Пещера та была скотское стойло, где Пречистая и Преблагословенная Дева в полночь тепло к Богу молясь, и вся в Боге Богомышлением бывши, и желанием его и любовью горя, Господа нашего Иисуса Христа родила в двадцать пятый день Декабря без боли. Так и подобало, чтобы родить без боли, как зачала без сласти: – не познав, говорят, сласти, браку непричастна. А как зачала чиста, так и породила без истления, как говорит святой Григорий Нисский: «Дева зачала, Дева выносила, Дева родила, Девой осталась, никогда из бывших на земле чудес такого не явилось».

Ещё и без обычной помощи и службы бабьей, как свидетельствует святой Афанасий Александрийский слова евангельские эти: – Родила Сына своего первенца, и повила его, и положила его в яслях: – рассуждает, и говорит следующее: – видишь таинственное рождение Девы: – Сама родила, Сама спеленала. В мирских женах одна рожает, а другая пеленает: – в Деве не так. Сама родила, и Сама спеленала, и Сама неумелая Мать и неучёная баба, не допустила никому нечистыми руками касаться рождества пречистого: – Сама Собою Сущему от Неё и вместе Себе послужила, и спеленала Его, и положила Его в яслях.

Также и Киприан святой: – В рождестве (говорит) и после рождества Дева Божественною силою исполнилась, так без боли породила, никакой не требовала бабьей помощи, но Сама родительница и рождению служительница, благоговейное возлюбленному плоду своему являет пестунство: – осязает, обнимает, лобызает, подаёт сосец. Всё дело радости исполнено, никакая болезнь, никакой естеству немочи от рождения. Сама нетленному своему рождеству девическими послужила руками, не ожидая Саломии старицы родственницы своей, которую на послужение призвать шёл Иосиф: – но та пришла к совершившемуся уже делу, кто породила, та и послужила, носила, повивала, и укладывала.

Повествует священномученик Зинон епископ и это: – как пришедшая баба не верила девственному и нетленному рождению, и старалась узнать по обычаю служения бабьего, истинна ли эта вещь. Но сразу казнь за дерзнутое дело приняла, рука дерзнувшая испытать внезапно загорелась безмерно, и усохла, которую когда приложила к Божественному Младенцу, сразу исцелилась, и была здорова, как и прежде: – уверовала и что Матерь осталась Девой и в Младенца Бога.

Потом непорочная родительница и необычная рожеству своему служительница повила сладчайшее своё Чадо льняными, белыми, чистыми, тонкими, на это своевременно приготовленными и с собою из Назарета принесенными пелёнками, и, положив Его в яслях в том же вертепе бывших, поклонилась Ему как Богу и Создателю своему. Были при яслях и вол и осёл привязаны, пусть сбудется писание: – познал вол приручившего его, и осёл ясли господина своего. Вол тот и осёл приведены были Иосифом из Назарета. Осёл велся оседланный для отроковицы, чтобы нести её на себе в пути: – вола привёл Иосиф, чтобы продать его, и отдать должную дань царскую, и себе что на потребу купить. Эти бессловесные животные, стоящие при яслях, парою своею согревали отрока наступившей зимой, и так служили Владычице и Творцу своему.

Поклонился Иосиф Родившемуся и Родившей, тогда познав, как Рождённый от Неё происходит от Духа Святого.

Время рождества Христова было недельную (после субботы) полуночь от многих достоверных пишется, и к собору это прилагается вселенскому шестому говорящему о праздновании недельного дня ради того, что в тот день Бог свет сотворил. В тот день манна с небес посыпалась. В тот день Господь родиться благоизволил. В тот крещение на Иордане от Иоанна принял. В тот сам премилостивый Искупитель рода человеческого спасения нашего ради из мертвых воскрес. В тот Духа святого на учеников излил. Так же как в пятницу, по свидетельству также достоверному, зачался в утробе Девической архангеловым благовещением, и в пятницу пострадал: – так и в неделю родился, и в неделю воскрес. И прилично было в день недельный родиться Христу, в который день, сказал Бог, да будет свет, и стал свет: – в тот и сам Свет неприкосновенный миру пусть воссияет.

Сотворились и чудеса великие по вселенной во время рождества Христова. Храм идольский называемый вечным пал, идолы сокрушились, на небесах три солнца одновременно показались. В Испании в ту ночь явился облак больше солнца светлейший, а в земле Иудейской винограды енгаддские проросли прямо зимой. Ангелы с небес с песнопением сходили, и людям очевидно показывались: – так напротив вертепа того, в котором Христос родился, в тысячу саженей был столп называемый Адер, вселение пастырское: там в той ночи случилось трём пастырям без сна пребывать стерегущим своё стадо, и вот начальнейший из сил небесных Ангел (которого Гавриилом благовестником считает Киприан святой) явился им в светлости великой, блистая небесною славою, и ею же и всех осияя, которого увидев устрашились очень. Но явившийся Ангел страх отложить и не бояться повелев, благовестил им радость пришедшую всему миру рождеством Спасителя. Сказал им знамение неложного благовестия своего, найдёте, Младенец спеленат, лежащий в яслях. Когда это Ангел к ним беседовал, внезапно услышалось на воздухе множество Воинов небесных, хвалящих Бога, и говорящих: «Слава в вышних Богу, и на земле мир, в человецех благоволение».

