Читать книгу «Королева Юга» онлайн полностью📖 — Артуро Переса-Реверте — MyBook.
image

Прошло двенадцать лет с того дня или вечера, когда Тереса Мендоса бросилась бежать в городе Кульякан. В тот день, ставший началом долгого пути туда и обратно, разумный мир, построенный ею, как она полагала, под крылом у Блондина Давилы, рухнул вокруг нее – она слышала грохот его разваливающихся кусков, – и она внезапно почувствовала, что пропала, ей грозит опасность. Уронив телефон, она заметалась, на ощупь открывая ящики, ослепленная паникой, ища какую-нибудь сумку, чтобы сложить в нее самое необходимое. Ей хотелось зарыдать по своему мужчине или закричать так, чтобы разорвалось горло; но ужас, накатывавший волнами – и каждая была как удар, – притуплял ее чувства и сковывал действия. Как будто наелась уаутльского гриба[5] или накурилась крепкой, до боли крепкой травы и оказалась засунутой в какое-то чужое, далекое, непослушное тело. Торопливо, неловко она натянула джинсы, футболку и туфли, пошатываясь, спустилась по лестнице, еще мокрая под одеждой, с влажными волосами, с небольшой дорожной сумкой, в которую умудрилась запихать – смяв, свернув кое-как – несколько вещей: еще пару футболок, джинсовую куртку, трусики, носки, свое портмоне с двумя сотнями песо и документы. Они тут же явятся к нам домой, предупреждал Блондин. Явятся, чтобы искать и найти что-нибудь. И будет лучше, если тебя они не найдут.

Выглянув на улицу, Тереса остановилась в нерешительности – ее вела инстинктивная осторожность дичи, чующей поблизости охотника и его собак. Перед ней простирался во всей своей сложной топографии город – вражеская территория. Район Лас-Кинтас: просторные улицы, неброские комфортабельные дома в окружении бугенвиллей, перед ними – хорошие машины. Далеко же отсюда до нищего квартала Лас-Сьете-Готас, подумала она. И внезапно ей показалось, что женщина из аптеки напротив, продавец из магазина на углу, где она покупала продукты последние два года, охранник банка в синей форме с автоматическим пистолетом двенадцатого калибра на поясе – это он с улыбкой отпускал ей комплименты всякий раз, когда она проходила мимо, – что все они опасны, подкарауливают ее. У тебя больше не будет друзей, подытожил тогда Блондин со своим ленивым смешком, который она временами обожала, а временами ненавидела всей душой. В тот день, когда зазвонит телефон и ты бросишься бежать, ты окажешься одна, смугляночка моя. И я не смогу тебе помочь.

Она прижала сумку к животу, словно защищая его, и двинулась по тротуару, опустив голову, не глядя ни на что и ни на кого и поначалу стараясь не ускорять шаг. Солнце клонилось к западу – далеко, над Тихим океаном в сорока километрах, над Альтатой, и окаймлявшие проспект пальмы и манговые деревья четко смотрелись на фоне неба, которое вскоре должно было стать оранжевым. Такие в Кульякане закаты. Глухое монотонное биение в барабанных перепонках накладывалось на шум транспорта и стук ее каблуков. Окликни ее кто-нибудь сейчас, она не расслышала бы своего имени; а может, не услышала бы и выстрела. Выстрела в себя. Она так ждала его, напрягая все мышцы и нагнув голову, что заболели спина и почки. Ситуация. Слишком много раз слышала она о теории катастроф – о ней заговаривали среди шуток, рюмок и сигаретного дыма, – столько раз, что все это давно крепко-накрепко засело у нее в голове, впечатавшись в мозг каленым железом, словно клеймо в тело коровы. В этом деле, говорил Блондин, нужно уметь распознавать Ситуацию. То есть кто-нибудь может прийти и сказать тебе «Добрый день». Например, кто-то из твоих знакомых, и он тебе улыбнется. Сладенько так, прямо-таки медом изойдет. Но ты заметишь нечто странное: неопределенное ощущение, будто что-то не так. А через секунду ты мертв, – говоря это, Блондин смотрел на Тересу, под смех друзей прицеливаясь в нее пальцем, как револьвером. Или мертва. Хотя в любом случае это лучше, чем если тебя живьем увезут в пустыню и, вооружившись ацетиленовой горелкой и терпением, начнут задавать вопросы. Вот тут уж дело плохо – и даже не когда ты знаешь ответы на них (в этом случае избавление наступает быстро): хуже всего как раз, если ты их не знаешь. В этом вся разница, как говорил Кантинфлас[6]. Вся проблема. Очень трудно убедить типа с горелкой, что тебе неизвестны вещи, которые, как он полагает, ты знаешь и которые ему тоже хочется узнать.

