Истерия

Алабама, Отектвуд 3:04 а.m.

Лист металла в очередной раз загремел от порыва ветра. И Кори резко поднял голову. Оборванные обои, спертый воздух, черные от пыли рамы. Хотелось закричать «Где я?», но потом Кори вспомнил. Он в Отектвуде. Штат Алабама. Через четыре часа ему вставать на работу. Кори уложил голову обратно на книгу, но сон не приходил. Холодильник назойливо шумел, и часы тикали. Кори оглядел кухню и комнату. Никакого намека на часы в доме не было. У него электронный фитнес браслет и звука он не издает. Ни на стенах, ни на столе. Часов нигде не было, но что тогда тикает? Кори засунул мизинец в ухо и прочистил его. Звук никуда не исчез.

Обойдя все, Кори выдернул шнур холодильника из розетки. Теперь тиканье стало более отчетливым. Кори прошел в самый дальний угол и открыл кладовку. Из нее тотчас посыпались швабра, метла, тазики и ведро. Кори зажег тусклую желтую лампочку. Бутылки с чистящими средствами и тряпки на полу. Часов не было, а вот звук становился сильнее. Холодок пробежался у Лоусона по спине.

– Это сон, – Кори щипал себя за руку, это было больно, но не помогало. – Во сне нельзя ничего прочитать, – Кори рванул к столу, схватил книгу и начал вслух читать первое попавшееся предложение. – Кататония речевой заторможенности является противоположностью кататонии речевой готовности, – Кори почти кричал, но навязчивый звук был громче. – Для нее типична чрезвычайная разговорная инертность., переходящая на отдаленных стадиях развития болезни в полное отсутствие разговорных импульсов. – голос срывался. От страха хотелось плакать. Лоусон бросил книгу на стол и дом наконец погрузился в тишину. Тишину настолько густую и вязкую, что невозможно было в ней дышать. Радио! Эндрю говорил про радио. Кори, сбивая стулья, побежал на кухню, и нашел старый приемник. Кнопки почти вросли в грязь и не двигались.

«Шесть часов ровно. Кто-то уже проснулся на работу, а кто только ложиться в постель. А мы слушаем Шакиру…»

Кори сел на пол возле приемника. Он смотрел в стену, но не видел ее. Приемник хрипел, искажая музыку. Женский голос превращался в хруст костей и кашель захлебнувшегося. Кори пожалел, что включил радио.

Телефон загудел. Будильник. Кори моргнул. За грязными окнами светало. Туман заполонил почти весь его двор. Он скрывал весь мусор и хлам, оставляя лишь силуэты деревьев. Зрелище было завораживающее. Минут пятнадцать Кори смотрел в окно.

Без пятнадцати восемь доктор Лоусон стоял в холле корпуса А. Алана лениво натягивала халат, поверх цветастого платья. Он увидел санитаров, сестер и врачей, плетущихся на работу с угрюмыми лицами. Он побывал на планерке, где чуть не оглох от крика Шварца. Пожилой добряк, оказался не таким уж и добрым.

После сестра Грегсон заварила растворимый кофе и достала домашнюю выпечку в пластиковом контейнере.

– Суховато. Ты добавила мало масла? – санитарка Мириам громко жевала и критиковала стряпню Грегсон. Кори был рад и такому. Он ел, кажется, в понедельник вечером, а сегодня утро среды.

– А, по-моему, очень вкусно. – сказала Алана и Мириам бросила на нее недобрый взгляд. Она была крайне неприятной женщиной. Кори не успел познакомиться с ней вчера, но и знакомству сегодня он был не рад. Поджатые в недовольной ухмылке губы, крашенные в бордовый цвет волосы, и почти не закрывающийся рот. – Кофе пить утром, так все бегут. Но никто ничего не носит. Я должна всех кормить?

– Спасибо, пойду работать. – Алана громко поставила свою кружку в раковину и вышла из бытовой. Кори тоже не стал допивать. Несмотря на бессонную ночь, чувствовал он себя бодрым. Даже на лекции, он вставал с большим трудом, а здесь, поспав едва ли часа три, он был бодр и готов к работе.

Доктор Фарелл пришел в половине девятого. Это был не определенного возраста, лысый мужчина с загорелым лицом и кучей родинок. Ему было совершенно наплевать на происходящее вокруг. Он наступил на разлитую больным кашу, грустно поглядел на свои туфли и двинулся дальше.

– Доктор Фарелл. Я Кори Лоусон. Доктор Шварц сказал, что я буду проходить практику у вас.

– У меня? – переспросил Фарелл, так, будто вообще не понимал, что происходит. – У меня. У меня! – пропел он. Кори стоял у двери и еле сдерживался от того, чтобы не рассмеяться. – Первая клиническая практика?

