Где же всё, что мы любили.
Где же всё?
Земляника в горьком мыле,
шарф с лосём.

(лОсем, лОсем, так учили
в третьем Б).
Кто остался – А. в могиле —
на трубе?

Буквы долго руки мыли,
ка-я-лись.
Не пересеклись прямые —
пресеклись.

Заливало солнце кашу,
жгло сорняк.
А теперь команда наша —
ты да я.

Не кузнечик ждёт за печкой —
мертвецы.
Что рассказывал о вечном
Лао-цзы?

Кто там, кто на фотоснимке
в Рождество?
Зайки, клоуны, снежинки. —
Никого.

«Как искренне вдыхает человек…»

Как искренне вдыхает человек
пар тонкорунных, временных акаций,
когда, тридцатилетен, робок, пег,
идёт к прудам водою надышаться.

Когда осознаёт, что он разбит
лебяжьим небом, говором синичьим,
и всё, что он неслышимо хранит,
вторично, одинаково, вторично.

Вот он дрожал, вот обнимаем был,
вот тёр лопатки синим полотенцем.
Всё ждал, и ждал, и жаждал что есть сил
какого-то нездешнего сюжетца.

Какого-то прохладного огня,
какого-то необщего рисунка.
Но не нашёл и вышел, полупьян
от августа, с собакой на прогулку.

Пойдёт ли он за чипсами в «Фасоль»?
возьмёт ли овощей (морковь, горошек)?
Он чувствует, что вымышлен и зол,
но ничего почувствовать не может.

Как искренне не жалко никого.
Купить ли замороженную клюкву?
Идёт домой простое существо,
бестрепетно привязанное к буквам.

Мурава

Дано мне тело, что мне делать с,
когда вокруг поэты собрались
и спорят в любознательности гадкой.
Я существую дольше, чем живу.
Осталось наблюдать сквозь мураву,
как время прорастает сквозь лопатки.

Зачем балет с игрою на губе,
когда предмет не равен сам себе,
но равен отражению кирпичик.
Зови меня по имени, я – хор
капризных братьев, вымерших сестёр,
жаль, страх не избавляет от привычек.

Как маленький порок у соловья,
как мышцы от движения болят,
как раскалённым дням циклона темя,
дано мне тело. Разве что взамен.
Уходит в воду трезвый Диоген.
И ничего не остаётся, Женя.

Денис Безносов

каждое утро

исходят там высокие бетонные трубы
сгустившимся на холоде расплесканным дымом
уткнув лицо в округлое нависшее сверху
вцепившись ртом в упругие по-над кровлей ткани
подножья их корнями вниз в асфальт укрыты
тяжелые там здания согбенно дышат
задрав язык колебля дым бесшумные знаки
из воздуха над городом распухшие видно
там есть внизу укромные подъезды проходы
промозглые окраины дороги есть и те кто
живут недопробудившись или те кто больше
не могут пробуждение свое наяву видеть
скрываются безротые в задумчивых толпах
вдоль них плывут дремотные хрипя механизмы
туда идти приходится каждый день а после
обратный путь сюда искать потом под вечер

эсквилин в разрезе

спрямлённые тропы
некогда поперёк продетые изгибом пренебрегая
очередным продления
своеобычия пород
почвенных ради теперь выхолощены
но упорядочены не вызывать в памяти дабы свидетельства
инакообитавших на заселённой
ныне территории
не пробуждать утраченных значений но
предъявлять понятное
вместо руин извлечённых частично запрятанных в склон

прослойками туфа
почвенный изнутри послушными расчерчен профиль от палой
перегнивать останками
предполагающей листвы
выпуклый мягкий под ним выпраставшийся
дерн под прогалинами где переход к зыбкому глубже где смешаны
коричневато чёрный с мучнисто белым
ярус помещается
мелкозернист к поверхности отмерший слой
за другим подъемлется
плодонося через толщу породы втоптавшись в неё

за стенами прежде
многие свезены покоились в разбухшем грунте сюда же
кто второпях опознан был
тех с безымянными внутри
верхнего слоя затем пригородами
и поселениями плотно покрыв там помещали дальнейшие
препроводя останки к колодцам ямы
роя где ни попадя
прочих туда из города слагая не
указав надгробием
где кто лежит не приметив иные на склоне места

морщины рельефа
схмурены по краям поверхности заросшей садом чащобой
пиний травы расчерканы
исполосованы промеж
нитками вьются стволов выстроенные
в гущу закопанные тропы теперь около прежних некрополей
располагались чьи-то среди жилища
зарослей кустарника
известняка и нынешней возникшей вне
тишины спокойствия
сгладив ландшафт порождая постройки дорожки дворы

потом появились
линии вертикалям вторящи стремящим кверху затылки
опорожнить влекомые
переворочанную глубь
плоскости встали дома спрятавшиеся
между развалинами прежних вокруг пустошей возле фундаментов
и полуглыб где вспряла над смыслом память
загодя конструкцию
предположив несущую того что есть
первоочерёдное
перед другим по порядку под кожу вживляясь ему

продолженным вместо
точного промежутком времени насытив землю скрепляет
пласты руин с остатками
невосполняемый процесс
лепки вершимый поверх судорогами
звука оставленного кем-то внутри сдавленный вертит окружности
перемещает ткани затем сличая
прежние строения
с тем что теперь поставлено на каждый склон
скорлупы надтреснувшей
сладив вокзал привокзальную площадь скульптуры людей

повторение эдипа

в плотные вмешавшись волокна
шелухи толщина которой
с возрастом увеличилась

внутренность исследуя сферы
острием расщепляя сетку
тесную эпителия

скользкую минуя сетчатку
в стекловидный и влажный сгусток
зрительный надрывая нерв