Черт побери. Надеюсь, Блондин умер быстро, подумала она. Надеюсь, его сбили вместе со всем грузом, вместе с его «сессной», и он пошел на корм акулам, его не увезли в пустыню и не принялись задавать ему вопросы. Если за тебя берутся федеральная полиция или ДЭА, вопросы обычно кончаются тюрьмой – в Альмолойе или Тусоне. С этими службами можно хоть как-то договориться. Получить статус защищаемого свидетеля или привилегированного заключенного, если сумеешь как следует разыграть свои карты. Но Блондин – не тот случай. Он не плясал ни под чью дудку. Если он изменял, то лишь самую малость, и притом не столько ради денег, сколько ради удовольствия жить на острие ножа. Мы, ребята из Сан-Антонио, похвалялся он, любим рисковать своей шкурой. Он говорил, что его забавляет иметь дело с этими типами и обставлять их; и он потешался про себя, когда ему командовали: «Давай, парень, разберись с этим и убери того, да не тяни». Держали за простого киллера ценою не больше тысячи песо, кому можно без всяких церемоний швырять на стол пачки шуршащих долларов по возвращении из каждого полета, на котором те, кто сверху, зарабатывали немереные деньги, пока он рисковал свободой и жизнью. Проблема в том, что Блондину мало было просто делать то-то и то-то: у него имелась потребность рассказывать о своих делах. Он был из породы трепачей. Какой интерес оприходовать пусть даже самую красивую бабенку, говаривал он, если нельзя рассказать об этом друзьям? А если что случится, так пусть потом «Лос Тигрес дель Норте» или «Лос Туканес де Тихуана» складывают обо мне наркобаллады и распевают их в тавернах или по авторадио. Вот так, ребята. Так и создаются легенды. И много раз, свернувшись клубочком у его плеча, в баре, на вечеринке, между танцами в салуне «Марокко» – он с бутылкой пива «Пасифико» в руке, у нее нос словно пудрой обсыпан от «белых вздохов»[7], – Тереса содрогалась, слыша, как он поверяет друзьям такие вещи, о которых всякий разумный человек предпочел бы молчать как рыба. У Тересы не было образования, у нее не было ничего, кроме Блондина; однако она знала, что друзья проверяются, только когда навещают тебя в больнице, в тюрьме или на кладбище. А это означало, что друзья бывают друзьями, пока не перестают быть ими.

Три квартала она шла не оглядываясь. Боже упаси. Каблуки у нее чересчур высоки, и она поняла, что, если вдруг придется бежать, вывих ей обеспечен. Тереса сняла туфли, спрятала их в сумку и пошла босиком. На следующем углу свернула направо и, оказавшись на улице Хуареса, остановилась перед какой-то закусочной – проверить, нет ли хвоста. Не заметив никаких признаков опасности, она толкнула дверь, вошла и уселась за самый дальний столик, спиной к стене, ни на миг не отрывая глаз от улицы. Ей нужно поразмыслить и унять бешеное биение сердца. Как сказал бы Блондин, изучить Ситуацию. Или хотя бы попытаться. Влажные волосы падали ей на лицо; она убрала их только один раз, а потом подумала: так лучше, так труднее разглядеть ее. Ей принесли нопалевый[8] коктейль, и некоторое время она сидела неподвижно, не в силах связать обрывки мыслей, пока не поняла, что ей хочется курить и в спешке и панике она забыла курево дома. Она попросила у официантки сигарету, прикурила от протянутой зажигалки, не заметив недоуменного взгляда девушки на ее босые ноги, и долго сидела, куря и пытаясь привести в порядок разбежавшиеся врассыпную мысли. Ну вот, так лучше. Табачный дым, наполнивший легкие, немного успокоил ее – достаточно, чтобы проанализировать Ситуацию с некоторой долей здравого смысла. Ей нужно добраться до их другого – надежного – дома прежде, чем эти шакалы найдут ее и она против собственной воли превратится во второстепенного персонажа наркобаллад: Блондин же мечтал, чтобы «Лос Тигрес» или «Лос Туканес» посвящали ему баллады. Там, в доме, припрятаны деньги и документы, а без них, сколько ни беги, не добежишь никуда. Там же и записная книжка Блондина: телефоны, адреса, заметки, связи, тайные маршруты в Южной Калифорнии, Соноре, Чиуауа и Коауиле, друзья и враги – нелегко отличить одних от других – в Колумбии, Гватемале, Гондурасе и по обоим берегам Рио-Браво: в Эль-Пасо, Хуаресе, Сан-Антонио. Это либо сожги, либо спрячь как следует, сказал ей Блондин. Не заглядывай туда – ради своего же блага, смугляночка моя. Даже не смотри на нее. И только если все будет совсем плохо, отдай ее дону Эпифанио Варгасу в обмен на свою жизнь. Тебе ясно? Поклянись, что не раскроешь книжку ни за что на свете. Поклянись мне в этом Господом Богом и Пресвятой Девой. Иди ко мне. Поклянись тем, что сейчас держишь в руках.