– Нет. Я был в…

– Отлично. Прилично! – перебил его Фарелл. – Можешь звать меня просто Лео. Женат?

– Нет. – ответил Кори.

– Везет. Пьешь?

– Нет.

– Возьми тогда конфету. – Лео вытащил из кармана смятую, растаявшую шоколадную конфету и протянул Кори. Не зная, как себя вести, с этим странным человеком, Кори развернул лакомство, стараясь не запачкать руки. – А я сейчас выпью, и мы пойдем на обход. – доктор извлек из с шкафа с дипломами початую бутылку старого Смаглера и налил в кофейную кружку с надписью лучший доктор.

– Я еще никогда не проходил практику в стационарах психиатрического профиля. Скажите, есть ли какие-либо различия, нюансы?

– Не знаю. – пожал плечами Лео и выпил залпом половину кружки. – Я никогда не бывал в других больницах. Мне не с чем сравнивать.

– Шварц на планерке был очень зол, что вас нет.

– Я поздно встал. Как говорил Уинстон Черчилль, никогда не стоит стоять там, где можно сидеть, и никогда не стоит сидеть там, где можно прилечь. Придерживайся этого правила и проживешь до ста лет.

– Может, введете меня в курс дела? – осторожно спросил Кори. Фарелл, вызывал у него двоякое чувство. Казалось он уже начал обход и это его первый пациент.

– Курс на Геттисберг, генерал Хет! Нам нужна обувь!

Тут Кори не сдержался и издал смешок.

– Ну вот. Рабочий день нужно начинать с улыбки. Курс дела. У нас с тобой двадцать больных. Шестнадцать в Б и четверо в Д. Сначала сделаем обход здесь, а потом пойдем в казематы, – Лео вывалил на стол кучу потрепанных историй болезни, едва не опрокинув свою кружку.

– Доктор Фарелл. – дверь кабинета открылась и в ней показалась седая голова в маленькой розовой шляпке.

– Эмма! Входите! Вы опять потеряли выписку?

– Нет. Зашла сказать вам спасибо. – старушка просеменила по кабинету и поставила на стол небольшой торт в пластиковой коробке.

– Доктор не ест! Доктор пьет! – гордо сказал Лео. – Отдайте сестричкам.

– До свидания! До следующего обострения.

– Эмма Колдберг, подруга королевы Елизаветы. И я не шучу. Она действительно жила в Великобритании и общалась с ее величеством. Старческая энцефалопатия. Чудесная бабуля. Это она дала мне ту конфету, что ты сейчас жуешь. Я-то сладкое не ем. У меня диабет. – сказал Фарелл и опустошил кружку. – На обход! Милорд!

Лео ходил быстро. Своими длинными ногами он перешагивал через четыре плитки сразу и никогда не наступал на швы, как заметил Кори.

Начали они с женского отделения. «Дамы вперед!» – сказал Лео.

Первой была девушка подросток. Она не реагировала ни на сестру с таблетками, ни на соседку по палате, вспоровшую матрац и поедающую оттуда поролон.

– Кристина! Что на этот раз?

– Она наглоталась таблеток. – ответила за больную Мириам.

– Доктор Фарелл. Это снова я. – девочка впервые отреагировала. Она вылезла из-под одеяла и Кори увидел тонкие девичьи руки, покрытые рубцами вдоль и поперек.

– Что ты выпила?

– Пачку клоназепама. – честно ответила Кристина.

– А потом лежала в собственной рвоте. Вон, даже сейчас кусочек в волосах. Недостойная леди смерть, мисс Смит! – Фарелл вытащил присохшую субстанцию из волос девочки и бросил на пол. – Ты принимала таблетки, что я тебе прописал?

– Нет. Мама сказала, что это пустышки и она не будет тратить на них деньги. Но на самом деле пустышка это я. Ей было бы лучше, если бы я умерла.

Кори так надеялся поддержать беседу, но он просто застыл. Смит было пятнадцать. В этом возрасте он собирал макеты, ходил на бейсбол по воскресениям, читал комиксы. А эта бедняжка думает о смерти.

Лео внезапно переключился на следующую.

– Миссис Прич! – Лео выхватил кусок матраца из руки женщины и закричал. – Вы хоть знаете, сколько в поролоне калорий? Хотите испортить фигуру? Эту прекрасную фигуру?

Миссис Прич замерла и выплюнула из рта едва разжеванный поролон.

А Кристина Смит даже начала улыбаться, глядя как Лео читал лекцию о правильном питании миссис Прич. И она его слушала. Она огладила свои бока, что бы проверить не поправилась ли. Кори тоже улыбался, Лео хотелось слушаться. Большинство пациентов в таких клиниках чувствуют себя одинокими и непонятыми. Им как детям нужна забота и внимание и доктор Фарелл давал им все это.

