13

Первым делом Тимофей завёл Горыню в хлев, бросив «привет!» хлевному, и побежал в дом сообщить матери о своём возвращении. Стремительно ворвавшись в дом, Тимофей от неожиданности застыл на месте.

Отца не должно было быть дома, а он… Он сидел за столом и смотрел на Тимофея. Мальчик сразу смешался.

– Тимофей! – воскликнула мама и подбежала к сыну.

Обняла его, поцеловала, потрепала по голове. Она уже даже и не знала, как приласкать сына. Тимофей очень радовался, но очень боялся проявить свои чувства при отце. Кто же знает, как он может отреагировать?

Отец поднялся из-за стола. Тимофей инстинктивно прижал к себе больную руку и напрягся.

– Ну, здравствуй. – Отец улыбнулся и подошёл. – Избавился от хвори?

Язык Тимофея никак не хотел шевелиться, поэтому он просто показал перевязанную руку.

– Вижу, вижу. Не слепой. – Отец явно немного обиделся, не получив словесного ответа.

Он неожиданно быстро подошел и поднял руку. Тимофей с трудом заставил себя не зажмуриться. Но рука отца лишь легла ему на голову и слегка растрепала волосы. Такое поведение было сродни удару грома.

– Не боись. Я, конечно, считал тебя трусом и доходягой. Но в свете некоторых событий я пересмотрел свою точку зрения… Но только немного. – Отец ощерился улыбкой.

Они сели за стол, и мать достала из печи горшок с горячей похлебкой. Тимофей сообщил, что у священника выпил целую кружку отвара, но это не значило, что он отказывался от еды. Когда последний раз он ел? И припомнить-то было трудно, тем более что, валяясь без сознания, поесть не было никакой возможности.

Ели практически молча. Отец несколько раз похвалил похлёбку, а Тимофей его поддержал. Задумавшись, Тимофей потянулся за хлебом забинтованной рукой. Она отозвалась легким уколом и ноющей болью. Тимофей от неожиданности уронил ложку в похлебку и схватился за больную руку.

– Тяжело болезным быть? – без улыбки, с долей участия спросил отец.

Лицо матери перекосило от боли, которую она испытывала вместе со своим сыном.

– Терпи, Тимофеюшка, терпи. Поболит, поболит и пройдёт, – она говорила с ним, как с маленьким неразумным ребенком.

– А, ерунда, – попробовал отмахнуться Тимофей. – Просто всё как-то неожиданно получилось. – Он рассмеялся и потянулся за хлебом здоровой рукой.

Неудобно есть одной рукой – то ложкой ворочай, то хлеб ко рту неси, а ничего, быстро приспособился Тимофей и съел свою порцию быстрее всех, за что с огромной благодарностью (в смысле благодарил он, а не его) получил добавки.

Когда тарелка отца опустела, он одним движением отодвинул от себя грязную посуду, сыто рыгнул, облокотился на стол и внимательно посмотрел на Тимофея.

– Не думал я, что ты не побоишься злобных псов. И как же тебя угораздило на них нарваться?

– Случайно. Я даже не думал про них, когда пошёл прогулять Гор… – сказал, и сразу осёкся. Он же ещё не показывал поросенка отцу.

– Что замолчал? Не гору же ты прогуливал. – Отец усмехнулся. – Да знаю я про порося твоего. Думаешь, если я на тебя мало внимания обращаю, так ничего и не вижу? За дурака меня держишь? – По тону отца трудно было догадаться, сердится он или подшучивает. – Хлев ты здорово починил, я бы так не сумел.

Несмотря ни на что, Тимофей всегда верил в честность отца. Был бы у отца другой характер, так, может, и не стал бы он Тимофея от себя отстранять, а скорее сгноил бы потихоньку. Отец же поступил честно, как считал Тимофей. Из дома не выгнал, кормил, поил, одевал. Просто не замечал.

Конечно, если разобраться, полное невнимание к ребенку намного хуже злого внимания, хотя здесь ещё было над чем подумать.

Тимофей не считал свою жизнь такой уж плохой. Конечно, хочется иногда с кем-нибудь поделиться мыслями и чувствами. Но раньше у него был Святослав и Василиса, а теперь Драгомир и Домослав, да ещё и Горыня. Всё это так, но это не значило, что отец для него не имел никакого значения. Тимофей очень любил и свою мать, и отца.

Даже невнимание отца не заставило Тимофея обидеться на весь мир – он так же, даже ещё больше, старался помогать по дому и набирать запасы.