Времени у нее было немного. Часы она тоже забыла дома, но видела, что вечереет. Улица выглядела спокойно: машин не больше, чем обычно, прохожие идут, никто не стоит поблизости. Она надела туфли, оставила на столике десять песо и медленно поднялась, крепко сжимая в руках сумку. Выходя на улицу, она не осмелилась взглянуть на себя в зеркало. На углу мальчишка торговал газировкой, сигаретами и газетами, разложенными на картонном ящике с надписью «Самсунг». Она купила пачку «Фарос» и коробок спичек, успев при этом искоса оглядеть улицу, и пошла дальше нарочито медленно. Ситуация. Припаркованная машина, полицейский, человек, подметающий тротуар, заставляли ее вздрагивать. У Тересы опять заболели мышцы спины, во рту стало кисло. Она снова почувствовала, как неудобно идти на каблуках. Видел бы меня Блондин, подумала она, вот уж посмеялся бы. И за это она мысленно прокляла его. Где теперь все твои «хи-хи» да «ха-ха», чертов летун, после того, как тебя спустили на землю? Где твоя надменность красавца-мачо и твое распроклятое бесстрашие? Проходя мимо небольшого кафе, она ощутила вонь подгоревшего мяса, и во рту у нее вдруг снова стало кисло. Пришлось быстро вбежать в подъезд, где ее вырвало струей нопалевого сока.

Я знал Кульякан. До интервью с Тересой Мендоса я уже приезжал туда – в самом начале, когда только начинал изучать ее историю, а она сама была лишь неким смутным вызовом личного свойства, воплощенным в нескольких фотографиях и газетных вырезках. Приезжал и потом, когда все закончилось и в моих руках находилось то, что я хотел знать: факты, имена, места. Так что сейчас я могу выстроить все по порядку, за исключением каких-то неизбежных пробелов и того, что я опускаю сознательно. Скажу также, что все завязалось довольно давно – на обеде с Рене Дельгадо, главным редактором ежедневной газеты «Реформа», выходящей в мексиканской столице. Мы с Рене старые друзья – еще с тех времен, когда в разгар борьбы против Сомосы[9], будучи молодыми репортерами, снимали на двоих номер в отеле «Интерконтиненталь» в Манагуа. Теперь мы встречаемся всякий раз, как я приезжаю в Мексику, чтобы поведать друг другу о своих печалях, морщинах и седине. И вот, потчуя меня эскамолес[10] и кукурузными блинчиками с курятиной в ресторане отеля «Сан-Анхель-Инн», он предложил мне заняться этим делом.

– Ты испанец, у тебя там хорошие связи. Сделай нам большой репортаж о ней.

Стараясь, чтобы содержимое блинчика не потекло у меня по подбородку, я отказался:

– Я больше не репортер. Теперь я все выдумываю и пишу вещи объемом не менее четырехсот страниц.

– Ну так сделай как умеешь, – возразил Рене. – Сделай литературный репортаж.

Я доел блинчик, и мы принялись обсуждать все за и против. Сомнения одолевали меня до самого кофе и рюмки «Дона Хулиана № 1», так что Рене в конце концов пригрозил, что сейчас позовет марьячи[11].

