Отзывы на книги автора «Антон Чехов»

"Фокусник" Чехов писал брату Александру о «Счастье»: «В сущности белиберда. Нравится читателю в силу оптического обмана. Весь фокус в вставочных орнаментах вроде овец и в отделке отдельных строк. Можно писать о кофейной гуще и удивить читателя путём фокусов».

В рассказе явно прослеживаются две чёткие параллели: мысли (а также чувства) людей и овец. Всегда ли есть между ними разница? Наивные рассуждения и бессмысленные думы героев вполне соответствуют окружающему их фону – силуэтам не спавших овец, которые «стояли и, опустив головы, о чём-то думали. Их мысли, длительные, тягучие, вызываемые представлениями только о широкой степи и небе, о днях и ночах, вероятно, поражали и угнетали их самих до бесчувствия». А два пастуха (80-летний старик и молодой парень) с господским объездчиком размышляли в ночной степи о мифических кладах и счастье: «Есть счастье, а что с него толку, если оно в земле зарыто? Так и пропадает добро задаром, без всякой пользы, как полова или овечий помёт!». Старый пастух признался, что он сам раз десять напрасно искал счастья, причём якобы на настоящих местах искал, но попадал лишь на заговорённые клады. Более того, и отец его искал, и брат искал – «ни шута не находили, так и умерли без счастья»... Старик со своими "овечьими мыслями" о счастье в виде кладов, зарытых где-то в земле, не сумел ответить на вопрос молодого Саньки, что же он будет делать с кладом, если найдет его: «За всю жизнь этот вопрос представлялся ему в это утро, вероятно, впервые, а судя по выражению лица, легкомысленному и безразличному, не казался ему важным и достойным размышления».

Сопоставление людей и овец достигает своего пика в финале рассказа: «Старик и Санька разошлись и стали по краям отары. Оба стояли, как столбы, не шевелясь, глядя в землю и думая… Овцы тоже думали...».

Животная сторона двойственной человеческой натуры часто поражала Чехова. Но всё же он считал, что далеко не всегда жизнь людей является такой беспросветной, унылой и похожей на овечью. Ведь, как отмечает в рассказе автор, с определённой высоты становится «видно, что на этом свете, кроме молчаливой степи и вековых курганов, есть другая жизнь, которой нет дела до зарытого счастья и овечьих мыслей». И, наверное, пока существует эта «другая жизнь», в корне отличающаяся от жизни животного, у каждого человека сохраняется шанс познать её и отыскать источник счастья внутри себя (а не в земле!), разорвав заколдованный круг "овечьего" жизненного сценария.

«Есть счастье, да нет ума искать его»

Представление Чехова о счастье, на мой взгляд, близко к определению Эриха Фромма: «Счастье – не какой-то божий дар, а достижение, какого человек добивается своей внутренней плодотворностью». А духовная деятельность (как труд души), по мнению Антона Павловича, – это именно то, «что отличает человека от животного и составляет единственное, ради чего стоит жить».

Вполне возможно, что посвящение рассказа литератору Я.П.Полонскому было со стороны Чехова не только ответным жестом вежливости, но ещё и указанием на созданную в «Счастье» некую вариацию сюжета стихотворного очерка его старшего современника - «В степи», где ставился вопрос о возможности сближения взглядов на счастье поэта-интеллигента и крестьянина. В очерке Полонского образованный поэт на просьбу мужика помочь ему найти в степи клад ответил таким советом: «Клад у тебя под рукой, только засей свою пашню». Но крестьянин иносказания не понял…

Кроме того, Чехов позаимствовал у В.Г.Короленко (чей рассказ он назвал «хорошей музыкальной композицией») необычную манеру повествования – переплетение и взаимное отражение двух тем: жизни природы, очеловечиваемой за счёт умело подобранных олицетворений, и жизни человеческой души. Соединяясь вместе, упомянутые темы дают ощущение музыкального единства произведения. Чехов же по-своему воспользовался этим творческим открытием, написав собственные версии жанра «музыкального рассказа», – рассказ «Счастье» и повесть «Степь».

