейку, где можно загаситься, но по факту, если бы не командирская подготовка и полученные на ней знания, где бы я сейчас был, а может, уже бы и не был…

Вечером, после холодного душа, потому что попросту там не было горячей воды, мы шли на ужин, кто хотел, а кто сидел также с кружкой кофе в курилке или просто лежал на кроватях. Мы уже сидя смотрели на абитуриентов по ту сторону ленты. Было весело.

Мы получили уже жетоны, и с этого дня начала начисляться зарплата. По ним мы могли уже на территории базы, в военторге купить себе необходимые элементы экипировки или вещи. Тебя записывают по номеру жетона, и потом просто эта сумма будет вычтена из зарплаты. Деньги выдавались только наличкой, либо по доверенности получали родственники в городах, как правило, миллионниках, либо по окончании командировки боец сам приезжал и всю сумму получал на базе.

Давали несколько листов анкеты и договоров, среди которых было сразу и завещание – в случае гибели кому сколько процентов боец завещает выплатить. И снова все заполнять печатным текстом, а потом сидеть и ждать, переживать до первой зарплаты, прошли ли все бумаги, и то чувство, когда пришла от представительства первая эсэмэска, во сколько и куда нужно приехать, чтобы получить деньги.

Бывало, что мы просто вечером гуляли по базе вокруг контейнеров. Контейнеры… Хочется в голос и смеяться, и плакать. Их было около двадцати или пятнадцати штук, в одних хранились вещи убывших бойцов, которые постоянно перекладывались, изо дня в день. Потому что приезжали ребята, искали вещи или приходили списки трехсотых и двухсотых, и уже мы сами искали их вещи для передачи родным. А другие контейнеры были для провинившихся, которые не чтили или не выполняли законы компании, соответственно их наказывали и кидали в контейнер на несколько суток без доступа света, периодически только кормили. Это было страшно, когда на улице температура плюс сорок, представьте, сколько в контейнере… И прогуливаясь вечером, проходишь мимо них, и кто-то уже тихонько, почти без сил, стучит ногой изнутри по контейнеру. Но извините, закон есть закон, дисциплина есть дисциплина, только так можно добиться выполнения задач и успеха в целом.

В курилке мы порой сидели до трех часов ночи, общаясь, слушая истории и теоретически перенимая опыт ребят, которые вернулись целыми или трехсотыми с передка. Было очень интересно, как будто просматриваешь боевик, и только сам потом понимаешь, что это не фильм, а жизнь. Но трехсотый трехсотому рознь. Кто-то рассказывает с такими эмоциями, со смехом, как его подранило и как он готов снова вернуться и мстить, заряжая энергией и позитивом, а кто-то, наоборот, сидит, извините за выражение, как унылое говно, и только и говорит о том, как там плохо, как страшно, какие укропы мощные и могучие, что они не отступают, что бьются за каждый метр, после чего ребятишки со слабой психикой просто пятисотятся и уезжают домой.

Да, они дрались действительно жестко, но только мы их ломали духом воинов, а они просто-напросто были под воздействиями сильных наркотиков, поэтому и стояли как зомби до последнего. Может, оно и лучше, что естественный отбор уже действовал на том уровне, но, с другой стороны, тем самым такие рассказы подрывали моральный дух бойцов.

С нами был один парнишка местный из Краснодара, звали его Кирюха. Замечательный парняга. Он почти не слышал, его лицо было обожжено, и говорил он с трудом из-за контузии. На вид ему было около тридцати лет. Когда он нам рассказал свою историю, мы частично поняли, хоть он и половину писал на листочке. Потом приехал его товарищ, тоже трехсотый, который видел, как затрехсотило Кирюху, история была такая…

Шел штурм села Кодема, и не понятно почему, во время штурма Кирилл решил, что у него воняют ноги, и присел на входе в подвал, чтобы переодеть трофейные носки. В этот момент со спины был прилет мины, который откинул его в этот подвал. Соответственно контузило, и он подумал, что снаружи укропы, и кинул наверх гранату, а там были наши. Они подумали, что там укроп, и кинули в подвал три гранаты, а там еще и находились термобары. Его даже не задело ни одним осколком, но порвало барабанную перепонку, обожгло лицо. Он, будучи сильно контужен, выполз из подвала, сорвал чеку с гранаты, в другую руку взял нож и пошел, как оказалось, тогда думал, что бредет в сторону хохлов, а на самом деле в сторону точки нуль. Ребята его увидели и доложили, не ваш ли там дурак идет с гранатой и ножом в руке…

Я его потом частенько вспоминал и многим рассказывал его историю.

Что характерно, после лечения Кирюха собирался вернуться, долбить гадов и зарабатывать деньги, потому что являлся единственным кормильцем в семье.