Но все вышло совсем не так, как он замышлял: репортаж для «Реформы» превратился в мой собственный литературный проект, хотя моего друга это нимало не расстроило. Напротив: на следующий день он предоставил мне свои лучшие связи на Тихоокеанском побережье и в федеральной полиции, чтобы я смог разузнать что-нибудь о годах, покрытых мраком неизвестности. О том этапе жизни Тересы Мендоса, про который ничего не знали в Испании да, пожалуй, и в самой Мексике.

– По крайней мере, напишем на тебя рецензию, – сказал Рене. – Скотина.

До тех пор было общеизвестно лишь то, что в свое время Тереса, дочь отца-испанца и матери-мексиканки, жила в Лас-Сьете-Готас, очень бедном квартале Кульякана. И еще – училась она только в начальной школе, работала сначала в шляпной лавчонке на небольшом рынке под названием Буэльна, а потом меняла доллары на улице Хуареса, и в один прекрасный день (День поминовения усопших – роковая ирония судьбы!) жизнь поставила ее на пути Раймундо Давилы Парры, летчика, работавшего на хуаресский картель. В округе он был известен под кличкой Блондин Давила – из-за светлых волос, голубых глаз и внешности американца. Обо всем этом было известно скорее из легенды, что сплелась вокруг Тересы Мендоса, чем на основе точных данных; поэтому, чтобы выяснить эту часть ее биографии, я отправился в столицу штата Синалоа на западном побережье, недалеко от входа в Калифорнийский залив, и принялся там бродить по улицам и тавернам. Я даже точно – или почти точно – прошел тем маршрутом, которым шла она в тот последний (или первый, смотря как взглянуть) день, после того как раздался телефонный звонок и она покинула дом, который делила с Блондином Давилой. Так я оказался перед гнездышком, где они прожили два года: скромного вида, но уютным двухэтажным домиком с бугенвиллеями и миртовыми деревьями и задним двором. Домик располагался на юго-востоке района Лас-Кинтас: там часто селятся наркодельцы средней руки, у кого дела идут хорошо, но не настолько, чтобы позволить им роскошный особняк в элитном районе Чапультепек. Потом я прошел под королевскими пальмами и манговыми деревьями до улицы Хуареса и остановился напротив небольшого рынка – посмотреть на девушек, которые с сотовым телефоном в одной руке и калькулятором в другой прямо посреди улицы обменивают валюту. Или, другими словами, отмывают, превращая в мексиканские песо, деньги тех, кто, приезжая на машинах, останавливается рядом и достает пачки долларов, от которых пахнет горной смолой или белым порошком[12].

В этом городе, где незаконная деятельность сплошь и рядом – общественное убеждение и образ жизни («идти против закона – семейная традиция», как поется в одной наркобалладе), Тереса Мендоса некоторое время была одной из таких девушек до того дня, когда возле нее затормозил черный джип «бронко» и сидевший за рулем Раймундо Давила Парра, опустив тонированное стекло, засмотрелся на нее. С того момента ее жизнь изменилась навсегда.

Сейчас она шла по тротуару, который знала до последней плитки, шла с пересохшим ртом и страхом в глазах. Обходила девушек – те болтали или прогуливались в ожидании клиентов напротив фруктового магазина «Эль Канарио» – и все время боязливо озиралась на стоянку грузовиков, трамваи и закусочные рынка, кишмя кишевшие женщинами с корзинами и усатыми мужчинами в широкополых плетеных шляпах. Из музыкальной лавки за ювелирной мастерской на углу до нее донеслась наркобаллада, которую пели «Лос Динамикос», а может, «Лос Тигрес», – издалека она не смогла определить, но песню знала хорошо. Еще бы! Она знала ее даже слишком хорошо – то была любимая песня Блондина, и подонок этот имел обыкновение распевать ее, когда брился – да еще открывал окно, чтобы шокировать соседей, – или нашептывать ей тихонько на ухо, когда ему хотелось позабавиться, разозлив ее:

 
Все меня здесь уважают —
мать, отец, друзья, невеста.
Самолет я поднимаю
без разбега, прямо с места.
Мчусь во тьме, как легкий дым,
крыльями воды касаюсь,
и с оружием любым