Осенние ливни зарядили на неделю. Поднимать себя с утра с кровати становилось все сложнее. Выходить из дома в потемках, а потом тащиться в школу… Кошмар. Раньше дорогу до ненавистного здания скрашивали разговоры с Маринкой. Она еще та трещотка. Теперь же мне приходилось плестись одной. Марина ходила в школу в компании Кораблева. Нет, подруга пару раз предлагала идти всем вместе, – мол, они с Антоном за мной с легкостью зайдут. Но я от этого предложения всякий раз отказывалась. Зачем мешать влюбленной парочке? О том, как встретила одноклассника на выставке, я Маринке рассказывать не стала. Антон вел себя как ни в чем не бывало, продолжал активно ухаживать за моей подругой… Я подумала, что той девчонкой с выставки могла оказаться, например, бывшая одноклассница Кораблева. Случайно встретились в зале. Необязательно ведь, что они пришли туда вместе. А я со своим стукачеством могу наломать дров. В общем, решила повременить с предположениями, но к Антону по-прежнему относилась настороженно. Не нравился он мне. И шутки у него несмешные, все ниже пояса. Не понимаю, почему он каждую перемену собирает вокруг себя столько народа.
Перед началом урока я старательно списывала у Марины физику, которую не понимаю и терпеть не могу. Марина мечтательно жевала яблоко и украдкой поглядывала на Антона, который так же, как и я, сдувал решение задачи у своего соседа. Вот, кстати, какая штука! Я беру списать только у Маринки, у человека, с которым одиннадцатый год сижу за одной партой, и наше доверие друг к другу зарабатывалось какое-то время. Вот уж не знаю, как Маринка, она вообще-то легкая на подъем, а мне попросить списать у любого другого одноклассника просто влом. Не потому, что я стесняюсь или боюсь получить отказ… Нет. Просто не хочу ни с кем лишний раз общаться. За все учебные годы мои отношения с этими ребятами не продвинулись дальше «привет-пока». С некоторыми даже получилось уйти «в минус» (например, с той же Куницыной). А Кораблев тут без году неделя, а уже со всеми на короткой ноге. Однокласснички чуть ли не дерутся между собой, кто даст Антону списать. Хитрющий балабол он. Разве мужчина должен так много болтать и балагурить?
– О чем думаешь? – спросила я мечтательную Марину. Та сразу же покраснела.
– О глазах Антона, – тихо призналась подруга. – Интересно, у него такие светлые волосы и такие темно-карие глаза… По-моему, очень необычно.
– Ага. Это вроде называется генетическим уродством.
– Скорее, аномалией, Зырянцева, – вздохнула Маринка. – Дождешься от тебя добрых слов.
Я пожала плечами и продолжила дальше переписывать домашнюю работу.
– А ты о чем думаешь, Инна? – немного помолчав, задумчиво спросила Марина.
– Сейчас бы бутербродик с ветчиной…
Мои мечты о вкусной и не совсем здоровой пище прервал звонок на урок. Однако учитель задерживался. У нас тут преподаватели вообще не страдают пунктуальностью.
– Мне нужно в эти выходные съездить на дачу, подготовить кое-что ко дню рождения, – сказала я. – Не съездишь со мной?
– Так у тебя днюха только через месяц.
– Ты просто не видела фронт работы, – засмеялась я.
– Ну, тогда я – пас! – звонко захохотала в ответ Маринка. – А если серьезно, то мне нужно будет у Антона спросить. Вроде у нас были какие-то планы.
– Начина-а-ется!
Вот так и теряют школьных друзей. Был человек, и нет человека. А где он? Сидит с Кораблевым в кино и попкорн жует.
– Эй, а ты чего Сашку не позовешь на дачу? От него, наверное, больше толку будет, чем от меня.
– Да он же все время теперь со своей подлизонькой, я тебе говорила, – сердито ответила я. Маринка посмотрела на меня с подозрением.
– Слушай, если бы я так хорошо не знала вас двоих и ваши отношения, то решила б, что ты его ревнуешь.
– Да ну тебя! – Я, если честно, даже не знала, что на это ответить. К счастью, в класс в этот момент вошел наш физик. Уж лучше выйти к доске и попытаться пересказать мучительный параграф, который я, к слову, как обычно не поняла, чем объяснять Марине, что в последнее время творится у меня на душе.