В продолжение забегу вперед: нас частично судьба снова свела, но уже в ноябре месяце. Я шел по какому-то селу, в поисках инструмента для работы, и в одном из разрушенных дворов мое внимание привлек хороший медицинский подсумок из-под аптечки. Я подошел, взял этот подсумок, перевернул его, а там была подпись с позывным Кирюхи.

Осмотрев все вокруг и вспоминая его историю, восстановил хронологию событий, и весь этот рассказ до мелочей на местности был правдив. Виден и этот прилет около подвала, и сам подвал очень сильно выгорел. Я просто правда сам был шокирован и не ожидал, что случайно найду место, про которое он мне рассказывал.

На следующее утро мы снова двинулись на полигон. Тема уже как опытный воин пошел с нами, пройтись и развеяться от скуки. Придя чуть раньше на полигон, мы упали полежать под навесами. С нами рядом находился старший инструктор, и тут мы наблюдали такую картину. Идет толпа, и один человек из нее очень выделяется тем, что хорошо экипирован, причем экипировка была вся новая.

Инструктор это заметил и начал себе под нос сначала тихо, потом в конце чуть ли не в голос возмущаться глупости этого бойца.

– Вот дурак, накупил по жетону в военторге на всю свою первую зарплату…

А цены там были не маленькие…

– У него по-любому дома большая семья, несколько детей, а он всю свою зарплату потратил на эти шмотки, что они дома теперь будут есть, зато он красивый, а может, еще ему это все и не пригодится.

И этот текст он в конце уже просто орал, а мы лежали и ржали, потому что со стороны это выглядело очень смешно.

Снова построение, и мы разошлись по занятиям. На сегодня мы занимались в полевом классе командирской подготовкой. Разбирали реальную ситуацию, которая была при штурме какого-то перекрестка. Все его зарисовки у меня отложились до сих пор в памяти. Нам давались исходные данные, по которым мы должны были принять решение на штурм.

Каждый его сначала оформлял на бумаге, после чего выходил к доске и зачитывал. И это то самое чувство, когда ты слушаешь каждого, смотришь на его ошибки, начинаешь исправлять у себя, словно возвращаешься в курсантские годы, и опять-таки есть одно «но»: там у нас не будет много времени на принятие решения, и здесь мел и доска, а там человеческие жизни.

Было очень интересно, тем более что инструктор, который преподавал у нас, должен сам был ехать с нами в эту пятницу, по отдельному плану. Вот тем и интересно: сегодня ты обучаешь, а завтра Родина тебя зовет самого выполнить что-то невыполнимое и снова вернуться передавать опыт.

После обеда нас снова ждала тренировка по работе с онлайн-картами. Каждый день становилось все легче и интереснее, по крайней мере для меня. Самым сложным для меня было ходить с полигона до лагеря на приемы пищи, а на занятиях – умственный труд.

На следующий день были занятия по корректировке огня минометов, АГС и другого тяжелика. Для меня, да и для многих, наверное, воздушный коптер – это было средство развлечения детей, потом для съемок различных мероприятий, ну и просто городов. Я его не видел вживую, уже не говоря о том, чтобы подержать в руках или поуправлять им.

И тут, после наземной корректировки с помощью оптических приборов и вычислений на листочке, нам говорят: «Теперь рассмотрим устройство, приведение к работе и управление квадрокоптером».

Я радовался как ребенок, эти эмоции не передать. Ты берешь, поднимаешь его в воздух, и перед тобой открывается все, что ты хочешь видеть с высоты птичьего полета. Различные режимы скорости, да он еще и гранату может скидывать, и все это при присутствии пилота не на самой линии боевого соприкосновения, и соответственно, это повышает живучесть личного состава и одиночного бойца, как боевой единицы подразделения.

В армии я об этом только мог мечтать, и в голове уже и пропадали думки обо всем, и становилось ясно, что я себя нашел. И так же, как твердили и зомбировали в войсках, что мы никому не нужны на гражданке, что за воротами очередь стоит на службу, ходите и бойтесь, чтобы вас не выгнали. Чем только не пугали. А оказалось, мы не такие уж безнадежные и в других местах сможем принести пользу Родине.

Поэтому, конечно, свою роль в моем становлении безусловно сыграла Специальная военная операция.

Прошли занятия, и нам уже точно огласили списки тех, кто в пятницу выдвигается. Соответственно началась движуха, потому что ни одежду, ни обмундирование еще не получали. Можно пойти было еще на пару дней занятий перед отправкой, но уже не до этого, но и нам повезло в те дни туда не ходить, потому что ребята из других отрядов уже настолько обнаглели, что не выходили на занятия десятками. Конечно же это все спалили, и начался разбор полетов, и с того времени все обязаны были присутствовать на них, даже трехсотые, которые вернулись в строй после лечения.

