4
Информаторы шефа полиции Рукье: Фино, Фурер, Борнибус и Жирофле

Из вышеизложенного можно сделать вывод, что Пикассо разделяет идеи своего соотечественника анархиста Манача, который предоставляет ему убежище. Следовательно, его тоже можно считать анархистом^[32].

Начальник полиции Андре Рукье

В то утро, впервые обнаружив в Национальном архиве досье «Заговоры анархистов. 1899–1901», я окунулась в мир информаторов рубежа XIX века. Этот мир был полон доносов и отчетов, многие из которых, вероятно, составлялись людьми, находившимися на грани безумия. Одно из таких донесений, составленное осведомителем по фамилии Дюпон, проживавшим в Версале по адресу: улица Турнель, дом 14, мне запомнилось особенно. Дюпон отправил полиции портрет импозантного мужчины, сделанный в студии фотографа Э. Аппера, и написал следующее: «Я хороший психолог и могу с уверенностью утверждать, что этот человек принадлежит к числу анархистов – за ним нужно наблюдать»^[33]. Но были и другие сообщения, в которых предпринимались попытки более глубокого анализа диссидентствующей среды Монмартра: «На анархистов не слишком повлияли последствия дела Дрейфуса^[26]. В назначенный час они вернутся на сцену, а в настоящий момент они подобны репетирующим актерам. Среди них есть иконоборцы, которые каждую среду собираются в кафе художников на улице Лепик, в доме 11. Там были замечены…»^[34]

Вскоре мое внимание привлекли отчеты информаторов Фино, Фурера, Борнибуса и Жирофле для начальника полиции Андре Рукье. Эти тексты были настоящим барометром деятельности анархистов Монмартра. И именно эти шпионы местной полиции отработали четкий механизм слежки и собрали досье на Пабло Пикассо во время его второй поездки в Париж.

Пятого мая 1901 года Пикассо вернулся в Париж, чтобы написать несколько работ к выставке в галерее Воллара^[27], организованной Маначем. Пикассо остановился в квартире своего арт-дилера на бульваре Клиши, в доме 130Б и прожил в ней следующие десять месяцев. Пикассо написал для этой выставки шестьдесят четыре картины, а двадцать пять работ – его друг Франсиско Итуррино. Пикассо стоило больших трудов, чтобы всего за семь недель создать такое огромное количество полотен, но его усилия не прошли даром – именно после этой экспозиции критики заговорили о нем как о «талантливом молодом испанском художнике».

Подавал ли Пабло Пикассо «заявление в отдел по делам иностранцев», как того требовал указ от 2 октября 1888 года? Он зарегистрировался в органах власти только 6 июня 1901 года, потому что, как и во время своего первого пребывания в Париже, был занят исключительно работой, создавая по три картины в день. Его друг Сабартес, приехавший к нему из Барселоны несколько месяцев спустя, оставил замечательные воспоминания, в которых описал, с какой сумасшедшей энергией работал Пикассо. «Его палитра лежала на полу: изобилие темного синего цвета оттеняли более светлые краски. Я не помню, чтобы Пикассо когда-нибудь держал палитру в руках. Хотя сам он утверждал, что, как и все художники, он это делал… Может, оно и так. Но при мне он всегда смешивал краски на палитре, когда она находилась на столе, стуле или на полу…»^[35]

Пока Пикассо работал, информатор Фурер строчил свои отчеты, сообщая начальнику парижской полиции о том, что «со времен кампании Дрейфуса у анархистов вошло в привычку посещать по вечерам публичные собрания, либертарианские лекции и небольшие местные заседания. Они распадаются на все более мелкие группы, однако совсем не исчезают»^[36].

«Палитра Пикассо лежала на стуле, а сам он работал стоя или сидя на низком шатком табурете, – продолжал описывать процесс работы Пикассо его друг Сабартес. – Он совсем не беспокоился о комфорте и даже, казалось, намеренно его избегал и получал удовольствие от неудобств. При этом он был очень сосредоточен. Пикассо писал картины, установив холст в самом низу мольберта, и из-за этого ему приходилось сгибаться чуть ли не пополам. Он был так поглощен работой, что единственное, чего хотел в этот момент – просто перенести на холст все образы, что роились в его голове… Он ни на что не отвлекался, хотя видел и слышал все, что делалось и говорилось вокруг»^[37].

Информатор Фино тем временем писал свой очередной отчет: «Новостей по-прежнему никаких. На данный момент в этом нет ничего удивительного, потому что анархисты действуют поодиночке. Это препятствует наблюдению. Изолированные люди могут проводить серьезные операции, о которых мы узнаем слишком поздно, поскольку не в курсе всех деталей подготовки»^[38].

А в это время на бульваре Клиши, вдали от взглядов доносчиков, Пикассо работал в студии, полностью сосредоточившись на своем искусстве. «Он настолько задумчив, так погружен в молчание…, – отмечал в своих воспоминаниях Сабартес. – Звуки города и голоса людей, доносившиеся с улицы, растворялись в тишине студии и изредка прерывались только ритмичным скрипом табурета, на котором он сидел…»^[39]

Большинство картин, созданных Пикассо к выставке в галерее Воллара (среди них «Любительница абсента», «Ожидание» («Марго»)», «Нана», «В Мулен Руж»), выполнены в ярких цветах с похожими на раны красными вкраплениями. Пикассо изображал обычных жителей Парижа, которых можно было встретить на улицах и в кафе Монмартра, но все его образы были незабываемо колоритны: броская танцовщица-карлица по имени Нана, любительница абсента с остекленевшими глазами, кокетливые старушки с ярко раскрашенными лицами, уставшие мамаши, волочащие за собой тщедушных детей. Драматичные сюжеты его картин со всей очевидностью показывали, что Пикассо в тот период жизни останавливал свой взгляд исключительно на людях, оказавшихся на обочине жизни, – нищих, убогих, истощенных, потерянных.