В те времена поиски новых возможностей более полного отражения жизни активизировали процессы взаимного обогащения разных видов искусств. Литература и живопись, оказывая влияние друг на друга, тяготели и к музыкальности. Чехов считал, что художественное описание «должно быть прежде всего картинно», но в то же время оно призвано «сообщить читателю то или другое настроение, как музыка в мелодекламации». Кстати, Левитан, прочитав «Счастье», был поражён Чеховым как художником-пейзажистом.

Будучи совершенно самостоятельным произведением, «Счастье» послужило своеобразной пробой пера для работы над повестью «Степь». Если «Степь» Чехов называл «степной энциклопедией», то «Счастье» - «степным субботником» и «quasi симфонией».

«Никто не хочет любить в нас обыкновенных людей» (А.П.Чехов – А.С Суворину, 1888г).

«Архиерей» - один из поздних рассказов Чехова, написанный в 1902 году. Антону Павловичу тогда было 42 года, примерно столько же и его герою. К теме человека и его имени Чехов уже обращался и раньше (например, в «Скучной истории»). Важное место ей отведено и в «Архиерее».

В рассказе проиллюстрирован конфликт между личностью, индивидуальностью человека и его социальной ролью, которая оказывается преградой для взаимопонимания и искреннего общения с окружающими. Высокий сан становится для героя своеобразным футляром-оболочкой, мешающим другим людям (и даже родной матери!) разглядеть в нём живую и страдающую от одиночества душу. И не было ни одного человека, с кем можно было бы отвести её. После 8 лет, проведенных за границей, архиерея сердили неразвитость и глупость русских просителей, пустота и мелкость их просьб. Преосвященный Пётр мысленно возвращается в счастливое и наивное детство, тоскуя по нежности и чуткости матери, когда он бывал нездоров. Теперь же она в разговоре с сыном заметно стесняется, придавая лицу и голосу робкое выражение, а «всё прошлое ушло куда-то далеко, в туман, как будто снилось…».

В позднем творчестве Чехов позволяет своим героям уходить от запутанного и ставшего ненавистным образа жизни. В «Архиерее» тоже звучит этот мотив ухода от привычного положения вещей, оказавшегося невыносимым, к чему-то манящему и освобождающему. Причём речь идёт не только о пространственном перемещении, но и о психологическом раскрепощении.

Подобно профессору Николаю Степановичу, ясно осознавшему, что у него «нет чего-то главного, чего-то очень важного» («Скучная история»), архиерею тоже «всё ещё казалось, что нет у него чего-то самого важного» («Архиерей»). Хотя «он веровал, но всё же не всё было ясно, чего-то ещё недоставало». Оба чеховских героя (и глубоко верующий архиерей, и выдающийся учёный, не ищущий успокоения в вере) оказались в фаустовской ситуации. И каждый из них, попав в свой заколдованный круг, испытывал неудовлетворённость и бессилие перед действительностью, томление духа и психологическую отчуждённость от собственного громкого имени, придавившего в них живого обыкновенного человека.

«Я хочу, чтобы наши жены, дети, друзья , ученики любили в нас не имя, не фирму и не ярлык, а обыкновенных людей» (А.П.Чехов «Скучная история»).

Преосвященный Пётр лишь перед смертью ощутил желанное освобождение от груза своего высокого звания: «представлялось ему, что он, уже простой, обыкновенный человек, идет по полю быстро, весело, постукивая палочкой, а над ним широкое небо, залитое солнцем, и он свободен теперь, как птица, может идти, куда угодно!». Какое же поле здесь имеет в виду писатель? Сразу мне вспоминается широко известная чеховская запись (парафраз на разговор в «Фаусте» о вере в Бога): «Между "есть Бог" и "нет Бога" лежит целое громадное поле, которое проходит с большим трудом истинный мудрец. Русский же человек знает какую-либо одну из этих двух крайностей, середина же между ними не интересует его; и потому обыкновенно не знает ничего или очень мало» (А.П.Чехов). Так как «истинный мудрец» - это и есть Фауст, то в «Архиерее», как и в «Скучной истории», мы слышим отголоски трагедии Гёте.