– Если хочешь, можешь перебраться обратно в дом. Если же нет, можешь оставаться в хлеву. Я тебе его дарю. Так что теперь он целиком и полностью на твоем попечении. – Можно было подумать, что отец последние несколько лет о хлеве пёкся. – Произошедшее позволило мне посмотреть на тебя по-другому. Не знаю, каким это образом тебе удалось выжить. В то, что ты стал оборотнем, как кричали некоторые, я не верю, а всё остальное проверить невозможно. Самое смешное, что ты скорее сделал хорошее дело. Ведь эти псы всем мешали! Чужие силки опустошали, огрызались на всех, никому спуску не давали.

– Даже на тебя? – удивился Тимофей не представляя, что отец мог стерпеть подобное отношение к себе.

– Даже на меня. Теперь в деревне будет поспокойнее, если Невзор с Щукой совсем не распоясаются. Будем надеяться, что старейшины не позволят. А то враждовать с ними напрямую нельзя. Да и ни с кем нельзя, тем более что живём мы в одной деревне. Это что ж это получится, если все враждовать начнут?

Тимофей не знал, что ответить на такие рассуждения отца.

– Кошмар получится, да и только. Никакого житья не будет, – Крив понял, что его начало куда-то заносить и остановился. – Ладно, это уже другой разговор. Ты должен будешь пройти испытание и стать настоящим мужчиной.

Такая резкая смена темы вмиг сбила всю расслабленность, появившуюся после сытного обеда и разговоров.

– Крив! – воскликнула мать. – До испытания еще далеко.

– Всё всегда далеко, пока оно не наступает, – урезонил её Крив и обратился к Тимофею: – Я надеюсь… – Он помолчал, – Я очень НАДЕЮСЬ, что ты справишься, и мы с матерью больше не будем посмешищем всей деревни.

Тимофей никогда не замечал, чтобы над ними насмехались, но отцу, видимо, виднее.

Отец улыбнулся, сглаживая тяжелый момент. Затем встал, подошел к Тимофею, который тут же вскочил со стула, и крепко его обнял.

– Жена, тащи сюда остатки, поросёнок уже наверняка от голода весь извелся.

Малуша с готовностью вскочила и вынесла из-за печки большую крынку молока и кусок хлеба.

– Иди, корми свое чудо леса. Может, вырастишь, вместо собаки будет дом охранять, – рассмеялся отец.

Тимофей с благодарностью схватил еду и побежал в хлев. Ведь и правда, его там уже заждались, но и раньше уйти было нельзя. Только-только стали отношения налаживаться.

– А вот и я! – радостно воскликнул Тимофей, вбегая в хлев.

– Явился, наконец, – проворчал Драгомир, но его улыбающееся лицо выглядело довольным. Тут же от стены отделилась тень и превратилась в Домослава.

– Приветствую, с возвращеньицем, – Домослав довольно потирал мохнатые ладошки. – Вижу ты уже передвигаешься самостоятельно.

– А как же иначе? – удивился Тимофей и только сейчас заметил, что молоко поросенку наливать не во что.

Драгомир, мгновенно оценив обстановку, выковырял из-под сена небольшую глубокую миску.

– На, не стой как пень.

Несмотря на ворчливый тон хлевного, Тимофей даже не стал обижаться на такое обращение. Он был слишком рад своему возвращению.

Не каждый может понять эту радость. Ещё недавно, а для Тимофея это было чуть ли не вчера (ведь он очень плохо помнил свое бессознательное состояние), его почти убили, пришлось даже попрощаться с жизнью – а тут на тебе. Не только выжил, но еще и вернулся домой. Конечно, вернулся немного потрепанный (пальцы на больной руке всё ещё отказывались слушаться), но всё же вернулся.

Драгомир сначала сказал: «На», а затем сам же и передумал, посмотрев на Тимофея. Хлевный решил, что сегодня впервые Горыне можно дать хлеба с молоком.

– Твердую пищу давать еще рано, а вот молочный хлебушек очень даже полезен.

Драгомир сам приготовил хлебную массу, хотя Тимофею хотелось всё сделать самому. Хлевный пожалел его, но резонно заметил, что с такой рукой лучше на печи лежать, чем еду мешать. Тимофея эта присказка рассмешила, и он успокоился, просто наблюдая за ловкими и спорыми действиями хлевного.

Как ни странно, но поросенок ел с большим удовольствием.

– Ты ведь недавно у отца Клемента пузо набил?! – удивлялся Тимофей.