Между тем совсем недалеко от студии Пикассо информаторы Фино, Фурер, Борнибус и Жирофле сидели в питейных заведениях с кружками пива и тоже наблюдали за жизнью Монмартра. Но их интересовали иные сюжеты. Слившись с общей массой посетителей кафе, ничем не примечательные, эти четверо мужчин подслушивали, записывали, а потом доносили обо всем, домысливая факты. Они видели вокруг себя совершенно другую жизнь, нежели ту, что изображал на своих картинах начинающий художник. «Нам хорошо известно, что информаторы лгут, искажают истину или преувеличивают, – напишет через много лет в своей книге историк Марианна Энкель^[28]. – Им достаточно было дважды упомянуть чье-то имя в полицейских отчетах, и на этого человека тут же навешивали ярлык опасного анархиста. Но это совсем не означало, что человек на самом деле им был»^[40].

Первый полицейский отчет о Пикассо, составленный шефом Рукье, был датирован 18 июня 1901 года. Дата здесь имеет значение, как и во всех последующих полицейских досье. Несмотря на то, что какую-то информацию о художнике уже успели собрать с начала мая, именно статья, опубликованная в газете Le Journal 17 июня 1901 года, помогла сформировать окончательный документ. Это была рецензия критика Гюстава Кокийо^[29] на выставку Пикассо и Итуррино в галерее Воллара^[41]. Гюстав Кокийо восхваляет работы Пикассо, называя художника «неистовым любителем современной жизни», и предсказывает ему блестящее будущее. Но шефа полиции Рукье заинтересовали в статье только персонажи картин Пикассо – юные девушки печального вида, пьяницы, воры, убийцы и нищие. Опираясь на отчеты своих информаторов, Рукье быстро состряпал досье на Пикассо, превратив его полотна в улики, которые могли быть использованы против него: «Недавно он написал несколько картин, на которых изобразил иностранных солдат, избивающих упавшего на землю… и мать, выпрашивающую милостыню у буржуа…» А позже дополнит эту заметку обрывками сплетен, собранных у консьержа многоквартирного дома, в котором Пикассо останавливался: «…Его посещают неизвестные люди. Письма он получает в основном из Испании и выписывает какие-то газеты… Каждый вечер он куда-то уходит с Маначем и возвращается довольно поздно…»^[42]. «Из вышеизложенного можно сделать вывод, что Пикассо разделяет идеи своего соотечественника анархиста Манача. Следовательно, его тоже можно считать анархистом»^[43].

И неважно, что никто из информаторов Рукье никогда не видел художника ни на одном из анархистских собраний! Единственное, что Пикассо сделал «предосудительного», – это вместе со многими другими подписал петицию об амнистии испанских дезертиров в декабре 1900 года. Он никогда не брался за оружие и благодаря деньгам своего дяди Сальвадора освободился от военной службы. Так, может быть, именно пацифистские взгляды Пикассо привлекли к нему внимание французских властей? Пикассо сочли неблагонадежным и к тому же обвинили в отсутствии патриотизма.

Сегодня шестьдесят четыре картины, написанные девятнадцатилетним Пикассо для первой выставки в парижской галерее, считаются бесспорными шедеврами и продаются за баснословные суммы. Однако в 1901 году все они были использованы в качестве улик против него, виновного лишь в том, что он хотел работать в Париже и пользовался поддержкой проживавших на Монмартре каталонцев. «На протяжении последних двух столетий, изучая французское чиновничество, – писал социолог Жерар Нуарьель, – мы постоянно сталкиваемся с этим навязчивым страхом перед “чужеродными группами”, которые могут преследовать политические цели»^[44]. Этот страх десятилетиями подталкивал французские власти к тому, чтобы проводить политику, направленную на преследование беженцев, и с фанатичной подозрительностью относиться к каждому их шагу. И по этой же причине покровительство каталонской диаспоры, которая пригласила Пикассо на Монмартр, где «мир удовольствий встречался с миром анархии»^[45], очень быстро превратилось для художника в проклятие, от которого он не мог отделаться на протяжении более сорока лет.

Столкнувшись с этим безумием, один яркий политик – депутат Монмартра Кловис Гюг, в течение многих лет изучавший движение анархистов, – попытался донести свою позицию до министра внутренних дел в правительстве Казимира-Перье Давида Рейналя^[46]. «Наша бессмертная революция защищала свободу личности! – писал Кловис Гюг. – Но, похоже, правительство напрочь об этом забыло. Оправдывая все тем, что в партии анархистов встречаются люди заблудившиеся, готовые совершить любую подлость, вы решили подавлять всех подряд – не только тех, кто поддерживает насилие на практике, но и тех, кто интересуется анархизмом лишь как учением. Из-за того, что один бедняга, не нашедший места ни в своей семье, ни в обществе, так сильно страдал от собственной униженности, что забыл о ценности жизни других людей, вы обыскиваете дома более двух тысяч ни в чем не повинных граждан, которые не имели никакого отношения к терроризму и взрыву бомбы Вайяна^[30]. Вы провели более шестидесяти арестов, подозревая всех в “широкомасштабном” заговоре. Но был ли на самом деле заговор?»^[47]

Пикассо не интересовали ни заговоры анархистов, ни доносы информаторов. Он с головой был погружен в творчество. Вдохновлялся картинами в Лувре, вспоминал полотна испанских мастеров, которые рассматривал в Национальном музее Прадо, вел внутренний диалог с художниками XIX века, чьи работы обнаружил в подвалах галереи Воллара, и продолжал общаться со своими каталонскими друзьями…