ввинчена ударом наотмашь
от застежки игла в глазницу
жертвуя наблюдением

должного и дальше смиренно
исполняет сюжет а после
действие повторяется

иное ходит то стоит

здесь поодаль либо затмивши зыбкий
на подставке гладкий экран в каком бы
спрятать лица но поместили в раму
скопище масок

зритель каждый ходит стоит и дышит
хмуро возле входа скуля и скаля
зубы тихо ждёт размышляя вот им
дверь отпирают

хранилище

стен унылых вдоль завозят в помещение
где повсюду на больничных койках лёжа те
средь немых быв симметрично сшитых накрепко
дни длить тщетно предпочетших распознав нутро
форм пространств и мер пространства русл поверхностью

поглощённых влаги сеять обходя вокруг
всхлип свой снулый в тьме теряться с ней не свыкнувшись
кто под простыни в укромных чащах свален внутрь
оказался по итогам а уйти не смог
стен шершавых вдоль ведомы прежде будучи

по кроватям гнёт законов тяготения
и распада ежечасно на груди неся
накрывая веки марлей хрип лежат сглотнув
неспособны на ступни встать распрямиться ни
опереться весом хрупким о конечности

из отверстых челюстей глух меж губ стиснут гул
протяжённый от прохода вдоль бетонных стен
к койкам в волглых окоёмах к подоконникам
к стёклам мутным что граничат с коридором где
тусклы лампы с потолка вниз жёлтый сыплют свет

изо дня в день новых груды в помещение
где промозгл стон привезённых запах с силой сжат
всеобъемлющ и с изнанки вкус слюны впитал
внутрь завозят по проходам еле тянут груз
на носилках обо швы плит об порог стуча

прочих после кто ввезён был оставался здесь
присмирен ждал прилепивши к потолку свой взгляд
перевозят молча дальше массу их учтя
а снаружи в коридорах и за ними вне
стен не слышно тех кто ходит кто считает их

хуцинь

на углу где вниз узкий спуск под землю
из тугих двух струн звуки извлекая
шелковых смычком с ним взвывает хриплым
голосом но слов не понять из глотки
что ползут перил липких не касаясь
по шлифованным желобам и трубам
жилистый старик сев на табуретке
песнь крича трясет бородой козлиной
сбоку вслед толпе мимо суетливо
но медлительно в переход плывущей
по пути плюясь схаркивая влагу
под ноги себе пряча рты в повязки

то ли будучи знаниям свидетель
тайным но изречь выразить не в силах
их значение то ли одержим став
бредом спутав сплошь мысли повторяет
нечто по слогам собранное скопом
в плотный текст из недр черепной коробки
запечатаны веками незрячи
вогнуты глаза лысина лоснится
от жары струясь пот ползет на щеки
покрывает лоб заплетаясь губы
от усталости воют с отстраненным
звоном струн стремясь сопрягать напевы

сумасшедший вопль алчущий продраться
в слух направленных из одной в другую
точку или песнь мудреца к оглохшим
не умеющим распознать смысл оной
шевелясь ползет растворяясь в гвалте
переулка где шелестя ступнями
говорливых сонм многоног всеяден
лотофагов вниз по крутым ступеням
организм несет свой един из множеств
на отдельные лики неделимый
воплотясь в поток потеряв способность
струнам внять смычку счесть слова слепого

длинная стена

в морщинистую поверхность земной коры
погрузившись по щиколотки
рассчитывая остаться поверх хребтов
над холмами изломанными
наращивая кубами суставы гор
меж отрогов вытягиваясь
чешуйчатые под солнце и дождь бока
подставляет выныривая
из внутренностей рельефа вспоров ландшафт
опадая развалинами
задумчивая на склонах крутых прижав
к почве тело беспамятствует
изогнутые фаланги вплетая в дно
перспективы бездельничая
с окрестностями сливаясь и шум подошв
проглотив переваривает

величественна размером но вместе с тем
не способна растрачиваясь
обязанностей исполнить и просто так
о прошедшем свидетельствует
разросшимися ветвями уходит вглубь
горизонта разомкнутого
в бессмысленности исконной погрязнув впредь
притворяется памятником

каркас. оболочка

дырявый мир с приплюснутым небом
висит покачиваясь на ветру
в нем виден дым спокойные рыбы
и гул вращающихся на краях
простейших в нем за лампочкой стрекот
пружин просвечивает пустоту

никто из тех кто выведал страхи
идей ветшающие кто корпел
над дном графем не вытерпел массы
последствий тянущихся по пятам
за всяким но беспомощный слушал
и смысл нащупывая говорил

хор

обезмолвлены хрустят пальцами
обездвижены сидят голые
на развалинах сырых щуря взгляд
одинаковы сидят с кляпами
в безучастных ртах бубнят громкий гул
и медлительно зрачки двигают
лбы наморщены у них бледные
напряженные сопят ноздри их
проглотить стремясь еще времени
пробубнить еще в тугой ткани ком
сквозь отверстие провыть а затем
обессмыслившись пресечь зрение

ветхой устлан пол кругом мебелью
полны утварью в углах ящики
и громоздкими бумаг кипами
наводненные столы спины гнут
повернувшись в центр сырой плоскости
монотонный рой гудит гомоном
оглушенные сидят бледные
каждый смотрит вверх стремясь выяснить
смысл реченного вверху тих висит
потолок щербат покрыт плесенью
а вокруг со всех сторон тесное
средоточие чужих ртов и глаз

громче рой гудит глухой давящий
нарастает гул среди ящиков
полных утварью среди мебели