После видения того Ангельского и слышании песнопения воинов небесных пастыри посовещавшись, пошли спешно до Вифлеема увидеть, истинно ли сказанное им от Ангела. И нашли Пречистую Деву Марию Богородицу, и святого Иосифа обручника её, и Отрока повитого, положенного в яслях. И уверовали несомненно, как Тот есть Христос Господь ожидаемый Мессия, пришедший спасти род человеческий, поклонились ему, и сказали всё, что видели и слышали, что сказано им было Ангелом об этом Отроке. И все слышавшие (Иосиф, Саломия, и все кто там в это время были пришедшие) дивились сказанному пастырями. А особенно Пречистая Дева Мать нетленно родившая сохраняла все слова святые, слагая их в сердце своём. И возвратились пастыри, славя, и хваля Бога. Такое было рождество Иисуса Христа Господа нашего, ему же и от нас грешных будет честь и слава, поклонение и благодарение, с безначальным его Отцом, и с присносущным Духом, ныне и присно, и во веки веков, аминь.

Согласно тексту Житий, Иосиф уходит за повитухой; вернувшись, находит Марию со спеленатым уже Младенцем Иисусом. Повитуха лично убеждается в девстве и непорочности Марии. Понимая, что подобных чудес на свете не бывает, предложим следующую версию событий той ночи:

12 – летняя София, сопровождаемая Марией, разрешается от бремени на месте временной стоянки на их пути, под присмотром Девы Марии. Мария моет и пеленает Младенца, а София (Иосиф), оправившись от родов, отправляется в ближайшее селение за помощью. Когда она приводит родственницу – старицу Саломию, повитуху, та, по бабьему обычаю, тут же властно бросается обследовать роженицу, и находит её девственной; от изумления и недоумения у неё отнимаются руки, но ненадолго. Заплакавший Младенец приводит её в чувство; взяв Его на руки, она предаётся древнему инстинкту побаюкать Его.

Кто же кормит Новорожденного, пока Его нянчит Мария? Конечно София, тайком от любопытных. Мария, если и прикладывает ребёнка к груди, не подаёт вида, что у неё нет молока, а сытый ребёнок с удовлетворением сосёт «пустышку». Кстати, история знает случаи появления молока у нерожавших женщин, нянчивших новорожденного младенца.

И ещё два штриха. Первый: – у русских воинов распространен боевой клич: – «За Русь! За Дом Пресвятыя Богородицы!», из которого чётко видно: – домом Матери Христа они считают Святую Русь. Второй: – знаменитый пояс, который Софья Витовтовна срывает с Василия Юрьевича Косого и показывает народу [Рис. Е.2.3]. Вспомним знаменитый «Пояс Богородицы».

Обратим внимание, как в тексте Житий отражено явление Ангела пастырям (пастухам, пасущим овец) и поклонение пастухов Младенцу с Богородицей.

Е.2.3. София Витовтовна срывает пояс Дмитрия Донского. На Свадьбе своего сына, Василия II Васильевича, великая княгиня София Витовтовна узнаёт на Василии Косом пояс, украденный когда-то у Дмитрия Донского. Она срывает его и показывает народу, обличая воровство.

Сестра Мария, которой отдаётся на воспитание Младенец Иисус, так и остаётся девственницей, как говорят: – «старой девой». А София, родившая Христа, становится женой Великого князя Московского Василия I и рожает ещё нескольких детей, в том числе Анну Васильевну, сегодняшнюю невесту, и будущего Великого князя Московского и всея Руси Василия II Васильевича. Апостолу и Евангелисту Иоанну Богослову, как члену семьи, это прекрасно известно, тем более, что Матерь Иисуса является его тёщей и распорядительницей на свадьбе. Сама же свадьба празднуется во владениях герцога Савойского Христиана Амадея VIII – Самого Иисуса Христа.

Вот и проявляются родственные связи участников постановки Слова: – вслед за родством Иисуса и его двоюродного брата Иоанна Крестителя, оказывается: – апостол и Евангелист Иоанн приходится Ему свояком (мужем Его сестры по матери, Анны Васильевны). Добавим к этому апостолов Андрея Первозванного и Петра, по традиции, тесно связываемых с Русью. Апостолы Пётр и Андрей Дмитриевичи, являются братьями великого князя Василия I Дмитриевича, мужа Софьи и все они трое – братья Иисусу Христу по отцу.

