– Садитесь, господин. Отдохните, – девушка указала на деревянную скамью у очага. – Я принесу воды и еды. Скромной, но горячей. Она повернулась, и свет пламени на миг очертил ее тонкий профиль, отбросив на стену извилистую тень, которая на мгновение показалась Тюру… слишком большой. Или с лишним изгибом? Он моргнул – тень была обычной.

– Благодарю вас, – выдавил он, с трудом снимая мешок с плеч. Книга внутри, казалось, на миг замерла, а потом… зашептала. Не звуком, а холодной вибрацией, пробежавшей по его костям. Предупреждение? Или реакция на нее?

Тюр опустился на скамью, стараясь не стонать от облегчения. Он смотрел, как девушка двигается по хижине – легко, бесшумно, слишком бесшумно. Кто она? Почему не боится? И почему ее красота в этом забытом богом месте кажется ему страшнее любого демона, встреченного на пути?

Отдохни, – приказал он себе, чувствуя, как тяжесть век наваливается на него. Хотя бы час. А потом… будь что будет. Но в глубине души он знал – этот ночлег уже не будет просто отдыхом. Это была новая загадка. Или новый шаг в ловушку, расставленную самой Судьбой на пути к Порталу Дерзаний.

Тюр плюхнулся на жесткую соломенную лежанку в углу хижины, не снимая сапог. Усталость, тяжелее свинцового плаща, навалилась мгновенно. Сознание помутнело, звуки – треск огня, шелест шагов девушки – уплывали куда-то далеко. Гримуар под изголовьем пульсировал тупым холодом, но даже этот адский дискомфорт не мог побороть изнеможение. Он провалился в черную, бездонную яму не сна, а забытья.

Боль.

Острая, жгучая боль в виске. Не физическая, а… ментальная? Как будто кто-то вонзил раскаленную иглу прямо в мозг. Тюр дернулся, глаза сами собой широко распахнулись.

Она.

Лицо девушки было так близко, что он различал каждую ресницу на ее фарфоровой коже. Ее темные, бездонные глаза смотрели сквозь него, в самую глубину. Теплые ладони легли ему на виски, и от их прикосновения по телу разлился странный, парализующий жар. Он услышал шепот. Не словами, а потоком чужих, навязчивых ощущений: холод склепа, горечь разочарования, острую колющую боль старых ран, леденящий ужас перед рогами Диабло, гнетущую тяжесть гримуара… Его боль. Его кошмары.

– Что ты делаешь, тварь?! – хриплый вопль сорвался с его губ прежде, чем он успел подумать. Инстинкт выживания, отточенный в аду Бастиона и бесчисленных ловушках, сработал молниеносно. Его рука, сильная, несмотря на истощение, впилась в ее тонкую, хрупкую шею, прижимая к стене. – Говори!!! – Голос его дрожал не от страха, а от чистой, животной ярости и отвращения. Еще одно предательство? Еще одна Адрия, играющая в добро?

Девушка не сопротивлялась. Не пыталась вырваться. Лишь глубокая тень страдания мелькнула в ее слишком спокойных глазах. Она задыхалась, губы посинели, но в ее хрипе не было мольбы или проклятия. Только… понимание? Скорбь?

– Не… бойся… – выдохнула она, с трудом выталкивая слова сквозь пережатое горло. – Я… друг… Казалось, она говорит не звуками, а тем же потоком ощущений, что и во время ритуала. – Я… почувствовала тебя… как только ты вошел… Ее взгляд был полон странной, нечеловеческой жалости. – Твоя душа… искалеченная… избитая… Я… словно испытала… всю твою боль… сквозь стены… сквозь землю…

Пальцы Тюра ослабли на долю секунды. Почувствовала? Испытала? Это было слишком странно, слишком… интимно. Как насильственное вторжение.

– Это… ритуал… – продолжала она, ловя воздух, когда давление ослабло. – Очищения… и восстановления… Твоего разума… и тела… Ее глаза, полные слез от боли, но не страха, смотрели прямо в его душу. – Ты сломан… внутри… и снаружи… Останься… здесь… на пару дней… Я подлатаю тебя… Дай мне шанс…

Тюр отшатнулся, как от прикосновения раскаленного железа. Он отпустил ее шею, оставив на нежной коже багровые отпечатки своих пальцев. Девушка согнулась, кашляя, но не плача. Она просто смотрела на него – не с обидой, а с тем же странным, неземным состраданием.

