Мурхад Макконих
(ок. 1650)

Перевод Е. Витковского

Мурхад Макконих (Мардо Маккензи) стоял во главе своего септа в Стратпеффере близ Дингуолла. Он принадлежал к поколению бардов, попавших под влияние непрофессиональных поэтов, знакомых с Библией и перешедших в творчестве на более понятный гэльский язык. Считается, что приводимое стихотворение направлено против тех, кто предал Карла II.

Суета сует

 
Суета – волос твоих седина,
Суета – любовь, суета – война,
Суета – богатства на дне ларей,
Все – суета, если смерть у дверей.
 
 
Суета – ускользающие лета,
Суета приют, где царит нищета,
Суета дворцов, суета пустырей,
Все – суета, если смерть у дверей.
 
 
Суета полей, суета крепостей,
Суета отцов, суета детей,
Суета земель, суета морей,
Все – суета, если смерть у дверей.
 
 
Суета – бесполезных снов череда,
Суета – монета за день труда,
Суета холопов и бунтарей,
Все – суета, если смерть у дверей.
 
 
Суета – богатства души и ума,
Суета все что свет и все то, что тьма,
Суета слепцов и поводырей,
Все – суета, если смерть у дверей.
 
 
Все – суета, человече: прозрей
Суету рабов, суету царей,
И, поскольку на свете все – суета,
Я в смирении затворяю уста.
 

Шейла на Кеппок
[Шейла Макдональд]
(ок.1660–1729)

Перевод Е. Витковского

В отличие от большинства знатных (в гэльском понимании слова) горских леди, дочь Макдональда из Лохабера Шейла Макдональд была католичкой. О ней почти ничего не известно до 1688 года, да и до тех пор, пока она не овдовела в 1720 году, сведения более чем скудны. Она была явной якобиткой; считается, что до весьма поздних лет к поэзии не обращалось. Ее песни были обращены прежде всего к слушателям различных ветвей и септов клана Макдональд. Сохранилось 23 произведения Шейлы Макдональд (вошедшей в поэзию как «Шейла на Кеппок»), среди них – знаменитый плач «Аластар Гленгарри» (ок. 1720), один из самых известных образцов жанра элегии на смерть героя.

Аластар Гленгарри

 
Гордый Аластар Гленгарри,
      Светоч блага и приязни!..
Гаснет разум, как в угаре,
      Тело просит ран и казни.
Горек жребий, тяжек случай:
      Слез сегодняшних причина;
Чем ветвистей дуб могучий —
      Тем скорей его кончина.
 
 
Злая участь виновата,
      Где ты, Дональд, – век твой прожит.
Искупить утрату брата
      Ранальд ни один не сможет.
Древний дуб сметен судьбиной,
      Сколь могучий, столь же старый;
Где ты, клич тетеревиный,
      Ястребиный клекот ярый?!
 
 
На воителе великом
      Благодать была Господня;
Мудрый и приятный ликом,
      Ты покинул нас сегодня.
Похвалы любой достоин,
      Предводитель, где ты ныне?…
Ярый лев, великий воин —
      Плачь, Иаков, на чужбине!^[1]
 
 
Дональд, властелин на море,
      Не приплыл на лодке к бою.
Пусть ни с кем не делит горе, —
      Так не стало бы с тобою.
Но когда в прибрежной дали
      Ты бы в лодке был замечен,
Мы б заранее рыдали:
      Ведь герой – недолговечен.
 
 
Был ты страшен перед войском,
      Полон огненною жаждой,
В исступлении геройском
      Был ты первым в битве каждой:
Был лососем пресноводным,
      Был орлом высокогорным,
Был ты львом высокородным
      И оленем был проворным.
 
 
Даже в бурю не прогневясь,
      Был ты бездною озерной,
Был огромен, как Бен-Невис,
      Был ты – замок необорный.
Был ты башней твердостенной,
      Был скалой неколебимой,
Был ты – камень драгоценный,
      Был ты – флаг, вождем любимый.
 