– До свидания девочки! Увидимся завтра на художественной терапии.

В мужском отделении Фарелл здоровался с каждым за руку. Алексу Колинзу даже дал пять. Фарелл сам осматривал больных, не вызывая терапевта или хирурга. Любил рифмовать слова. Часто напевал. Помог санитару Ли сменить памперс одному из больных.

– Давление то повышается, давление? – кричал Фарелл мистеру Гарфанклу в самое ухо.

– Что? Лео, это кто? Твой сын?

– У меня дочь, мистер Гарфанкл.

Кори морщился. На время практики он взял отпуск и быстро отвык от общения с глухими больными.

– Хочешь фокус? – обратился Гарфанкл к Кори.

– Показывайте! – громко ответил Кори и Лео одобрительно похлопал его по плечу.

Старик закрыл лицо руками, отвернулся и протянул Кори два кулака на выбор. Кори выбрал правый. Дед раскрыл ладонь и в ней оказался его глазной протез. Лоусон отшатнулся и чуть не упал на кровать, стоящую позади.

– Гарфанкл. Отличный фокус! – Лео искренне смеялся, а Гарфанкл облизал стеклянный глаз своим белым языком и вставил на место.

– Теперь пойдем к мистеру Лессеру. Только ты молчи. Он незнакомых людей боится. – доктора подошли к следующей койке.

Не старый брюнет ковырял ногтем тумбочку и что-то бормотал себе под нос.

– Мистер Лессер. Доброе утро. Какие дела?

Больной встрепенулся, выпрямился. Глаза его заблестели. Он прижал палец к бородавке на шее, и глядя сквозь докторов начал говорить громко и четко, но с самим собой.

– Хьюстон. Да. Точно так. Неужели? Сегодня? Ну все. Не отвлекайте меня! – он убрал палец с родинки и отрапортовал доктору. – Вечером будет дождь. Конгресс будет пересматривать закон о налогообложении алиментов.

– Спасибо Лессер. Не знаю, с кем он разговаривает, но все что говорит утром к вечеру сбывается. Газет не читает, телевизор не смотрит, почти ни с кем не общается. Предсказал принятие закона о третьем поле в документах и с каким отрывом Трамп победит на выборах. Хочешь верь, а хочешь нет.

– Нечего тут топтать.

– Мне что, по воздуху летать?

– Легли на койку и болейте!

– Твое место швабра!

– А твое койка!

Лоусон и Фарелл вышли на шум.

Мириам ругалась с тучным молодым альбиносом.

– Доктор. Я напишу жалобу на вашу санитарку.

– И я полностью вас поддержу. Вы можете ходить, где хотите. – ответил Лео.

Мужчина отвернулся от докторов, прижал к уху тапочек и начал громко говорить о статьях, документах и правах.

– Бывший адвокат по недвижимости. Николсон. Ну, не будем отвлекать его, у него серьезная сделка.

Алабама, Отектвуд. Лечебница 1:20 p.m.

Кори так и не удалось ни с кем поговорить. Зато удалось заполнить все листы наблюдения в историях, отметить температурную кривую, которой сестры попускались и рисовали непонятные заборы. Подклеить анализы в нужные места.

Так же он начал свой отчет. Описал там Кристину Смит, хроническая депрессия и восемь попыток суицида. Линда Прич. Обсессивно-компульсивное расстройство и расстройство питания. Алекс Коллинз. Задержка психического и физического развития. Уильям Гарфанкл. Болезнь Альцгеймера. Дик Лессер. Биполярное расстройство. Николас Николсон мегаломания.

Он старательно переписал все листы назначений, расчертил листы наблюдения.

– На обед проходим! – раздалось в коридоре, и он наполнился шумом. Гарфанкл выбежал в одних трусах.

На обед по общей диете давали капусту с куриной кожей, и костями.

Заедая его плохо пропеченным хлебом, сестра Тисс рассуждала, что больше любит ресторанную пищу. Кори очень хотелось сказать, что эта любительница высокой кухни, сейчас объедает пациентов на государственном обеспечении, но он все еще был очень воспитанным.

– Штабная крыса! – таким возгласом встретил его доктор Фарелл после обеда. – Я шучу. Просто ты весьма хорошо справился с бумагами. Я люблю реальное общение и ненавижу писанину.

– В школе говорят, что правильно заполненная история, лучше излеченного пациента.

– Чертовы бюрократы! Ты получил свой пропуск? Мы идем в корпус Д.