Ритуал? Очищение? Мысли путались. Его тело действительно ныло от нечеловеческой усталости, разум был изъеден паранойей и болью воспоминаний. Но довериться? Ей? Существу, которое чувствует боль других на расстоянии? Которая называет себя "другом" после того, как он едва не задушил ее?

Он посмотрел на свои дрожащие руки. Руки, только что сжимавшие хрупкую шею. Руки, обагренные кровью демонов и, возможно, невинных. Руки, тянущиеся к силе Адрии. Может, она права? Может, он и правда сломан? И это "очищение" – единственный шанс дойти до Хавезара и Портала, не превратившись в монстра раньше времени?

Но гримуар под изголовьем… Он шевелился. Тихо, зловеще. Как будто холодная слизь перетекала внутри мешка. Книга Адрии не одобряла. Не доверяла. Чуяла угрозу – или конкурента?

– Кто ты? – спросил Тюр хрипло, отступая к двери, готовый схватить мешок и бежать в ночь. – Что ты такое? Друид? – Он выкрикнул древнее слово, обозначавшее исчезнувших лесных целителей, хранителей природных сил, которых считали вымершими или мифом. Или что-то похуже?

Девушка медленно выпрямилась, потирая шею. В ее глазах вспыхнул не огонь гнева, а… печальная решимость.

– Я та, кто чувствует боль этого мира, – прошептала она. – И пытается ее исцелить. Даже такую… как твоя. Останься. Хотя бы на ночь. Дай ритуалу закончиться. Или… уходи. Но знай – ты не дойдешь до Хавезара. Твоя тьма сожрет тебя раньше.

Выбор. Снова выбор. Довериться странной целительнице, чьи методы похожи на пытку? Или бежать в ночь, обрекая себя на верную гибель от истощения или безумия по дороге к ненадежной "крысе" Линдону? Гримуар холодно пульсировал, словно подталкивая к бегству. Но в глубине израненной души Тюра, сквозь ярость и страх, шевельнулось забытое чувство… жажда покоя. Пусть даже обманчивого.

Тюр замер на мгновение, его взгляд, полный подозрений и усталости, скользнул от багровых отпечатков на ее шее к ее слишком спокойным глазам. Гримуар под изголовьем излучал ледяное неодобрение, словно шепча предостережения прямо в его кости. Но в груди, под слоем грязи, боли и ярости, слабо кольнуло то самое забытое чувство – жажда покоя. И физического, и, возможно, душевного. Пусть даже на пару дней.

– Ладно, – выдохнул он, голос все еще хриплый, но уже без прежней ярости. – Останусь. На пару дней. Он сделал шаг вперед, не отступая к двери, но и не приближаясь. Его осанка, несмотря на изможденность, вновь обрела что-то от воина Бастиона – прямая спина, твердый взгляд. – Но смотри, друид… – он намеренно сделал ударение на слове, проверяя ее реакцию, – со мной шутки плохи. Один неверный шаг, одно подозрительное шептание – и никакая твоя магия не спасет тебя от моих рук. Понятно?

Аллода не смутилась. Напротив, ее губы тронула легкая, теплая улыбка, словно он сказал что-то забавное, а не угрожал смертью.

– Аллода, – мягко поправила она. – Зови меня Аллода. Она подошла ближе, не боясь, и снова подняла руки, но не к его вискам, а как бы демонстрируя их пустоту, отсутствие угрозы. – И слово даю: ты уйдешь отсюда не просто отдохнувшим. Ты уйдешь полон сил. И мощи. Готовым к любым приключениям, что ждут тебя в Хавезаре и за его пределами. Ее темные глаза блеснули лукаво. – И, скорее всего… ты даже захочешь вернуться ко мне. Когда снова почувствуешь, как тьма грызет тебя изнутри.

Она подмигнула. Легко, почти по-девичьи. И Тюр… почувствовал стеснение. Неловкое, незнакомое тепло, разлившееся по щекам под слоем грязи и щетины. Это было абсурдно! После всего, что он видел и делал? После Адрии, после Бастиона, после бесчисленных предательств? Его, ветерана Адских Войн, смутило подмигивание странной лесной женщины? Гримуар под изголовьем будто фыркнул ледяным презрением.

– Не рассчитывай, – буркнул он, отводя взгляд к тлеющим углям в очаге. – Мне нужны силы для дела. Не для… визитов.