 
Был ты дубом мускулистым,
      Был ты тисом непокорным,
Был цветущим остролистом,
      Был неумолимым терном.
Страстью полные до всхлипа
      Рощи ластились любовней —
Но ольха, осина, липа
      Не были с тобою ровней.
 
 
Ты берег жену с любовью;
      Нет тебя со мной – ужели?
Но сегодня участь вдовью
      Остальным сносить тяжеле.
Пусть полегче станет вдовам, —
      Тем, которых горе гложет, —
Ибо делом, ибо словом
      Лишь Господень сын поможет.
 
 
Бури ты прошел и войны,
      Душу спас, народ прославил;
Но едва ли так спокойны
      Те, кого ты здесь оставил.
Об одном мечтаю даре:
      Не забудь в молитвах сына.
Гордый Аластар Гленгарри,
      Горьких слез моих причина.
 

Йан Маккей
[Слепой Волынщик]
(1666–1754)

Перевод Е. Кистеровой

Поэт и музыкант Йан Маккей родился в Россшире; он от рождения был слеп или почти слеп. До нас дошло только шесть его стихотворений, правда, по-гэльски длинных. Сохранились также его многочисленные пиброхи (симфонии для волынки). Приводимое стихотворение считается у него лучшим, в частности, появляющиеся в нем каскады прилагательных вызвали позднее много подражаний.

Плач у Водопадного Раздола

 
Ухожу сегодня далече
Сквозь олений лес знаменитый,
Без гроша в кармане: что было —
Всё могильные скрыли плиты.
 
 
Пестрой речкой к Сырому логу —
Склон полог, в корчагах водица;
Иоанновым днем осенним
В здешней сени олень резвится.
 
 
Вот и он – Водопадный Раздол мой,
В теплом воздухе порох чую:
Здесь борзых пускают по следу
За оленем в чащу лесную.
 
 
О Раздол, приют без порока,
Здесь бывал и Роберт, я знаю;
Говорю о тебе иль с тобою —
Сердце боль сжимает немая.
 
 
– Это я – Раздол Водопада,
Коль отраден мой дом зеленый,
Что принес мне, певец, поведай —
Пусть услышат здешние склоны.
 
 
– Что ты нынче хочешь послушать?
Равнодушен полог тумана;
Если нас покинул Полковник,
То о ком беспокоиться стану?
 
 
О беда, терзанье, и горе,
И уйдут не скоро печали:
В землю скрылись лучшие люди,
Те, что чудны в деяньях бывали.
 
 
Коль во мне увидишь, Раздол мой,
Сердца боль, души сокрушенье, —
От печали песен не чая,
Ты молчанью подаришь прощенье.
 
 
– Ты, сын Родрика, мне напомнил
Вновь Полковника добрые нравы:
Чтил он тех, кто к благу способен,
А особенно – ум нелукавый.
 
 
Я слыхал Ирландии песни:
Помню славный голос Маккея;
С ним и Родрик Слепой, и иные
Пели мне, хвалы не жалея.
 
 
– О, Раздол, твой горестный шелест
Об ушедших героях услышу;
Принесу и я тебе песню
И нелестный голос возвышу.
 
 
Ждет нас горе, грядут печали —
Их начало скрыто от взора;
Вместо прежней хвалебной дани —
Ты рыданьем наполнишься скоро.
 
 
Вот плачевный напев – сильнее
И нежней не слыхал с колыбели:
Буду помнить горькие стоны,
Что зеленые кроны пропели.
 
 
– Битвы день покуда неведом:
Пусть победа венчает героя,
Ради песен – милости злато
До заката пребудет с тобою.
 
 
– О, Раздол, ты столп светоносный,
Слёзный, росный, с запахом мёда,
Для оленей – пастбище сочно,
Склон молочный, проточные воды.
 
 
Будь обилен мох и осоки,
И высокие, стройные травы,
Выше – склон тенистый, пятнистый,
В чистых листьях ветвистые главы.
 
 
Оторочка лёгкой пушицы
Будет мягко виться на склонах;
Пусть живут олени повсюду
И ревут в этих зарослях сонных.
 