В субботу дома кипела работа. Мама готовила повидло из поздних сортов яблок, которые нам принесла соседка. Сколько помню себя в этой квартире, в которую мы с мамой переехали после развода родителей, немолодая женщина с третьего этажа каждую осень тащит нам яблоки. А мы и не против.
Как и бывает обычно по субботам – у нас генеральная уборка. Мы с мамой уже давно распределили обязанности. Стирка, влажная уборка, глажка, готовка каких-нибудь вкусностей… Как говорит мама, нужно побольше всего сделать в субботу, чтобы все воскресенье отлеживаться кверху пузом на диване. Мама-то, может, и отлежится. А мне предстоит поездка на дачу и выполнение домашнего задания. Буэ!
После того как привела паркет в порядок, я взгромоздилась на подоконник. Двор жил своей ленивой жизнью. В уже чуть застывших лужах ковырялась малышня, сосед сверху пылесосил салон своих старых «Жигулей». Я, если честно, даже ни разу не замечала, чтобы он куда-то на них выезжал. Машина, наверное, уже давно не на ходу. Сосед поднял голову и посмотрел на наши окна. Будто почувствовал, что за ним наблюдают. Мне ничего не оставалось, как состроить приветливую мину и кивнуть. Мужчина поежился от ветра, повыше поднял меховой ворот куртки и отвернулся, продемонстрировав мне могучую неприветливую спину. Вот так и здоровайся с соседями, проявляй дружелюбие.
Кстати, похоже, что осень в этом году решила обойтись без бабьего лета. Или я в своей зашторенной комнате его просто пропустила. Ветер зло трепал единственный оставшийся лист на ветке, которая торчала под нашим окном. Дома было тепло, чисто и, как обычно, уютно. Но я почему-то ощущала себя тем сиротливым желтым листом, который оказался по ту сторону оконной рамы.
Из соседнего подъезда вышли Саша и его ненаглядная Лиза. На подлизе красивое бежевое пальто и кожаные полусапожки. Девушка подняла воротник и поежилась. Сашка тут же схватил ее за плечи и, глядя в глаза, стал что-то быстро говорить. Лиза счастливо рассмеялась, задрав свою кудрявую голову. Ладно, признаюсь и поправлюсь: задрав свою красивую кудрявую голову.
В комнату зашла мама:
– Ты кого там высматриваешь? Сашу?
– Вот еще!
– Я его из окна на кухне тоже увидела.
– Ничего подобного! Я первая пришла на подоконник, а они уже потом выперлись.
– А что это за девочка с ним?
– Понятия не имею, – буркнула я. – Пообедать бы уже.
– А я как раз за тобой, – улыбнулась мама. – Пойдем, я тебе твою любимую пиццу испекла. С сыром моцарелла.
Тут что-то не то. Как нерадивые провинившиеся мужья вымаливают прощения у жен, купив им букет роз, так и моя мама, когда ей что-то от меня нужно, печет пиццу. И ведь давит на больное место! Аж слюнки потекли…
Я уже знала, с чего начнется наш разговор и к чему он приведет. С тех пор как я поругалась с отцом на кухне, мама сама не своя. Все хочет нас примирить.
– Мам, только давай я сначала поем? А задушевные беседы потом. А то кусок в горло не полезет.
Вру. Я так устала драить квартиру и так хочу есть, что проглочу пиццу вместе с противнем.
После обеда мама начала:
– Инна, знаешь, как это бывает, родные люди наговорят гадостей, а потом сожалеют. А бывает, даже не успевают сказать друг другу самое главное: люблю и прости.
– Это ты к чему? Я в последнее время ни с кем из родных не ссорилась. Если ты о папе, то он мне чужой.
– Инна…
– И почему не успевают сказать? Папа смертельно болен?
– Типун тебе на язык! Ты что такое говоришь? Инна, не будь монстром, – испугалась моих слов мама.
– Да я просто предположила. Зачем тогда этот разговор? Извиняться все равно не буду. Во-первых, это не в моих правилах, а, во-вторых, мне просить прощения не за что.
– Не в твоих правилах… – эхом отозвалась мама. – Инна, ты сама себя слышишь? Ты еще и жизни-то не видела!
– Я себя слышу, – спокойно откликнулась я. – Но и ты меня услышь! Если он первым извинится, я, возможно, и пойду на мировую. А так…
– В том-то и дело! – горько воскликнула мама. – В том-то и дело, что вы – два упрямца. Неужели так сложно произнести: «Прос-ти!», «из-ви-ни меня!»? Ты не представляешь, какую легкость ты можешь после этого испытать.