Аллода лишь тихо рассмеялась – звук, похожий на журчание ручья. – Как скажешь, господин. А теперь… ложись. Настоящий сон – первое лекарство. Ритуал продолжится, когда твое тело и дух хоть немного отпустят свою хватку. Она коснулась его плеча – легкое, едва ощутимое прикосновение, но от него по телу Тюра пробежала волна освобождающей слабости. Не паралича, а глубокого, долгожданного расслабления. Веки налились свинцом.

– Только попробуй что-то… – начал он, но угроза потерялась в зевоте. Он рухнул обратно на солому. На этот раз сон накрыл его не черной бездной, а теплой, тяжелой волной. Последнее, что он смутно осознал перед погружением – это легкое пение Аллоды, не слова, а мелодию, сплетенную из шелеста листьев и шума далекого водопада. И странное чувство… будто корни дерева мягко обвили его тело, удерживая, защищая, вытягивая боль и усталость сквозь кожу.

Прошли часы? Сутки? Тюр проснулся не от боли или кошмара. Он проснулся от… тишины. Тишины внутри. Головная боль, вечный спутник последних лет, отступила. Тело, хотя и все еще ноющее, больше не кричало от каждого движения. Он глубоко вдохнул – воздух казался чище, насыщеннее. Даже мрак в углу хижины не выглядел таким угрожающим.

Он поднял руку – она не дрожала. Пальцы сжались в кулак – сила, пусть и не полная, вернулась в мышцы.

Аллода сидела у очага, помешивая что-то в котле. Аромат диких трав и кореньев наполнял хижину. Она обернулась, и ее улыбка была такой же теплой, как пламя.

– Видишь? – сказала она просто. – Первый шаг. Твоя ярость… она все еще здесь. – Она указала на его грудь. – Но она больше не душит тебя. Теперь она – твоя сила, а не тюремщик.

Тюр молчал. Он чувствовал… облегчение. И это пугало его почти так же, как ее ритуал. Потому что часть его – та, что сжилась с болью и яростью – уже скучала по ним. Как по-старому, грязному плащу. И потому что где-то в глубине души, под слоем недоверия, шевельнулся крошечный, опасный росток… благодарности. И мысль: "А что, если она права? Что если… вернуться?"

Он резко встал, отряхивая солому. – Сколько прошло? Мне нужно в путь. Его голос снова стал резким, защитной броней.

Аллода вздохнула, но не стала спорить. – Одни сутки. Сегодня еще день очищения тела. Завтра – укрепления духа. А потом… ты свободен идти к своей силе, господин Тюр. Она подала ему деревянную миску с густой, дымящейся похлебкой. – Ешь. Это часть ритуала. И не бойся – я не отравлю того, кого только что подлатала.

Он взял миску. Тепло обожгло ладони. И впервые за долгие годы он заподозрил нечто худшее – надежду. Надежду на исцеление. Надежду на то, что кроме тьмы и боли, в этом мире еще что-то есть. И это "что-то" сидело напротив, смотрело на него мудрыми, темными глазами и улыбалось. А гримуар в мешке … молчал. Но это молчание было зловещим. Как затишье перед бурей.

Тень недоверия все еще витала в углах хижины, но тело Тюра, вкусившее первый глоток истинного отдыха, жаждало большего. Аллода действовала методично, как опытный лекарь, знающий, что закаленную душу воина нужно смягчать постепенно.

– Пей, – она протянула ему глиняную кружку с дымящимся отваром. Цвет – как лесное болото, запах – терпкий, с горьковатой нотой полыни и сладким оттенком корня мандрагоры. – Очистит кровь от дорожной скверны и ядов усталости. Тюр поморщился, но выпил до дна. Жидкость обожгла горло, затем разлилась теплом по жилам, смывая остатки дрожи в конечностях.

Затем она подвела его к большому деревянному корыту, скрытому за ширмой из грубой ткани. В нем булькала горячая вода, испуская облака пара, пропитанные ароматом диких трав – чабреца, шалфея, чего-то цветочного и неуловимо древнего. Поверхность воды поблескивала масляными радужными разводами.

– Ванна, – объявила Аллода просто. – Скинь плащ и доспехи. Кожа должна дышать, а мышцы – распариться.