– Ничего, ему полезно. Поросята растут быстро, но, чтобы быстро расти, надо много есть.

Хлевный пояснял очевидные истины, но Тимофей слушал его внимательно. Он заново начал привыкать к тому, что с ним разговаривают. Причем не только по обязательным делам, а просто, по ходу дела.

Горыня съел больше половины. Он бы и остальное съел, если бы ему налили, но Тимофей предложил остатки Драгомиру, а тот не отказался. Понятно было, что последнюю крошку у поросенка он изо рта не вытащит, но и от своих интересов не отказывался. Домовой демонстративно осуждающе покачал головой, однако сам при этом улыбался так, что воспринять такое осуждение серьёзно было просто невозможно.

Тимофей расхохотался в голос. И хохотал, и хохотал. Драгомир и Домослав сначала с удивлением смотрели на него, но затем присоединились. Даже Горыня не удержался и громко расхрюкался, имитируя смех.

Тимофей наконец-то мог расслабиться. Со смехом выходил весь ужас, страх, кошмары, напряжённость. Всё пережитое выплескивалось наружу, превращалось в смех и улетало, оставляя только спокойствие и небывалую лёгкость.

Тимофей смеялся долго и с чувством, и лишь успокаиваясь, понял, как мало сил у него осталось. Немного ослабев, он стал медленно оседать на пол. Драгомир и Домослав поймали его под руки одновременно.

– Садись, садись. Передохни, – хлопотал Домослав, обмахивая Тимофея платком. – Ты потерял слишком много крови, теперь надо много есть, чтобы её восстановить.

Тимофей сознания не терял, но темные круги летали перед глазами.

– Вот я и объелся, наверное, – пошутил Тимофей, постаравшись улыбнуться.

Драгомир быстро подготовил солому, и вдвоём с Домославом они подтащили Тимофея к подготовленной лежанке.

– Отлежишься, поспишь… – говорил Домослав, помогая Тимофею прилечь поудобнее. – Глядишь, силы и вернутся.

Дверь открылась, и в хлев вошла мама с большим свертком в руках.

– Что-то ты плохо выглядишь, – подошла она и потрогала Тимофею лоб, а затем ещё послушала дыхание. – Может в дом переберёшься?

Тимофей отрицательно покачал головой.

– Дома, под присмотром, может получше будет?

– Ничего, мама, я просто немного ослаб от потери крови, – повторил Тимофей фразу домового. – Полежу день-другой, и всё будет как всегда. Не волнуйся.

– Ну, как знаешь, – сказала мама и стала разворачивать сверток. – Я тут тебе подушку помягче да одеяло потеплее принесла. – Она говорила, одновременно накрывая Тимофея одеялом и подпихивая под его голову большую пуховую подушку. – Зови, если что.

Драгомир и Домослав сидели неподалеку, спокойно наблюдая за действиями Малуши.

Вечер только начинался, но Тимофея уже сильно клонило в сон. Еда, как это часто бывает, заполнив желудок, тоже требовала от организма отдыха.

Мама похлопала Тимофея по здоровой руке и вышла, пожелав спокойного сна. Тимофей попытался подняться, но Драгомир и Домослав одновременно удержали его.

– Сон – лучшее лекарство, – успокоил Тимофея Домослав. – А за Горыню не бойся, Драгомир присмотрит. Да и не думаю я, что поросёнок бросит тебя в таком состоянии.

Тимофей благодарно улыбнулся и закрыл глаза. Так хорошо находиться среди друзей, когда знаешь, что на них можно положиться и ни о чем не думать.

В последний момент перед тем, как погрузиться в глубокий сон, Тимофей почувствовал, что к нему прислонилось маленькое теплое тельце. «Горыня», – благодарно подумал Тимофей и заснул.

Он уже не видел, как Домослав и Драгомир достали какие-то маленькие мешочки, перевязанные тонкими чёрными ленточками. Затем они высыпали немного порошка: Домослав на левую ладонь, Драгомир – на правую. Посмотрели друг на друга, одновременно кивнули и высыпали порошок на Тимофея. Домослав высыпал на голову, а Драгомир на больную руку.

Серый порошок в воздухе превратился в туман, опустившийся на голову и руку, полностью закрыв их собой. Удовлетворенные результатом, домовой и хлевный сложили руки на груди и что-то зашептали, беззвучно шевеля губами.

Но всё это происходило, пока Тимофей находился в стране снов. А Горыня, с интересом наблюдавший за происходящим, ничего ему рассказать не мог.