После предсмертного внутреннего освобождения архиерея исчезает всё поверхностное и наносное, в том числе и отчуждение между сыном и матерью, которая наконец-то назвала его Павлушей (а не «ваше преосвященство»), установив тонкий баланс между церковным (Пётр) и мирским (Павел) именами героя. Как и в другом пасхальном рассказе «Студент», в «Архиерее» прослеживается неразрывная связь прошлого с настоящим. Преосвященный умирает, а на другой день – Пасха, «одним словом, было весело, всё благополучно, точно так же, как было в прошлом году, как будет, по всей вероятности, и в будущем». Но яркая картина светлого праздника, как это ни странно, не остаётся заключительным аккордом пасхального произведения, а плавно переходит в повествование о краткой жизни архиерея в памяти людей. Видимо, таким образом Чехов осложняет финал, добиваясь эффекта контрастного равновесия между воскресением и забвением, оптимизмом и пессимизмом.

«Нет подходящих соответствий И нет достаточных имён» (Гёте «Фауст») для чёткого и безошибочного ориентирования человека (религиозного или не очень) в этом мире…

Прочитал сегодня обстоятельную рецензию замечательной Ludmila888 на этот рассказ. У нас так повелось, что если один пишет рецензию на произведение Чехова, второй обязательно комментирует. Я бы и сегодня не отступил от этого порядка, но "комментариев" набралось так много, что решил ответить рецензией же. Поэтому, не судите строго, дорогие читатели, если буду апеллировать к Людмиле, у нас с ней уже было два тура таких обменов рецензиями, по "Студенту" и по "Скучной истории".

Соглашусь с Людмилой, что в рассказе поднимается тема обыкновенного человека и его имени, эти векторы подмечены ею верно. И аналогия с Чацким - верна, правда, сама Людмила о Чацком не помянула, но она напрашивается, согласитесь, оба провели какое-то время за границей, оба возмущены неразвитостью, глупостью и пустотой соотечественников. Зато Людмила провела четкие аналогии со "Скучной историей" и с "Фаустом", и с этим тоже сложно не согласиться.

А теперь то, чем я хотел бы дополнить. Рассказ ведь недаром называется "Архиерей", ни "Профессор", ни "Генерал", ни "Статский советник", каждого из предложенных нельзя отнести к "обыкновенным людям", однако же, Чехов настаивает на представителе духовенства. И мне кажется, что отталкиваться здесь нужно от этого факта, тогда рассказ приобретает мощное антиклерикальное и гуманистическое звучание.

Вот и Николаю Степановичу из "Скучной истории" и преосвященному Петру (Павлу) из "Архиерея" не хватало "чего-то очень важного". При рассуждениях о герое из "Скучной истории" стало уже общим местом отмечать, что веры ему не хватало, была бы вера, всё было бы иначе. Так вот - верующий, еще как верующий, а всё то же, не хватает ему чего-то важного, так значит, не о вере идет речь.

О чем же? Рискну предположить, что речь идет о смысле жизни. Но позвольте, скажете вы, один всю жизнь наукой занимался, другой - духовную карьеру строил, вот же он - смысл их жизней. Всё так, да не так. Оба героя взяты автором не в момент апогея их деятельности, а на излете, когда обоим им приходит понимание, что жизнь подходит к концу, и тут обнаруживается зияющая пугающая пустота.

Архиерей находит некоторое утешение в воспоминаниях детства, того времени, когда мир казался огромным и удивительным, когда были возможны любые чудеса и оправдывались любые ожидания, вот это действительно было время прикосновения к вечному и божественному, недаром дети не верят, что они когда-нибудь умрут.

А вся его "взрослая" жизнь была суетой суетной, сугубо мирского содержания по сути своей, несмотря на служение Богу. Вот и раздражение, сопровождающее его в последние дни жизни, не на русских людей он раздражается, а на мирскую суету уходящего от него мира, потому в последний момент за границу захотел, что "хорошо там, где нас нет", а был бы за границей - потянуло бы на Родину.