 
Ни капусты, ни злака не смеет
Сеять здесь рука человека:
Будут травы рослы, богаты
Для рогатых хозяев до века.
 
 
Колокольчик, вьюн, маргаритка
И ракитник чуют прохладу, —
Их от бури скроют свирепой
И согреют скалистые гряды.
 
 
Пестро-клеверный, с клейкой смолкой —
Мшисто-влажный, торфяно-болотный,
Вересковый, каменно-гладкий —
Щавелю и лапчатке вольготно.
 
 
Я иду тропою с отрадой;
На прохладе вод – листья кресса;
Шелковиста, холмиста, равнинна
Из былинок тонких завеса.
 
 
Пусть же зелень тянется споро,
По озёрам плещет пеганка
И охотнику встречь оленуху
Во весь дух гонят псы спозаранку.
 
 
Мрачно-темный, полный ревущих
И несущих рога горделиво;
Нежно-травный у вод родниковых,
А где овод – быстро-гневливый.
 
 
Влажноглазый, сморщенноносый,
На утес – копытный, стремнинный;
Ввечеру робея резвится,
Мчится птицей прочь из долины.
 
 
На рассвете поднят борзыми,
И любим, и хвалим, хлопотливый,
Избегает шума и крика,
Гнётся дикой трепетной ивой.
 
 
Солнце к западу клонится снова —
Полон крови, грома и треска,
Острый, гулкий, разящий, матерый,
Смелый, смертный, рваный и резкий.
 
 
Будет время для новой встречи —
Будут свечи, тепло разговора:
Мелодично, винно и струнно
Пьется кубок без ссор и укора.
 
 
А теперь, о Раздол, пора мне:
Я был рад беседе приятной,
Коль Шотландия встретит Маккея,
Я сумею вернуться обратно.
 
 
Так прими мой привет прощальный;
Я приду опять, будет случай:
А покуда – в город уходим,
Спотыкливой тропой через кручи.
 

Йан Маккодрум
(1693–1779)

Перевод Е. Витковского

Поэт-сатирик, всю жизнь проведший на родном острове Северный Уйст. Как многие гэльские поэты до и после него, он не умел ни читать, не писать, что было естественно для общества, целиком основанного на устной культуре сказаний, восходящих к ирландской древности и к временам войн с норвежцами; некоторые сказители помнили до восьмидесяти тысяч поэтических строк. Первое стихотворение поэта, злая и, возможно, несправедливая «Свадебная песнь» вызвала скандал: семнадцатилетний поэт явился незваным гостем туда, куда не был приглашен. Песня стала широко известна, и отец Йана приказал ему больше стихи не сочинять. По крайней мере до 1740-х годов, когда умер отец, поэт приказание выполнял. В 1760 году с ним встретился Джеймс Макферсон, ведший записи эпических сказаний для создания их английской обработки, но контакт не состоялся, судя по всему, из-за иронического отношения к записям того, что сочинено не самим бардом; возможно, поэт и не стал бы помогать: Макферсон не записывал песен, он искал только рукописи, что кончилось не совсем удачно, как мы знаем. Позже случилось важнейшее событие в жизни поэта, он был назначен придворным бардом Шемаса Макдональда, восьмого вождя клана Макдональдов из Слита, прямого потомка прославленного «короля на островах» Сомерледа. Вождь назначил барду во владение не облагаемый арендной платой хутор, серьезную по тем временам зарплату в два с половиной фунта (40 шотландских марок), пять кругов сыра и т. д. Сохранилось письмо вождя от 1763 года, где он восхищенно описывает сказания, которые Йан Маккодрум пел ему по полчаса ежедневно. Лишь тогда семидесятилетний поэт серьезно занялся сочинением собственных песен, причем прославился прежде всего как сатирик, хотя по обязанности слагал и песни, восхваляющие героев его клана. Вскоре молодой вождь был ранен на охоте, пытаясь восстановить здоровье, уехал в Италию, и 1766 году умер, преемник же оказался человеком совсем иной культуры, но продолжал выплачивать барду жалование до самой смерти. Практически все, что было им создано, можно датировать временем до 1769 года, лишь две песни были сложены позже. На могиле поэта, расположенной у самого входа на кладбище, согласно его последней воле был поставлен безобразный кусок гнейса: история гласит, что, когда барда спросили, почему он выбрал такой уродливый камень, он указал, что именно поэтому будут спрашивать, кто похоронен здесь, а в итоге о местоположении его могилы никогда не забудут.