Кори был так увлечен обходом, что даже не заметил, как на улице пролился дождь. Мокрая трава испачкала белые форменные брюки. Они прошли через двор для прогулок, мимо корпуса Ц и подошли к забору. Охранник приветливо улыбнулся Фареллу и открыл автоматические ворота. Здание корпуса стало совсем черным, от влаги прошедшего дождя. Все охранники были простыми и славными парнями с красными припухшими глазами и помятыми лицами, после ночных гулянок.

Коридоры были такими же, как и в корпусе Б, но уже без цветов и красочных картинок о правильном питании и профилактик инфаркта. Не было поручней вдоль стен. Здание было одноэтажным, на первом этаже были только раздевалки, посты охраны и комната для хранения уборочного инвентаря. Вся жизнь кипела в подвале. Лязгали железные замки, медсестры и медбратья так же шумели. Санитары лениво слонялись с суднами в руках и шаркали ногами. Два коридора. В одном двухместные палаты, в другом одноместные. В конце они сливались в один и замыкались постом сестры, кабинетом дежурного врача и процедурным. Лоусон сравнил бы это отделение с тюрьмой, но тюрьму он видел только по телевизору. И это не слишком походило на Оранжевый – хит сезона, который смотрела его сестра. Лоусон бежал за Фареллом по узкому проходу. За решетками палат были самые разные люди. Одни лежали, глядя в одну точку на потолке, другие кричали и метались, как животные. Третьи прилипли к дверям и просовывали свои пальцы сквозь прутья, пытаясь привлечь к себе внимание.

– Час суда близок! Никто не уйдет от руки правосудия. На всех вас обрушаться горящие камни и кипящая смола. – декларировал седой, но не слишком старый мужчина. – Доктора! Ваши белоснежные халаты скоро окропит кровь! Они станут алыми! Алыми как небо на нашими грешными головами.

– Идем, Кори. Это, слава богу, не наш больной.

– Религиозный бред. – заметил Кори.

– Если хочешь с ним пообщаться, то тебе к доктору Калуум. А вот и она! Барб!

– Привет, Лео! Здравствуйте доктор Лоусон. – их поприветствовала высокая женщина с короткой стрижкой. На груди ее синего халата красовалось два бейджа. Один на имя доктора Барбары Калуум. Другой на имя сестры Ирен Эдисон.

– Снова прикрываешь эту лентяйку?

– У Ирен семейные проблемы. – ответила Барбара. Они начали разговаривать еще задолго до того, как встретились посреди коридора и обнялись.

– И она сама виновата в них!

– Эй! Кто это мочится на пол! – Барбара резко развернулась и ударила ладонью по решетке. – Барри! Немедленно надень штаны.

– Извините доктор Калуум.

Кори удивленно наблюдал, как гора мышц в шрамах отвернулась и залепетала словно ребенок.

– Еще раз увижу, скажу брату Гаррисону поставить тебе катетер. А тендер в этом году не сыграл и вазелина у нас нет. Унитаз. Мочиться. Приступай, – Барбара вновь повернулась к Фареллу, и ее грозная гримаса сменилась добродушной улыбкой. – Шварц на планерке сказал, что ты не сдал сорок историй. Почему не попросил помощи?

– Простите, генерал Арчер. Требую поддержки!

Барбара добродушно рассмеялась.

– Барбара, доктор Лоусон проходит практику, дашь ему как-нибудь взглянуть на Рафаэля?

– Да пожалуйста! Только не приноси ему библию, как бы он ни просил, Кори. Иначе он опять ее сожрет, а у него синдром раздраженного кишечника.

Кори кивнул, и они продолжили путь.

– Обычно я общаюсь с больными в палате, или через решетку. Но по правилам это нужно делать здесь. В комнате посещений. Это твой первый день, поэтому будем работать здесь.

Кори оглядел комнату. Две двери. Одна для входа посетителя, вторая для больного. Посредине металлический стол и два деревянных стула. Посреди стола массивное кольцо, через которое пропущена цепочка наручников.

Брат Гаррисон, рослый и здоровый как шкаф, вошел через дверь для больных, стянул мокрую перчатку со своей руки и поздоровался с Фареллом.

– Я уже было подумал у нас проверка.

– У меня практикант, Джо. Я хочу показать ему, как нужно работать правильно, неправильно, он и сам научится.

– Кого привести?

– Давай Дастина.

Джозеф Гаррисон кивнул и скрылся за железными дверьми.

– Алан Дастин. Посттравматический синдром. Вернулся из Сирии и убил своего соседа. Потом будет Латаша Бригс. Шизофрения. В один прекрасный день отравила пятерых своих детей и мужа, потому что решила, что они не настоящие и их подослали убить ее.

– Термин шизофрения устарел доктор. Сейчас принято использовать аффективное расстройство.

– Как розу ты не назови…– процитировал Фарелл.