Однако же, прожил он жизнь праведную - умереть накануне Пасхи, таким "подарком" Господь удостаивает истинных праведников, архиерею даже не понадобилось для этого помогать деньгами сестре и её детям, достаточно было только пообещать, да и о матери девять лет не вспоминал, и даже не узнал её сначала, тоже обошлось, даже "посветлело" ему перед кончиной, может и правда, постукивая палочкой, отправился прямиком в рай.

Только кому от этого тепло, все быстро позабыли этого архиерея, слился он в памяти людской с другими архиереями, обезличился. И только старушка-мать хранит о нем память, так ей положено - она мать, а вот придет скоро её черед - помрет, и был ли мальчик Павлуша или преосвященный Петр, или не было его... Всю жизнь спасался и не смог ничего спасти, что он оставил миру после себя - только поток предсмертной рефлексии, да и тот он забрал с собой в могилу. Пустоцвет.

«С Новым годом!» - именно такими словами (но не без оттенка иронии) заканчивается этот праздничный рассказ (с подзаголовком – «Очерк новогодней инквизиции»), опубликованный в юмористическом журнале «Будильник» в начале января 1887 года.

Рассказ основан на теме традиционных праздничных визитов, входивших в обязанность чиновников. Но Верочка, "заботливая" супруга героя, собственноручно составляет список родственников и знакомых, которых её благоверный должен посетить: «Я согласна, визиты - глупость, предрассудок, их не следует делать, но если ты осмелишься остаться дома, то, клянусь, я уйду, уйду... навеки уйду! Я умру!». При этом властная жена, провожая и встречая мужа-подкаблучника, не жалеет для него "ласковых" слов: бессовестный, тиран, мучитель, изверг, убийца. Себя же она объявляет кроткой и несчастной. И это явное несовпадение навязываемого ею собственного образа доброй «подруги жизни» с проявляемой истинной сущностью бросается в глаза и создаёт комический эффект.

Итак, наш визитёр, сопровождаемый возгласами: «Ненавижу! Презираю! Сию же минуту уезжай! Вот тебе списочек... У всех побывай, кто здесь записан! Если пропустишь хоть одного, то не смей ворочаться домой!», начинает свой вояж согласно предоставленному женой списку.

В гостях у многословного дядюшки жены Семёна Степаныча, привычно погружающего всех в тайны политики, у героя «от обалдения … начинают чесаться мозги...». Полковник Фёдор Николаич долго читает визитёру-должнику нотацию и требует возвращения долга. У кузины Леночки новогодний великомученик с отчаяния чуть не бросается «в горящий камин, головой прямо в уголья». Брат жены Петя просит денег и обижается на отказ, упрекает в неблагодарности, грозит донести о чём-то Верочке. Кум Дятлов насильно и с удовольствием спаивает гостя. Поэтому следующие визиты плохо сохраняются в памяти героя и превращаются в сплошную путаницу...

И вот наш визитёр, «разбитый, помятый, без задних ног», возвращается к вечеру домой с робкой надеждой наконец-то «завалиться и отдохнуть». Но не тут-то было! Там его снова ждут нотации, обвинения и требования сбегать за доктором, так как замученная мужем-извергом Верочка собралась умирать. «Теперь, милый мужчина, одевайтесь и скачите за доктором. С Новым годом!»

Всех, кто заглянул на огонёк, - с наступающим Новым годом!
И пусть не будет у нас никаких "новогодних пыток"!
Волшебного Нового года!

Чеховские водевили («Медведь», «Предложение», «Свадьба», «Юбилей») имели неизменный успех при постановках как на столичной, так и на провинциальной сцене. В основу одноактной пьесы-шутки «Юбилей» положен рассказ «Беззащитное существо», но добавлены и новые герои. Каждый из четырёх главных персонажей зациклен исключительно на себе и не слышит окружающих, что приводит к самым разным комическим эффектам и превращает долгожданный юбилей в сногсшибательный фейерверк эмоций и выходок участников событий.

