Для Николаса будто солнце выглянуло из-за туч, когда ему разрешили одеться и спуститься в столовую позавтракать вместе с отцом и профессором Галеви. Это было избавлением от полного одиночества, от холодного, впивающегося в грудь края подноса, с которого он ел, не ощущая вкуса, напряженно прислушиваясь, не донесутся ли снизу новые, таящие опасность звуки. Он чувствовал, что отец и профессор что-то от него скрывают, тем не менее напряжение последних дней несколько спало, что было довольно неожиданно, и их общество не было ему неприятно. Профессор, откусывая намазанный маслом гренок, не умолкая, говорил с Николасом, сохраняя на лице уклончивую улыбку, словно вчерашнего допроса никогда и не было. Отец несколько раз незаметно выглядывал из-за листов «Эко де Пари», и в его по-прежнему отстраненном взгляде сквозил намек на примирение. Когда, покончив с завтраком и напряженно выпрямившись на стуле, Николас ожидал его приказаний, консул с деланой строгостью сказал:
– Тебе, наверное, хочется пойти в сад… Ты давно не гулял. – И, повернувшись к Галеви, он так же подчеркнуто сдержанно произнес: – Сегодня я не пойду в офис раньше полудня. Не посмотрите ли заключительную часть моей рукописи, если, конечно, это не слишком утомительно.
– С удовольствием, друг мой! – ответил Галеви, деликатно промокая губы салфеткой.
Они встали. Николас весь дрожал – эти сеансы наверху не прошли для него бесследно, ноги едва держали его. Но он взял себя в руки, спокойно направился к входной двери и в следующую минуту был уже на крыльце.
До чего же хорошо снова очутиться на улице, ощутить себя свободным после заточения! Раздув ноздри, он вдохнул свежий аромат бриза. Разумеется, ни в коем случае нельзя сразу бежать к Хосе! Медленно, стараясь быть как можно незаметнее, Николас брел вдоль травянистого бордюра, останавливаясь через каждые несколько шагов и нюхая цветы. Один из розовых круглых камешков, окаймлявших дорожку, откатился в сторону, и мальчик аккуратно положил его на место. Он наблюдал, как улитка с выставленными рожками тащит куда-то свой куполообразный замок, оставляя за собой серебристый след. Краем глаза он увидел, как из дома появился профессор Галеви, неся в руках клетчатый плед и пакет с драгоценной рукописью о Мальбранше. Когда психолог удобно устроился в шезлонге возле беседки, Николас бочком направился в сторону конюшни, куда его уже некоторое время манил звук рубки дров.
Но там его ждало разочарование. Это Гарсиа, закатав рукава, орудовал мачете, и Николас встревоженно поспешил вокруг каретного сарая к новому рокарию. Рокарий выглядел прекрасно, нежно-зеленые листья папоротника уже покрыли камни с прожилками слюды. Но Хосе и там не было. Ускоренным шагом Николас прошел за олеандрами, пересек заросли мирта, свернул к пустому сараю и катальпе и, наконец, замкнув круг, опечаленно вернулся к беседке.
Уютно укутавшись, с трудом удерживая тяжелую стопку листов, скрепленных полосками металла, профессор, казалось, был так погружен в чтение, что неловко было его беспокоить. Но, поколебавшись, Николас все же решился подойти. Галеви посмотрел на него поверх пенсне.
– Извините, сэр… Вы не видели большую лейку?
– Нет, – добродушно ответил профессор. – А ты?
– И я не видел. Но петунии нужно срочно полить.
– Что ты говоришь?.. Ну так найди ее.
– Я не знаю, где стоит лейка… А если бы и знал, она слишком тяжелая для меня.
– Тогда выбрось это из головы.
– А как же петунии? Кто-нибудь должен о них позаботиться.
– Думаю, с ними ничего не случится.
Николас молча смотрел на профессора, чей взор снова был устремлен на бесценную рукопись. Не поднимая головы, тот произнес:
– Дитя мое, предлагаю тебе продолжить прогулку. Мы побеседуем вечером. А пока прошу меня не беспокоить.
Понурившись, мальчик отошел. Со двора по-прежнему доносились удары мачете, и Николас решил, что сможет незаметно подойти к заднему крыльцу. Вопреки необъяснимому поведению Магдалины накануне, казавшемуся теперь таким далеким и нереальным, он все-таки считал ее своим другом.
А вот и она на крыльце перед открытой кухонной дверью ощипывает лежащую у нее на коленях курицу. В темноте кухни блестят на полках медные кастрюли, в очаге потрескивают ветки розмарина. Николас остановился и, засунув руки в карманы, смотрел на Магдалину сквозь окутавшую ее метель. По резким, злым движениям поварихи он понял, что та не в духе, но все-таки спросил тихо и умоляюще:
– Магдалина… где Хосе?
Она гневно мотнула головой и с силой перевернула бедную птицу на спину, открыв ее синюю натянутую грудь.
– Уходи! Я ничего не знаю. Я не хочу ничего знать. Я день и ночь работаю… Тружусь как рабыня. – Неожиданно голос ее зазвенел и чуть не сорвался. – Ты слышишь меня? Уходи!
Николас ушел. Он пробрался сквозь живую изгородь из увядшей мимозы, шагая прямо по ковру из облетевших цветов, и вышел к утесу. Там, усевшись на каменную ограду, он грустно уставился на пустой залив. Ничего страшного, сказал он себе… Все в порядке… Хосе скоро вернется, его, наверное, послали куда-нибудь с поручением.
