Тщательно составив предложения в уме, Захира начинает, запинаясь, говорить.

– Здравствуйте, мистер Дрейк. Меня зовут Захира Чоудхори. Я жена Рахима Чоудхори.

Дрейк молчит – причем так долго, что она начинает опасаться, что не туда попала. Наконец он говорит:

– Здравствуйте, миссис Чоудхори. Какая приятная неожиданность. Кажется, я не имел раньше удовольствия общаться с вами. Что-то случилось?

– Да, мистер Дрейк, – отвечает она. – Боюсь, моего мужа похитили.

* * *

Дрейк оказывается закадычным другом комиссара полиции Хардвика. Через полчаса приезжает машина. В ней инспектор и два констебля. Захира принимает мужчин в гостиной.

Комиссар назначает следователем инспектора Вивека Нанди – высокого и крепко сбитого мужчину с густыми, черными как смоль усами. Увидев, что его форма цвета хаки под мышками потемнела от пота, Захира приказывает слугам включить вентилятор под потолком. Электричество, как и телефон, им в дом провели недавно.

– Вы уже внесли выкуп?

– Нет, но деньги я приготовила.

– Это хорошо. Мы обо всем позаботимся. К чему вам марать руки и якшаться с этими мерзавцами, – Нанди, хлюпая, делает глоток чая, который она приказала подать, после чего кусает самсу, оставляя на усах крошки. – Вы не могли бы рассказать подробнее о символе, который нарисовал на полу ваш шофер?

Она описывает знак, и полицейский тут же кивает.

– Трипундра. Эмблема шиваитов. Три линии символизируют волю, знание и действие. Ну или, если хотите, Брахму, Вишну и Шиву. Красная точка – это третий глаз. Да, шиваиты немного агрессивны, но вести себя так, как описывает ваш шофер… Это очень странно.

– Что будет дальше?

Инспектор кивает на констеблей, которые что-то пишут в блокнотах.

– Мы приняли от вас заявление. Теперь займемся бандами, промышляющими в окрестностях. Их, разумеется, немало – все они последователи тех или иных религиозных наставников или аскетов. Они себя именуют воинами веры, но на деле – чистой воды разбойники, которые еще недавно сидели за решеткой. За несколько тысяч готовы натворить всяких бед. Хорошо, что вы рассказали нам о знаке, – это поможет сузить круг поисков, если конечно, бандиты не нанесли символ специально, чтобы пустить нас по ложному следу. Будем выбивать из них дурь, пока не получим ответы на вопросы. Ну а сейчас мне бы хотелось поговорить с вашим водителем. Наедине.

– Но зачем? Он служит семье тридцать лет.

– Тем более, мадам, – Нанди встает, прикрывает рот и деликатно рыгает. – Любой, даже самый хороший фрукт начинает гнить, если его надолго оставить.

– И сколько вам потребуется времени, инспектор? Почему мы сразу не можем поехать в этот район? Любая секунда промедления может закончиться для моего мужа трагически. Что с ним сделают похитители, если не получат деньги вовремя?

– Мадам, скажите, кто тут полицейский? Вы или я? Позвольте мне заниматься своим делом. Начнем с вашего водителя, послушаем, что он скажет, а потом решим, что будем делать дальше.

– Хорошо. Только прошу вас, поторопитесь. И еще: вы уж помягче с Моталебом. Надеюсь, вы меня понимаете.

– Понимаю, – Нанди приказывает констеблям привести Моталеба. Когда они выходят из комнаты, он обращается к ней вполголоса: – Мадам, вы совершенно напрасно из-за этого дела обратились за помощью к белому. Могли бы позвонить прямо нам, и мы бы сразу приехали.

– Сомневаюсь.

– Напрасно, мадам. Может быть, не так быстро, как сейчас, – у нас ведь как-никак приказ комиссара, но всё равно медлить бы мы не стали. Поймите, ходят слухи о том, что завтра могут вспыхнуть волнения, когда Мусульманская лига выведет людей на улицы. Многие из наших людей прочесывают районы, где завтра может быть жарко, – он подается вперед. – Мадам, мы с вами прекрасно понимаем, что англичане рано или поздно отсюда уйдут. Индуистам и мусульманам давно уже пора научиться сообща решать проблемы, вместо того чтобы жаловаться белым из-за всяких мелочей.

Захира возмущена до глубины души.

– Нанди Баду, я только что узнала, что моего мужа похитили. Что за вздор вы городите о жалобах англичанам? Да и о каких мелочах идет речь? Неужели вы полагаете, что любая другая женщина на моем месте поступила бы как-то иначе? Моя святая обязанность сделать всё от себя зависящее, чтобы спасти мужа. Вы со мной не согласны? Мы что, правда будем тут стоять и притворяться, что в свете грядущего объявления независимости к мусульманам никто не испытывает враждебности? Я позвонила Дрейку, чтобы вы сразу же примчались ко мне. Я бы и снова так сделала.