Председатель правления банка Шипучин пребывает в сладостном предвкушении праздника, посвящённого 15-летию вверенного ему финансового учреждения:

«Это мое profession de foi [исповедание веры],
или, лучше сказать, мой фейерверк...»

Полным ходом идёт подготовка к мероприятию, хотя и выглядит она несколько странновато. Доклад, на который возлагаются огромные надежды, срочно готовит для председателя старый и больной бухгалтер Хирин, по вечерам гоняющийся за женой с ножом и постоянно всех предупреждающий, что он может совершить преступление. А претенциозный и любящий пускать пыль в глаза Шипучин собственноручно сочиняет поздравительный адрес и покупает серебряный жбан, который преподнесут ему сотрудники. В разговоре о женщинах председатель заявляет, что «женское общество возвышает», а бухгалтер считает, что «от них всякий вред и беспорядок». Но есть ли в этом банке женщины? Ну, безусловно, будут и они. )

В этот же день легкомысленная супруга банкира возвращается от матери, куда она ездила, чтобы расстроить свадьбу сестры. Всё у неё там прошло как маслу, если не считать, что несостоявшийся жених от горя пытался застрелиться. Заскочив буквально на одну минутку, не в меру болтливая Шипучина начинает подробно рассказывать, как весело она в дороге проводила время с мужчинами, сообщая им, что она не замужем.

Но тут неожиданно врывается сварливая жена губернского секретаря Мерчуткина («женщина слабая, беззащитная») с абсурдной просьбой-требованием выплатить ей деньги, вычтенные из зарплаты мужа, которые он якобы брал из товарищеской кассы. Но, по твёрдому убеждению просительницы, этого ведь никак не могло быть, потому что муж, разумеется, нигде ничего не берёт без её согласия. Непробиваемую и упрямую Мерчуткину в ведомстве, где служил супруг, и ещё в нескольких местах слушать не стали и выгнали, поэтому она и явилась за деньгами в банк. Разве это не логично?!

Когда же эти две своеобразные дамы уже доводят раздражённых мужчин до умопомрачения, в дверь торжественно входит депутация от членов банка с серебряным жбаном. И один из них громко зачитывает адрес в бархатном переплёте, в тексте которого ставится «ребром гамлетовский вопрос: "быть или не быть?"», комически переиначенный автором...

Как это ни странно, но именно в военные годы (1944г, 40 лет со дня смерти писателя) был снят короткометражный фильм «Юбилей» по одноименной пьесе-шутке Чехова.

Знаете чем меня раздражают русские классики? Своим пророческим даром. В своих произведениях они поднимают такие темы, от которых волосы на затылке встают дыбом сейчас, несмотря на то, что с ними нас разделяет сотни лет.
Вот и Антон Павлович не исключение. И мне хочется воскликнуть "какого черта вы такой тонкий психолог! Или вас мучило тоже самое, что и меня?"
Сложно писать рецензию на такую вещь, я бы и не взялась, если бы не флэшмоб. Но положение обязывает, так что дальше много эмоций и размышлений.
Прежде чем браться за рецензию я решила почитать критику (честно говоря, чтобы не выглядеть совсем дурой) и во всех статьях натолкнулась на мысль "Вся страна - Палата №6". И так, и этак покрутила идею, и отбросила. Да, в этом есть правда - мы живем в сумасшедшем, лживом, несправедливом мире, но это меня мало трогает. А вот, что на самом деле зацепило, так это история врача Андрея Ефимыча.
Он совсем не хотел быть врачом, да отец настоял. Он лениво, нехотя исполнял свои обязанности, не боролся за какие-либо улучшения, позволяя "грязь и пошлость" в больнице. А зачем, если "сегодня примешь тридцать больных, а завтра, глядишь, привалило их тридцать пять, послезавтра сорок, и так изо дня в день из года в год, а смертность в городе не уменьшается, и больные не перестают ходить" . Но в тоже время восхищался развитием медицины, шагами в спасении не только души, но и тела человека. Он страдал по отсутствию интеллигентного общения, жаждал умственного движения. Но ему было лениво, неловко, да и страшновато (что уж скрывать) делать что-либо.
Крайне меланхоличный человек, несмотря на свою мужицкую внешность. Вот так, тоскуя, предаваясь мыслям о ненужности медицины, и важности страданий Андрей Ефимыч провел 20 лет. Господи, 20 лет мариноваться в таких страшных мыслях! Не удивительно, что он тронулся умом. Хотя, сейчас бы это назвали депрессией и лечили бы психотерапией и антидепрессантами, а тогда заперли, закрыли в палату, где каждый день одно и тоже, где даже за пивом не выйдешь, по улице не пройдешься.
Да только доктор так и не понял, что он уже был заперт. Все эти 20 лет. В своей собственной голове, в нежелании что-либо менять, в страхе перед будущим. Вот это страшно, тюрьма в нас самих, а не дурдом в стране.
Не хочу быть таким врачом, не хочу думать, что все бессмысленно, боюсь стать равнодушной к чужим страданиям и механически выписывать рецептики бабулечкам, чтобы просто оставили в покое и не беспокоили пока длится прием. Не хочу, но если стану, дай мне силы уйти из медицины, не покалечив при этом никого.