Мы – как всегда нашей небольшой группкой – разделились на разные направления, чтобы занять очередь. Конечно, пришли на склад для получения вещей, там была огромная очередь, но мы, гордо подняв голову, как уже обученные бойцы и собирающиеся завтра уезжать, всех вежливо попросили нас пропустить. Прошли, получили и вернулись в барак, все внимательно посмотрели; если чего-то не хватает, чтобы по-быстрому поменять человека в очереди в военторг и докупить все жизненно необходимое. Тема все так же ходил ни пришей рукав, он же все уже дозакупил на гражданке, а мы носились как ужаленные. Дэн, как я писал ранее, отказался ехать, чтобы доподготовиться.

Мы все собирались идти в одно подразделение, потому что эти дни на полигоне нас уже очень сильно сплотили, и мы начали понимать друг друга с полуслова, и в принципе не трусы.

Единственное, прикольная ситуация произошла с Петрухой. Он позже всех пришел и по факту побывал чуть ли не на двух днях занятий. Мы его уламывали, чтобы он поехал с нами, но он долго принимал решение, все пытаясь тщательно обдумать.

А куратор, так как нас было мало, подумал, что и он готов тоже ехать в эту пятницу, и подал его в списки. И когда мы стояли на зачистке списков впятером, по итогу Дэна в них не было, а Петя чудесным образом оказался в нем, видели бы всю его глубокую печаль в глазах, а мы стояли и ржали, – судьба его дальнейшая – ехать или не ехать – разрешилась сама. Был только один маленький нюанс: у него вообще почти никаких вещей не было, но ничего – с миру по нитке собрали.

Второй интересный момент… Стою я, значит, в коридоре, и ко мне подходит парнишка Рашид. Тоже классный парень, около тридцати восьми лет, адыгеец что ни на есть. Жизненный путь до конторы у него тоже был интересный: успел и поработать в полиции, и посидеть на нарах, был в разводе и дочка пяти лет, красавица.

Мы с ним ехали тогда в том автобусе и познакомились на фильтре, когда толпой лежали на траве. Я говорю:

– А ты что здесь делаешь?

Он отвечает:

– Все, я теперь с вами, меня перевели в ваш отряд.

Как оказалось, у него в отряде были подвязки в виде названого братишки, то есть друга детства, с которым они жили в одном дворе, и он среди этих друзей был самый старший и периодически контролировал всех.

Так Рашида и перетянули к нам в отряд, потому что брат его был уже давно в конторе и занимал неплохую должность, и соответственно со всеми был в хороших отношениях. Я честно тогда очень обрадовался, что в нашем полку прибыло.

Ну, и вот к концу следующего дня мы собрали наши рюкзаки и вынесли их во двор. Все на нервах, все ли успели, все ли взяли, успели позвонить на минуту домой – предупредить что уезжаем. Телефоны и личные вещи мы скинули в коробку и сдали в комнату за решеткой. По этим вещам тогда можно в последующем определить, чьи остались, а чьих хозяев уже нет… Но это только по возвращении на базу.

Мы сидели и ждали одиннадцати часов вечера, то в курилке, то валялись на кроватях. Крайние разговоры, как в случае чего будем действовать, что нужно глубже окапываться, делать лисьи норы (подкопы в окопах внизу в сторону), что на фишке (в караульном дозоре) стоять по очереди, и, если сильно будет рубить (захочется спать), сразу же поднимать друг друга, чтобы не уснуть вдвоем, и так далее. И вот наконец-то начали подъезжать автобусы, один за другим. Всего их было восемь. Мы сразу же закидали вещи, теперь построение всеобщее, проверка личного состава, убывающего в командировку. Кстати, срок контракта, который мы заключили на четыре месяца, начинался с момента убытия. Мы сели в автобусы, и начался какой-то кипиш.

Оказалось, в автобус сажали бойца для отправки на передок, который чем-то провинился на дальнем направлении, и у него в этот момент начался приступ малярии. Жуткая тема… Он лежал беспомощно, чуть ли не скатившись на пол автобуса, почти в бессознательном состоянии, кряхтел, стонал, но закон есть закон. Таблетки его где-то забыли, чтобы хоть как-то сбить приступ. По итогу решали, что с ним делать, часа, наверное, два, после чего дали команду его все-таки вынести и отнести в барак, а мы с опозданием тронулись.

Странная и характерная почти для всех ситуация, особенно для тех, кто уже ехал не первый раз за «ленточку». С каждым километром приближаясь к границе, лица у многих становились все печальнее и грустнее. Вроде разговариваешь с человеком, смеешься, а потом тихонько наблюдаешь за ним, а он как будто прощается с мирной жизнью, да и вообще со всем, – этот стеклянный взгляд, направленный в окно автобуса…

Остановки где-то в поле, и такой утренний холод после каждодневной краснодарской жары, и кругом ветряные мельницы, сверкающие на высотке красными огнями. И вот после недолгой проверки мы заехали на территорию Луганской Народной Республики. Я почему-то по воображению и по новостям из телевизора себе представлял все по-другому. Думал, только пересечем границу, сразу начнутся какие-то разрушенные дома, сожженная техника, рытвины от прилетов снарядов, но ЛНР нас встречала иначе. Прям на въезде баннеры, на которых надписи: «Мы – Россия, мы вместе!», «Спасибо, Россия!». Было, мягко говоря, неожиданно и очень приятно. И вот начались терриконы, бесконечные степи, редкие лесополосы Донбасса.