– Ну, начнем с того, что далеко не всякая женщина смогла бы так просто взять телефон и позвонить в полицию.

– Это еще почему?

– Вы принадлежите к привилегированному сословию. На весь город не больше тысячи выделенных телефонных линий. Одна из них – в вашем доме. Ваш муж из уважаемой семьи. У вас связи, вы богаты, у вас положение в обществе. В данных обстоятельствах ваше вероисповедание мало что значит. Оно вообще по большому счету не имеет значения. Полиция пристрастна? Отдаем ли мы кому-нибудь предпочтение? Несомненно. Но дело тут не в религии. Всё гораздо проще. Если нам звонит богатый, влиятельный человек, нам совершенно всё равно, куда он ходит молиться – в индуистский храм, в церковь или в мечеть.

Захира впивается взглядом в полицейского. Помолчав, она кивает.

– Коль скоро вы уважаете деньги и власть, инспектор Нанди, мне тем более представляется очевидным, что я поступила правильно, позвонив мистеру Дрейку.

– Может, и так, мадам. Но страна не стоит на месте. Англичане нам больше не нужны. Нам, индуистам и мусульманам, надо быстрей учиться жить бок о бок, чтобы строить будущее без иноземцев. Я так понимаю, если страна расколется, вы с мужем собираетесь уехать из Индии?

Вопрос неожиданный, и он на секунду озадачивает Захиру.

– Вам-то какое дело? – парирует она.

– Никакого, миссис Чоудхори. Это и трагично, и комично одновременно.

* * *

В гневе она возвращается в спальню. Нанди собирается допросить Моталеба, а затем всю остальную прислугу, после чего поехать в район, где похитили Рахима, оставив констебля охранять ее.

Захира размышляет, не позвонить ли Дрейку снова. На этот раз – чтобы пожаловаться на дерзость Нанди. На его безучастность. Непрошеные комментарии политического характера. Она никогда не испытывала особой веры в полицию и сейчас всё сильнее убеждалась в том, что не без основания. Она взвешивает в руке мешочек с деньгами и драгоценностями. Какие у нее еще варианты? Какая же досада, что она женщина. Им, женщинам, на протяжении всей истории человечества отводится роль статисток.

Она отправляется на балкон – тронную залу всех домохозяек. Следственные мероприятия, которые Нанди проводит в ее доме, не занимают у него много времен. Вскоре она видит с балкона, как он, тяжело ступая, возвращается к полицейскому джипу с одним из констеблей. Почувствовав ее взгляд, он оглядывается и поднимает голову. Накинув на голову шаль, Захира делает шаг назад.

– Помните, о чем вы с вами говорили, мадам, – небрежным тоном многозначительно говорит Нанди. – У нас всё под контролем. Как только нам станет что-нибудь известно, мы вам позвоним. Я знаю, как это непросто, и всё же советую вам отдохнуть. Подобные дела требуют хладнокровия.

* * *

Она меряет шагами комнату, когда раздается стук в дверь. Снова Наргиз. Захира берет себя в руки. Нельзя допустить, чтобы слуги видели ее волнение.

– В чем дело?

– Моталеб, бегум сахиба. Он просит дозволения поговорить с вами.

Шофер ждет ее внизу у лестницы, комкая фуражку так, словно это мокрая тряпка, которую он силится насухо выжать. Захира не доходит до конца лестницы нескольких ступенек, чтобы стоять выше старика. Его глаза покраснели, форма на костлявом теле сидит криво. Он и в лучшие времена выглядел старым, сейчас же он кажется древним.

– Я задам тебе один вопрос, Моталеб. Отвечай честно, в память о тех годах, что ты служил семье верой и правдой. Ты имеешь хоть какое-нибудь отношение к случившемуся?

– Я скорее жизнь отдам, чем дозволю кому-нибудь сделать дурно сахибу, – у Моталеба перехватывает дыхание. – Верьте мне, госпожа.

Она молча стоит с минуту, внимательно глядя на шофера. Он съеживается от ее взгляда.

– Жди здесь, – говорит она.

Захира идет в ванную комнату и быстро совершает вуду^[16]. Обращаясь в молитве к Аллаху, она рассказывает, что собирается делать. Именно поэтому она умывает лицо, ноги, руки и уши, полощет рот.