Знаете чем меня раздражают русские классики? Своим пророческим даром. В своих произведениях они поднимают такие темы, от которых волосы на затылке встают дыбом сейчас, несмотря на то, что с ними нас разделяет сотни лет.
Вот и Антон Павлович не исключение. И мне хочется воскликнуть "какого черта вы такой тонкий психолог! Или вас мучило тоже самое, что и меня?"
Сложно писать рецензию на такую вещь, я бы и не взялась, если бы не флэшмоб. Но положение обязывает, так что дальше много эмоций и размышлений.
Прежде чем браться за рецензию я решила почитать критику (честно говоря, чтобы не выглядеть совсем дурой) и во всех статьях натолкнулась на мысль "Вся страна - Палата №6". И так, и этак покрутила идею, и отбросила. Да, в этом есть правда - мы живем в сумасшедшем, лживом, несправедливом мире, но это меня мало трогает. А вот, что на самом деле зацепило, так это история врача Андрея Ефимыча.
Он совсем не хотел быть врачом, да отец настоял. Он лениво, нехотя исполнял свои обязанности, не боролся за какие-либо улучшения, позволяя "грязь и пошлость" в больнице. А зачем, если "сегодня примешь тридцать больных, а завтра, глядишь, привалило их тридцать пять, послезавтра сорок, и так изо дня в день из года в год, а смертность в городе не уменьшается, и больные не перестают ходить" . Но в тоже время восхищался развитием медицины, шагами в спасении не только души, но и тела человека. Он страдал по отсутствию интеллигентного общения, жаждал умственного движения. Но ему было лениво, неловко, да и страшновато (что уж скрывать) делать что-либо.
Крайне меланхоличный человек, несмотря на свою мужицкую внешность. Вот так, тоскуя, предаваясь мыслям о ненужности медицины, и важности страданий Андрей Ефимыч провел 20 лет. Господи, 20 лет мариноваться в таких страшных мыслях! Не удивительно, что он тронулся умом. Хотя, сейчас бы это назвали депрессией и лечили бы психотерапией и антидепрессантами, а тогда заперли, закрыли в палату, где каждый день одно и тоже, где даже за пивом не выйдешь, по улице не пройдешься.
Да только доктор так и не понял, что он уже был заперт. Все эти 20 лет. В своей собственной голове, в нежелании что-либо менять, в страхе перед будущим. Вот это страшно, тюрьма в нас самих, а не дурдом в стране.
Не хочу быть таким врачом, не хочу думать, что все бессмысленно, боюсь стать равнодушной к чужим страданиям и механически выписывать рецептики бабулечкам, чтобы просто оставили в покое и не беспокоили пока длится прием. Не хочу, но если стану, дай мне силы уйти из медицины, не покалечив при этом никого.