Интересно само имя София, толкование которого предложим в замечательном изложении отца Павла Флоренского (1882—1937 годы):

Из толкования имён отца Павла Флоренского:

СОФИЯ

Имя София есть женский аспект мужского имени Василий, но не в смысле проявления в женской личности имени мужского, а как явление параллельное этому последнему и от него независимое. Отношение Софии к Василию – совсем не по типу отношения Александры к Александру, а скорее, например, по образцу отношения Анны к Алексею. София не есть мужская норма, женщиной осуществляемая, а самостоятельная женская норма, аналогичная соответственной мужской. Если угодно даже, эта женская норма первенствует пред мужской, и София, может быть признана типом более определенно выражающим некий духовный облик, нежели Василий. Этимологически София отнюдь не есть мудрость в современном смысле слова, как преисполненность чистым созерцанием и теоретическим ведением. Если бы задаться передачею слова София на наш современный язык, то наиболее правильно было бы сказать художество в смысле зиждительной способности, воплощение идеального замысла в конкретном мире, а по-церковнославянски хитрость. Иначе говоря, этимологически имя София близко к тому содержанию, которое признано было выше, за духовный строй Василия.

София божественнее Василия. Поэтому понятно и большее сходство и сродство этой женской деятельности с зиждительством мировой души и глубочайшего ее духовного средоточия в зиждительной Премудрости Божией, Девы Софии.

Широкая по своему кругозору, София не предпримет мер к искоренению дионисического, может быть и потому, что природный такт дает ей заранее почувствовать неудачу таких попыток. Но он и не сумеет, а также не захочет, признать собственную правду дионисического расторжения, с дионисическим не помирится, а будет его только терпеть, отчасти с презрением, отчасти с высокомерием. Приходя на безобразную землю из царства образов, София сознает себя несущей миссию и потому входит в мир не как член мирового целого, не как звено взаимной ответственности и усийной связи существ мира, а мироустроительно, законодательно (первое относится преимущественно к Софии, а второе – к Василию), словом – как власть. Ее снисходительность к миру имеет корнем не признание правды мира и не сознание своей, общей с миром, немощности, а выделение себя из мира и противопоставление себя как власти, как источника мироустроения, миру, долу погрязшему и потому естественно, по ее суждению, помышляющему о дольнем. В Софии нет духовной гордости, в смысле объявления себя непременно первой в той, небесной области; и нет в Софии властолюбия, желания ради себя самое, во имя свое подчинить других.

Но София, из сознания своего, неземного, удела, который она ошибочно считает заведомо превосходнейшим, и не допускает мысли, что безобразная ночь тоже от Бога и может быть ближе к Богу, – София властна и полагает, что власть по природе, по складу ее личности конечно должна принадлежать ей. София берет власть, как свое и делает это с незапятнанной совестью, потому что рука ее никогда не дрогнет от сомнения правильно ли это. Да и не может дрогнуть, раз София берет власть, и другие ей не оказывают препятствия, коль скоро делается это во имя правды и блага, – единственной правды и единственного блага, известных Софии. У Софии есть врожденное самоощущение себя как по природе превосходящей окружающих, – не личными своими достоинствами, а самым рождением. Это можно сравнить, вероятно, с самоощущением коронованных особ, которые могут весьма скромно думать о себе, сознавать свои недостатки, быть простыми в обращении и предупредительными и, однако чувствовать себя отделенными от прочих людей и особым родом, природною властью. Это самоощущение Софией себя как власти настолько живо и ярко в ней, что всякое непризнание ее власти окружающими вызывает внутренний протест, но не из-за задетого самолюбия или неудовлетворенного тщеславия, а как некоторая неправда, как искажение должного порядка. Отсюда – впечатление гордости, которое нередко производит на недостаточно вдумчивых София, хотя это – не гордость, а нечто иное, гораздо более глубокое.

Таким образом, строением своего духа София значительно отклоняется от женственности; но это не значит, что она имеет черты мужские: ее организация сближается с мужской, поскольку и эта последняя сама может, удаляясь от полярного раздвоения человеческой природы подходить к ангельскому, общему обоим полам коренному типу человечности. И в Софии есть эта «ангельская крепость» – не крепость узловатого, твердого тела мужского, а упругая сила очень тренированного женского организма, столь же значительная, сколь и неприметная по внешним приметам. София не есть просто женщина, покоряющая того не желая, но и не есть власть, не спрашивающая о согласии. Она – Царь-Девица или, как выражались грузины о полумифической Тамаре, Царь-Царица. И в этом своем микрокосмическом самодовлении София перекликается с Александром, с тою разницею, что в Александре внутреннее равновесие дано статически, равновесие же Софии кинетично, и она находится если не во внешнем, то во внутреннем движении, в неустанной игре внутренней жизни. Но, несмотря на различие происхождения обоих равновесий, в Софии есть та же сокровенная неудовлетворенность, как в Александре. Она слишком монументальна, чтобы в ней самой, в управляемом ею хозяйстве, нашлось уютное место для нее самой.