Дымок сигареты заставил его обернуться, и, вздрогнув, он едва не свалился. Гарсиа, в сандалиях на веревочной подошве, бесшумно подошел со стороны конюшни с дымящимся окурком в желтых пальцах и встал рядом с Николасом, любуясь видом.
– Море, – изрек он. – Такое величественное. Лежит, как огромный зверь, и лижет свои лапы.
Превозмогая непроизвольную дрожь, мальчик сидел на камне, съежившись.
Дворецкий лучился необъяснимым счастьем, явно не скрывая непривычно приподнятого настроения. Он глубоко затянулся сигаретой, и зрачки его узких глаз сверкнули от удовольствия.
– Полезно побыть одному… Без этих заурядных смешных людей… Наедине с вечностью. Я знаю море. Я прошел все океаны. Я дрейфовал в раскаленном Саргассовом море. Водоросли… водоросли… зеленые водоросли под пеной на поверхности цепляются, как щупальца осьминога. – Отбросив окурок, он вынул из заднего кармана пачку бумаги и холщовый кисет, дернул острыми зубами за шнурок и стал одной рукой сворачивать новую сигарету.
– Я думал, вы были солдатом, – дрожащим голосом сказал Николас.
– Да кем я только не был! И матросом тоже. Не по своей воле. Два года в море! Не веришь? – Он вытащил руку из расстегнутой рубашки и, резко повернувшись, обнажил спину – гладкая кожа была сплошь исполосована белесыми шрамами. – Видишь, как меня секли? Секли, пока кровь рекой не полилась. А за что, спрашивается? Но им так и не удалось меня сломить. Никогда. Мне принесли хлеб и воду, а я сидел в камере, как король на троне.
– В камере? – Николас ахнул. Он был напуган, как птенец, но и очарован не меньше. – Вы были в тюрьме?
Гарсиа вдруг застыл, тяжело уставившись на Николаса. Огонек спички опалил ему пальцы, но он этого даже не почувствовал.
– Не лезь в мои дела, – пригрозил он, затем прикурил и громко захохотал. – Тюрьма… Неплохо было бы в тюрьме, как считаешь?
– Нет… – пролепетал Николас.
– Нет? – засмеялся Гарсиа. – Наконец-то ты правду говоришь! Знаешь испанскую тюрьму, где по стенам течет, а ночью по тебе бегают тараканы, большие, как крысы? Где от одной только вонючей темноты сердце останавливается? А эта высокая стена, на которой стоят люди с винтовками, кажется, отделяет тебя даже от неба. Смотри не попадайся, маленький господин. Будь умный, как я, и оставайся снаружи.
– Да, я буду! – пылко согласился Николас. – Кому захочется попасть в такое место?
– Ого! – еще сильнее развеселился Гарсиа. – Ну ты даешь сегодня, маленький господин. Ясно, никому не хочется. Но иногда тебя вынуждают. Приходит полиция, защелкивает на человеке наручники и забирает. – И, помолчав, он мягко прибавил: – Вот как вчера.
– Вчера? – озадаченно повторил Николас.
– А ты не знаешь? – Гарсиа больше не смеялся, он устремил на мальчика ироничный, бесчеловечный взгляд, его зрачки сузились в точку, почти исчезли, а крапчатые радужки плавали в зеленоватом свете, как водоросли в грязном пруду, мерцая неприкрытой злобой. – Хосе вчера забрали в казармы… Он украл у твоего отца.
Николас отшатнулся, будто его ударили, потерял равновесие и свалился с ограды.
– Нет, нет! – прошептал он, силясь встать на колени.
– Это правда, – провозгласил Гарсиа зловещим шепотом, повергшим мальчика в ужас. – Он в тюрьме. Получит лет пять, не меньше. Твой Хосе – вор! – Он повысил голос и с силой ударил себя кулаком в грудь, как в барабан. – Не будь глупцом, не стой у Гарсиа на пути! Он тебя уничтожит. Человек – среди себе подобных. Король – на троне. Имеющий уши да услышит!
Некоторое время он стоял, откинув голову, резко выделяясь на фоне опалового неба, потом, не говоря ни слова и лишь взглянув на Николаса со скрытой угрозой, повернулся и пошел прочь.
Николас стоял, будто окаменев, с сильно бьющимся сердцем, потерянный и всеми брошенный. Ему стала понятна снисходительность отца, исключительная покладистость профессора, возвышенное настроение Гарсиа – картина утра была завершена. Хосе в тюрьме… Вор… Нет, нет, никогда, думал он с душераздирающей болью, никогда его не заставят в это поверить. Пусть он мал и ничем не может помочь, но его не сломить! Они не заставят его утратить веру в друга.
От этих мыслей его отвлекли голоса, он повернулся и заглянул за ограду. По аллее в сторону виллы шли двое. Старые, в черной одежде и запыленных сапогах, они ковыляли медленно, будто пара ободранных ворон. Тот, что повыше, с линялым черным зонтиком, был одет в черную сутану, и Николас вскрикнул от удивления, сообразив, что это священник. Теперь он разглядел, что вторым стариком был Педро. Не раздумывая, он бросился бежать, обогнул сад, стараясь быть незамеченным, и продрался сквозь кусты как раз вовремя, чтобы встретить гостей на подъездной дорожке.
– Педро, – сказал он, переводя дух, – как ваши дела? Как Хосе? Что вы здесь делаете?
О проекте
О подписке