Знаете чем меня раздражают русские классики? Своим пророческим даром. В своих произведениях они поднимают такие темы, от которых волосы на затылке встают дыбом сейчас, несмотря на то, что с ними нас разделяет сотни лет.
Вот и Антон Павлович не исключение. И мне хочется воскликнуть "какого черта вы такой тонкий психолог! Или вас мучило тоже самое, что и меня?"
Сложно писать рецензию на такую вещь, я бы и не взялась, если бы не флэшмоб. Но положение обязывает, так что дальше много эмоций и размышлений.
Прежде чем браться за рецензию я решила почитать критику (честно говоря, чтобы не выглядеть совсем дурой) и во всех статьях натолкнулась на мысль "Вся страна - Палата №6". И так, и этак покрутила идею, и отбросила. Да, в этом есть правда - мы живем в сумасшедшем, лживом, несправедливом мире, но это меня мало трогает. А вот, что на самом деле зацепило, так это история врача Андрея Ефимыча.
Он совсем не хотел быть врачом, да отец настоял. Он лениво, нехотя исполнял свои обязанности, не боролся за какие-либо улучшения, позволяя "грязь и пошлость" в больнице. А зачем, если "сегодня примешь тридцать больных, а завтра, глядишь, привалило их тридцать пять, послезавтра сорок, и так изо дня в день из года в год, а смертность в городе не уменьшается, и больные не перестают ходить" . Но в тоже время восхищался развитием медицины, шагами в спасении не только души, но и тела человека. Он страдал по отсутствию интеллигентного общения, жаждал умственного движения. Но ему было лениво, неловко, да и страшновато (что уж скрывать) делать что-либо.
Крайне меланхоличный человек, несмотря на свою мужицкую внешность. Вот так, тоскуя, предаваясь мыслям о ненужности медицины, и важности страданий Андрей Ефимыч провел 20 лет. Господи, 20 лет мариноваться в таких страшных мыслях! Не удивительно, что он тронулся умом. Хотя, сейчас бы это назвали депрессией и лечили бы психотерапией и антидепрессантами, а тогда заперли, закрыли в палату, где каждый день одно и тоже, где даже за пивом не выйдешь, по улице не пройдешься.
Да только доктор так и не понял, что он уже был заперт. Все эти 20 лет. В своей собственной голове, в нежелании что-либо менять, в страхе перед будущим. Вот это страшно, тюрьма в нас самих, а не дурдом в стране.
Не хочу быть таким врачом, не хочу думать, что все бессмысленно, боюсь стать равнодушной к чужим страданиям и механически выписывать рецептики бабулечкам, чтобы просто оставили в покое и не беспокоили пока длится прием. Не хочу, но если стану, дай мне силы уйти из медицины, не покалечив при этом никого.

Чехов очень не любил писать автобиографии, в шутку поставив себе медицинский диагноз – «автобиографофобия». Но всё же иногда ему приходилось это делать. Автобиография Чехова впервые была опубликована в сборнике «Врачи, окончившие курс в Московском университете в 1884—1899 гг». Написана она по просьбе Г. И. Россолимо, который предложил Антону Павловичу участвовать в «товарищеском памятнике» (письмо от 4 октября 1899 г.). Чехов ответил 11 октября: «Автобиография? У меня болезнь: автобиографофобия. Читать про себя какие-либо подробности, а тем паче писать для печати — для меня это истинное мучение. На отдельном листочке посылаю несколько дат, весьма голых, а больше не могу. Если хотите, то прибавьте, что, подавая ректору прошение при поступлении в унив<ерситет>, я написал: „по медицынскому факультету“».

Официально признанная дата рождения Чехова, указанная им и в автобиографии, - 17 (29) января 1860г. Но в личной переписке он называет своим днём рождения 16 января. Вот что сам Антон Павлович пишет сестре из Ялты: «Сегодня день моего рождения: 39 лет. Завтра именины: здешние мои знакомые барыни и барышни (которых зовут антоновками) пришлют и принесут подарки» (А.П.Чехов – М.П.Чеховой, 16 января 1899г). И ещё одна выдержка из письма Марии Павловне, но из Ниццы (от 16 января 1898г): «Мне стукнуло уже 38 лет; это немножко много, хотя, впрочем, у меня такое чувство, как будто я прожил уже 89 лет» (А.П.Чехов – М.П.Чеховой, 16 января 1898г). На это расхождение в своих воспоминаниях о Чехове обратил внимание и Бунин, сделав вывод: «Разница в датах? Вероятно, ошибся дьякон».