Сохранилось более тридцати песен Маккодрума, в основном по-гэльски длинных, причем одна или две «раблезианские» по духу так и не были напечатаны в его академическом собрании 1938 года. Из-за одного из них («Песня свиньи») поэт на семь лет был отлучен от церкви, известно, что автор был доволен таким признанием. Кроме этого Йан Маккодрум известен как друг Аласдайра (Александра Макдональда), который бывал у него, скрываясь на островах после восстания 1745 года.

Сатира на портных

 
Этой темы не миную,
       Кратко говоря.
Ткань купил я шерстяную,
       И, похоже, зря.
Лето над землей пылает,
       Все сильнее зной,
И работать не желает
       Ни один портной
 
 
Много ль дел великих сделав,
       Так горды они?
В них кипит ли кровь гойделов,
       Мудрый, объясни!
О быках и о посевах
       Думать ли в пивной?
Да и рук у них – две левых,
       Правых – ни одной.
 
 
За портным за пустомелей,
       Ты поди, поспей!
Кто способен их умелей
       Станцевать страспей?
Но когда в делах бывает
       Скверный оборот,
Тут же слезы наплывают
       На глаза сирот.
 
 
У портного, знамо дело,
       Дома есть жена,
Сроду пламя не умела
       Развести она.
Пьян ли муж, кричат ли детки —
       Ей печали нет:
Лишь попросит у соседки
       Торфяной брикет.
 
 
К одному из них в субботу
       С делом я подгреб.
Он сказал, что за работу
       Не возьмется Боб.
Если просишь об ответе,
       Мой ответ таков:
На зады на все на свете
       Не нашить портков.
 
 
Макинтайр разинуть пасти
       Мне совсем не дал:
Все, сказал, тебе не здрасьте,
       Лезешь на скандал,
Повторяешь непрестанно:
       «Шей, любезный, шей».
Не видать тебе кафтана,
       Как своих ушей.
 
 
Грей, известный всем портняжка,
       Ну-ка, помоги!
Он в ответ, что нынче тяжко,
       С левой встал ноги.
Без порток ты, срань господня,
       Ну и поделом.
А в Кариниш мне сегодня
       Топать вовсе влом.
 
 
Я с Маквикаром, с папашей,
       Поболтал тайком.
«Был знаком я с мамой вашей,
       С батей был знаком.
Тут не повод для беседы,
       Не игра ума,
Объясню все ваши беды
       Я легко весьма:
 
 
Этот швец, не то портняга,
       И сказать-то грех,
Сатане собрал для флага
       Тысячи прорех.
Он не больно-то мудрует,
       Мысль его проста:
С флагом он умарширует
       В адские врата».
 

Песня к лихорадке

 
Я описать едва ли смогу
Эту чудовищную каргу,
Ту, что меня согнула в дугу,
Что в спину вонзила мне острогу.
       Мне в грудь она водворила хрип,
       Проклятый кашель ко мне прилип,
       А с ним бессонница и недосып.
       Когда б не Господь, я б давно погиб.
 
 
Увлекся разум странной игрой:
У постели моей плясали порой
Римляне, Гектор, троянский герой,
Живых и мертвых призрачный рой.
       Мне в горло черная ворожея
       Втыкала иглы и лезвия,
       Глумясь надо мной, терзая, гноя.
       Ныне рассудка лишаюсь я.
 
 
Жалкая осень вступила в права,
Сгинул посев, надежда мертва,
Спутаны мысли, коснеют слова,
Кости трещат и болит голова.
       Хворь запускает в меня клыки:
       Плоть ослабевшую рвет на куски,