– А мне и так нетяжело, – вздохнула я. Обманываю, конечно.
– В любом случае, здесь и тест на ДНК никакой не нужен. Ты – упрямая дочь своего упрямого отца, – грустно подытожила мама.
Звучит обидно, но не поспоришь. И так паршиво на душе. И пахнет яблоками.
Вечером выяснилось, что у меня сразу два провожатых на дачу. Сначала позвонил Сашка, сказал, что жутко соскучился (ну да, ну да) и готов ехать со мной хоть на край света. На мой вопрос, как же его расчудесная Лиза, он ответил, что ей нужно к понедельнику готовиться к какому-то коллоквиуму в университете. Мы договорились с Сашкой на раннее утро, чуть ли не на первую электричку. Конечно, друг мог бы взять у отца машину, но родители, по его словам, завтра сами собираются уехать по делам. «Ну, разумеется, – язвительно подумала я, – зачем брать машину? Все свои! Не перед кем покрасоваться на дорогой иномарке». Это я к тому, что несколько раз видела, как Сашка садился в машину с Лизой и как небрежно трогался с места… А меня вот так ни разу не прокатил. Хотя бы кружок вокруг дома навернули.
Потом объявилась Маринка. Оказывается, Кораблев завтра целый день должен провести со своей семьей, у них там какое-то мероприятие, и отлучаться ему ну никак нельзя. Так что Марина в воскресенье свободна как птица.
– Отлично! – обрадовалась я. – Значит, с утра втроем поедем.
– Втроем? – удивилась Маринка. – Саша с нами?
– Ага, объявился тут, наконец. Сто лет его уже не видела. Неужели от своего кудрявого барана отделался, – недовольно буркнула я.
Трубка промолчала.
– Алло? Марин, ты тут?
– Я? Э-э, да! Слушай, Инна, – начала неуверенно Марина. – Тут вот мама сейчас говорит, завтра ей помочь надо по дому. Вечером к нам какие-то гости придут, да и вообще… Езжайте с Сашей вдвоем.
– Да? Ну, хорошо. Только мы вдвоем быстро не управимся, за лето на даче всего пару раз с мамой были. Там еще листвы, наверное…
– Зато подольше пообщаетесь, – хмыкнула Марина. – Нервишки друг дружке потреплете, как обычно.
Мы еще поболтали немного на разные темы, школьные и не очень, а затем простились до понедельника.
Я натянула наушники (люблю засыпать под музыку) и легла в постель с мыслями о завтрашней поездке на дачу. Слов не подобрать, как дорого мне это место. Правда, чем старше я становлюсь, тем почему-то реже мы туда приезжаем. Самое классное, что есть в нашем доме, – это старый чердак. Он не захламлен всякими ненужными вещами. На нем нет таинственного сундука с сокровищами или платьями, ожерельями начала прошлого века. Зато там есть незалатанная крыша и пыльный гамак. Мама побаивается заходить на чердак, ссылаясь на домовых и летучих мышей. Я человек, в отличие от мамы, рациональный и во всякую подобную ересь типа домовых не верю. И мышей не боюсь. Тем более что за все время ни одной не видела. Правда, однажды мне показалось, что из леса к нам в гости на чердак залетал филин. Пока глаза привыкали к темноте, кто-то грустно ухнул в углу, а затем, тихо захлопав крыльями, выпорхнул в разбитое чердачное окно.
В августе я обязательно ночевала на чердаке. Из-за звездопада. Именно это явление, которое чудесно было видно благодаря нашей дырявой крыше, якорем держало меня в летние прохладные ночи на чердаке.
Засыпая, я впервые за несколько вечеров не думала о Саше. Наверное, потому что волноваться не о чем, – завтра я, наконец, проведу весь день с ним. Как бы я вечно ни ворчала, что он как банный лист, с приходом в наши жизни Лизы все круто изменилось. Я впервые осознала, что мне не хватает общения с Сашей. Как с другом, разумеется. А Саша, похоже, впервые серьезно влюбился. Потому как до этого, гуляя с другими девчонками, моей компанией он не пренебрегал.
Я уже окончательно проваливалась в сон, из наушников тихо доносилась песня Джеймса Моррисона «Up». Мягкий голос пел:
Никогда не поздно все вернуть назад,
Даже когда все рушится.
Есть только один путь – вверх,
Есть только один путь – вверх, вверх, вверх,
Даже когда все рушится…
О проекте
О подписке