Чехов не оставил нам автобиографических произведений или публичных исповедей. Но есть его письма, в которых Антон Павлович несколько раз излагал автобиографии по просьбе некоторых знакомых.

Например, в одной из них о своём семейном положении он пишет следующее: «Медицина – моя законная жена, литература незаконная. Обе, конечно, мешают друг другу, но не настолько, чтобы исключать друг друга» (А.П.Чехов – И.И.Островскому, 11 февраля 1893г).

«Вы желали получить от меня автобиографию, а для меня это нож острый. Не могу я писать о себе самом» (А.П.Чехов – М.О.Меньшикову, 5 января 1894г).

«Однако всё это вздор. Пишите, что угодно. Если нет фактов, то замените их лирикою» (А.П.Чехов – В.А.Тихонову, 22 февраля 1892г).

Но особенно откровенным Антон Павлович был с А.С.Сувориным. И в одном из писем ему Чехов по собственной инициативе кратко обрисовал свою жизнь в качестве предлагаемого старшему другу сюжета для рассказа:
«Напишите-ка рассказ о том, как молодой человек, сын крепостного, бывший лавочник, певчий, гимназист и студент, воспитанный на чинопочитании, целовании поповских рук, поклонении чужим мыслям, благодаривший за каждый кусок хлеба, много раз сеченный, ходивший по урокам без калош, дравшийся, мучивший животных, любивший обедать у богатых родственников, лицемеривший и Богу и людям без всякой надобности, только из сознания своего ничтожества, – напишите, как этот молодой человек выдавливает из себя по каплям раба и как он, проснувшись в одно прекрасное утро, чувствует, что в его жилах течет уже не рабская кровь, а настоящая человеческая» (А.П.Чехов - А.С.Суворину, 7 января 1889г).

Признание поразительное, хоть и тайна постепенного выдавливания из себя раба осталась для нас скрытой. И не удивительно, что многие так часто цитируют эти слова, в которых говорится о чудесном преображении человека.

В аннотации "Беседа пьяного с трезвым чёртом" описывается как миниатюра, и это, надо сказать, гораздо лучше характеризует данное произведение, чем безликое "рассказ". Действительно, здесь, в узких рамках малого литературного жанра, разыгрывается яркая и характерная сценка, в которой, впрочем, Чехов обыгрывает свои излюбленные мотивы: вечные бюрократические беспорядки и всеохватывающее засилье дурных привычек в России XIX века (да и не только 19-го). Перенос действия в фантасмагорические декорации - приём и так довольно распространённый, а тут он ещё и подчёркивает фабулу рассказа: необычное видение Лахматова перекликается с общей атмосферой пьяной лихорадочности.
В целом же мораль произведения можно описать фразой: "Ад пуст! Все дьяволы сюда слетелись!". И с этим всё понятно: учреждение (назовём это так), призванное надзирать и наказывать, само оказывается на уровне того, с чем борется. Это ещё один типичный для Чехова мотив (встречающийся в "Палате №6" например) - полное бессилие любых бюрократических институтов (а любая организация у него, пусть даже инфернальная, обязательно пропитана духом самого мелочного бюрократизма).
На мой взгляд, это одно из самых слабых произведений Чехова. В его творчестве обычно присутствует одно доминирующее настроение: это либо юмор, либо печаль, либо же общий тон скорее философичен. Здесь всего получилось как-то понемногу, и ни один мотив не оказался в достаточной мере примечателен. Это рассказ с очень прямым посылом и чёткими задачами: вот тут надо посмеяться, вот тут - задуматься, и эта прямота, конечно, не придаёт произведению глубины.