Тюр замер. Взгляд его скользнул по ее хрупкой фигуре, затем по узкому пространству за ширмой. Раздеваться? Здесь? Перед ней? Старые шрамы на груди и спине, следы когтей демонов и копыт адских тварей, вдруг заныли пристыженно. Он был воином, привыкшим к спартанским условиям, но не к… такому вниманию.

– Я… сам справлюсь, – пробормотал он, отводя взгляд. Щеки под щетиной снова предательски запылали.

Аллода засмеялась, легкий и чистый звук, заставивший пар над водой задрожать.

– Ой, да ну, давай же, храбрый воин! – поддразнила она, руки уперлись в бока. Ее глаза искрились веселым вызовом. – Покажи даме уж свое тело, не стесняйся! Видала я и не такие битвы на телах. Каждый шрам – история. Каждая мышца – подвиг. Или боишься, что сглажу? Она подмигнула, и это подмигивание, казалось, развеяло часть напряжения.

Стеснение боролось с усталостью, гордость – с потребностью в исцелении. Взгляд упал на жесткие от грязи и пота бинты на руке, на застарелую боль в плече, которая не отпускала даже после сна. Он вздохнул, глухо, как медведь, загнанный в угол.

– Шутки твои дешевы, друид, – проворчал он, но пальцы уже расстегивали пряжки потертого плаща. Потом – ремни грубой кольчуги, стягивающей грудь. Каждый слой одежды, пропитанный пылью дорог и страхом, падал на пол с ощутимым тяжелым стуком. Вот и холщовая рубаха, вот и штаны. Он стоял перед ней, могучий, израненный, уязвимый – как дуб, обнаживший корни после бури. Тело было картой сражений: багровые шрамы от мечей, белые звездочки от стрел, впадины от клыков, старые ожоги. Мускулатура, хоть и истощенная, все еще говорила о силе.

Он заметил, как Аллода слегка покраснела. Легкий румянец окрасил ее скулы, не от смущения ли? Ее взгляд, обычно такой спокойный и всевидящий, на миг скользнул вниз, к линии его бедер, затем быстро вернулся к лицу. В ее глазах не было пошлости, лишь… интерес? Или оценка масштаба работы? Скорбь от вида старых ран?

– Видишь? Ничего страшного, – проговорила она, голос чуть ниже обычного. – Теперь – в воду. Глубже. Она отвернулась, давая ему последние секунды уединения, чтобы ступить в горячее, ароматное пекло ванны.

Тепло. Сначала обжигающее, потом проникающее в самую глубь окостеневших мышц, в суставы, скованные годами напряжения. Он застонал – не от боли, а от освобождения. Грязь, копоть, пот – все это отходило пластами, растворяясь в маслянистой воде. Он погрузился по шею, закрыл глаза. Голова откинулась на край корыта. Впервые за годы он чувствовал не просто отсутствие боли, а роскошь чистоты и тепла. Гримуар, оставленный у очага, будто завыл от отдаленности и бессилия – тихий вибрирующий стон в его сознании. Хорошо, – подумал он с глупым, расслабленным удовлетворением.

Он не заметил, как уснул в воде. Разбудило его прикосновение.

– На кушетку, – мягко сказала Аллода. Она помогла ему выйти, обернула грубым, но мягким полотенцем, впитывающим воду и стыд. Он, как сомнамбула, проследовал за ней к низкому топчану, покрытому овчинами.

– Ложись на живот. Расслабься. Дай телу принять помощь, – ее голос звучал как гипнотический напев.

Он повиновался. Кожа, очищенная и распаренная, была невероятно чувствительной. И вот… ее пальцы коснулись его спины. Сначала легко, как крылья бабочки, скользя по напряженным трапециевидным мышцам. Потом сильнее, увереннее, находя узлы застарелых спазмов, глубоко въевшуюся усталость.

– А-а-ах… – стон вырвался сам собой, когда ее большие пальцы вонзились в жесткий комок напряжения под лопаткой – след давнего удара моргенштерном. Боль смешалась с невероятным облегчением. Ее руки были удивительно сильными для таких тонких. Знающие. Они не просто мяли мышцы – они читали его тело, как летопись. Каждый шрам, каждый заживший перелом, каждый участок, хранивший память о падении или ударе – все это находили ее пальцы. И с каждым прикосновением, с каждым разминанием закаменевшей ткани, в тело вливался поток живого тепла, иной, чем от ванны. Это была сила земли, текущая сквозь ее ладони, растворяющая боль, наполняющая истощенные ткани живительной энергией.