Затем она направляется в библиотеку – вытянутую комнату, заставленную шкафами с книгами, на полках которых хранится больше пяти тысяч книг на бенгальском, английском, фарси, хинди, урду и арабском. Эту библиотеку семейство Чоудхори собирало на протяжении нескольких поколений. В обычные дни это самая любимая комната Захиры во всем доме. Сейчас в библиотеке очень тепло. Она нагрета солнцем, проникающим в широкие окна, выходящие на юг. В ней стоит аромат старой бумаги, кожи и красного дерева. Захира встает на стул, чтобы дотянуться до самой верхней полки, на которой стоит одна-единственная книга. Это семейная реликвия – Коран в обложке из красной ткани. Ему больше тысячи лет. На первых страницах – имена и даты рождения всех детей, появлявшихся на свет в роду Чоудхори.

Моталеб дожидается ее там, где она его оставила. Захира протягивает ему книгу.

– Клади руку, – велит она.

Глаза старика вспыхивают. Он понимает, что перед ним за книга.

– Клянись на Коране, что говоришь правду.

Он неуверенно тянется к книге, и отдергивает руку, словно ошпаренный, едва не коснувшись Корана.

– Я нечист. Я еще не совершал магриб^[17].

– Тогда молись. Собрался в умывальню для слуг? Времени мало, так что не трать его попусту. Ступай в нашу ванную комнату.

Шофер подчиняется. Она кладет книгу на столик. Моталеба долго нет, и когда он появляется снова, Захира видит, что у него закатаны штаны. Это свидетельствует о том, что шофер со всей тщательностью подошел к омовению. Он подходит к Корану с опаской, словно перед ним дикий опасный зверь.

– Положи на него руку и поклянись, что всё сказанное тобой правда, – говорит Захира, видя, как Моталеб колеблется. – Чего ты медлишь?

– Не думайте, это не оттого, что я вам лгу, бегум сахиба, – говорит он, и в его голосе впервые слышится нетерпение. – Просто эта книга принадлежит семье и…

– Коран всегда остается Кораном – и в богатом особняке, и в хижине нищего.

– Как скажете, – прошептав короткую молитву, он кладет на священную книгу руку, сложив ладонь лодочкой, так что Корана касаются лишь кончики его пальцев и запястье.

– Клянусь Аллахом, что всё сказанное мной – правда. Я жизнь отдам, но не допущу, чтобы Рахим-сахибу причинили вред.

– Хорошо, – кивает Захира. – Я тебе верю.

– Спасибо, бегум сахиба. – На лице старика облегчение, кажется, он вот-вот снова заплачет. – Дозвольте вас спросить, что сказали полицейские? Что они будут делать?

Она присаживается на стул у стены.

– Они взялись за дело, будут искать мерзавцев. При этом инспектор настоятельно порекомендовал не пытаться самостоятельно выходить с разбойниками на связь и обсуждать с ними внесение выкупа.

– И вы последуете его совету?

– Нет у меня веры инспектору Нанди, – честно признается Захира. Она слишком устала, чтобы ходить вокруг да около.

– И у меня тоже, бегум сахиба.

– Что же нам делать?

Шофер оглядывается по сторонам, желая убедиться, что они с хозяйкой одни. Увидев, что рядом никого нет, он произносит тихим голосом:

– Если позволите, я вам вот что предложу. Мы с этими разбойниками встретимся. Нельзя, чтобы жизнь сахиба зависела от этого неумехи-инспектора. Похитители показались мне людьми опасными. Кто знает, что они сотворят, если пронюхают, что мы обращались в полицию?

Захира откидывается на спинку стула. Ей уже приходила в голову мысль плюнуть на полицию и заплатить выкуп. Да, связываться с бандитами – предприятие рискованное, но уж всяко лучше, чем сидеть сложа руки и ждать.

– Но Нанди Баду советовал нам ничего не предпринимать.

Моталеб, забывшись, подается к ней и хриплым решительным голосом говорит:

– А что полиция сделает, бегум сахиба? Думаете, они станут искать сахиба Рахима? У них сейчас лишь об одном голова болит – о завтрашнем Дне прямого действия. Сейчас губительна каждая секунда промедления.

– Но ведь полицейские установили наблюдение за районом, разве нет?

– Может, оно и так, но ведь они сами толком не знают, что искать. Я отдам половину выкупа. Пусть они отдадут мне сахиба Рахима, и тогда я скажу бандитам, где спрятана вторая половина.

Она очень долго размышляет над предложением шофера. Отчаяние не ослепило ее, лишив трезвости ума. Ей надо понять, отчего так горят глаза Моталеба. В чем дело? В желании помочь? Или он руководствуется куда более низменными мотивами?

– Не такой уж плохой план, Моталеб, – наконец говорит она.

Лицо шофера озаряется радостью.

– Так вы согласны?

– Да, но только одно условие. Один ты не пойдешь.

– Мне взять одного из телохранителей, бегум сахиба?

Она медленно качает головой:

– Нет, у меня на примете кое-кто другой.