Я ехал и пытался сравнивать каждую мелочь с нашими деревнями, с нашей природой, почему говорю с нашей, потому что на тот момент мы заехали на территорию дружественного самопровозглашенного государства.

Дома очень интересные, сделанные из глины и сена, трубы печные торчали в коньке по центру крыши, потом я это уже подробнее рассматривал, что к чему и почему. У дорог везде маленькие домики с одним окном, тоже сначала не знал, для чего они, а позже мне рассказали, что печи делались всегда в центре дома, чтобы захватывать и обогревать все комнаты сразу, и они были угольные, с дровами у всех было тяжко. А те самые домики с одним окошком, это были угольные сарайчики, чтобы с подъезжавшей техники с углем можно было быстро перебрасывать его в этот сарайчик.

Я ехал и вспоминал одно из общений со своим школьным товарищем. И снова, и снова я для себя находил причины, почему я именно здесь. За месяц до отъезда пришла информация от моих товарищей, с кем учился в Суворовском военном училище, что погиб однокашник. Опять просыпалось чувство яростной мести за пацанов.

Когда мы разговаривали на тот момент с Ильдаром, так звали одноклассника, он уже находился на Специальной военной операции, с самого первого дня. Он военнослужащий контрактной службы в одном из подразделений Вооруженных сил Российской Федерации. Я с ним тогда поделился, что тоже очень хочу поехать воевать, и сразу же разъяснил все свои соображения почему.

Он меня яростно начал отговаривать, чтобы я не ехал, что мне не надо видеть, что тут творится, что у меня семья и маленький ребенок. Сиди, дескать, на месте и никуда не дергайся, и все в том же роде.

А сейчас я сидел радостный и смотрел в окно, потому что моя мечта исполнилась, и я уже наполовину мог смотреть в зеркало, не виня себя в том, что я трус и отсиживался в тылу.

Мы подъехали на первую точку в Луганске.

Это была опушка, где стоял различный военный транспорт, готовый нас забрать на места дислокаций. Это были: самодельные обшитые железными листами микроавтобусы, бронированные «Уралы», бронированные КамАЗы, разные другие переделки техники. И только одно их объединяло: на них не было номеров и везде на решетках радиаторов прикреплены детские игрушки, это был своего рода пропуск для своих, для «музыкантов». Уже представитель от конторы построил нас по отрядам, снова зачитал списки и сказал напутственные слова, которые не обошлись и без юмора:

– Ребята, братцы, вы все молодцы, что приехали сюда и встаете со своими братьями в один строй. Что вы не остались равнодушными и не отсиживаетесь в стороне или не пьете на диване пиво, не шляетесь с девушками по клубам и так далее. За то, что вы приехали сюда добровольно, уже заслуживаете как минимум медали «За Отвагу!». Кто приехал сюда первый раз, у того стальные яйца, а кто второй и последующие, у того вольфрамовые!

Мы все поржали, он пожелал удачи, и снова разошлись на посадку по машинам. Дальше путь предстоял еще ближе к фронту, где мы должны получить вооружение. Нам говорили, что для привыкания сначала попадем в зеленую зону, потом через несколько дней в оранжевую и еще через несколько в красную. Приехали на следующую точку, и с нами, как оказалось, ехало уже не пять человек, а больше – непосредственно в наш отряд прибавилось еще двое ребят, вернувшихся после ранений.

Мы зашли в подвал для беседы с замполитом батальона, он нам разъяснил еще раз законы конторы и уже непосредственно требования командования отряда. Объяснил, что придется работать и с бывшими заключенными из так называемого «Проекта К». Потом мы их просто называли «кашниками», у них у единственных жетоны начинались на букву «К».

Меня это нисколько не испугало и не удивило, тем более потому что «трассера» (слухи) уже до этого гуляли по базе. После чего пришли, как их называют в военкоматах, покупатели. Мы впятером сидели и не понимали, что происходит. Первым пришел братишка Рашида, но я его тогда еще не знал. Он задал вопрос: «Кто по специальности армейской, или кто учился и был наводчиком на орудии или миномете, а также кто умеет обращаться с «птичкой» или обучался корректировке?» Ну, Рашид уже был в курсе дела, а я по своей на тот момент глупости поднял руку, что умею и с «птичкой» обращаться и корректировать.