– Вадим! Теперь горшок с цветком выглядит так, как будто на него стошнило кота!

– Очень большой был кот, похоже.

Он наклоняется к моему уху, так близко, что дыхание обжигает, а хриплый голос царапает нервные окончания:

– Уже довольно большой…

Он вжимает меня в столешницу бедрами.

– Если ты понимаешь, о чем я.

А в следующую секунду (я отчетливо чувствую разочарование) Исаев уже возле холодильника, задумчиво ищет, чего бы пожевать. В коридоре стоит сонный Ванька. Как он его услышал? Порой мне кажется, что Вадим – не человек. У него или чутье, или феноменальный слух. И такая же магическая способность выводить меня из равновесия.

– Ну что, малой? – хмыкает он, подхватывая Ваньку на руки без каких-либо усилий. – С днем варенья. Сестра, выдайте наследнику подарок. И не забудьте, что он у нас состоит из двух частей.

Конструктор! Я совсем забыла!

Ванька долго смотрит на две коробки, переводя взгляд то на меня, то на Вадима. Я ненавижу свою жизнь за этот полный недоверия взгляд. Он не радуется подарку, он не в шоке от счастья, он не верит, что такие подарки – планшет – вообще существуют.

– Ну открой хоть, – усмехается Исаев. – Посмотрим, что там за чудо техники.

– Только в меру, – не могу удержаться я. – Не больше двух часов в будни и четырех – в выходные. И не за столом.

– Тогда меняем план. Относи все в комнату, поедим – будем разбираться. Я не могу, если сейчас не поем, отброшу коньки. И что вы будете делать с коньками сорок второго размера?

Ванька уносится, кажется, так и не поверив в свое счастье, а я выставляю на стол все, что приготовила, и надеюсь, что Исаев не станет со мной говорить. В горле застрял противный болезненный комок.

– И ты хочешь сказать, – хмыкает он, – что совсем меня не ждала? И не скучала? И наготовила все это на себя и ребенка?

– УРА-А-А! Вадим приехал! – возвращается брат.

Он виснет на шее соседа, а Вадим делает вид, будто ему это совсем не нравится и единственное, что заставляет сдержаться и не стряхнуть навязчивую мелочь, – вежливость. Но если бы он посмотрел на себя со стороны, то счел бы выражение лица крайне довольным.

Я осторожно улыбаюсь, чувствуя, как жжение в уголках глаз стихает. Я давно научилась радоваться моменту.

«Я когда-нибудь уйду».

Хорошо, что не сегодня.

Вадим

Мне проще. Даша еще не умеет доставлять удовольствие иначе, как инстинктивным откликом тела, и я не должен сдерживаться и вести себя тихо. Это просто, когда ты и только ты решаешь, как долго продлится прикосновение. Или как быстро закончится сладкая пытка.

Я могу пробовать ее на вкус, подводя к наивысшей точке наслаждения. Могу неторопливо мучить нас обоих, зная, что через несколько минут медленно войду в нее – и нас обоих накроет.

Обвожу языком твердую горошинку чувствительного соска, зная, что именно эта ласка отвлекает от момента проникновения. А меня не отвлекает ничто. Я делаю вид, будто целиком и полностью контролирую процесс, старательно поддерживая образ циничной скотины, но правда в том, что я понятия не имею, почему в моменты близости с Богдановой я дурею.

Почему готов кончить за пару минут, почему вбиваюсь в ее тело, из последних сил контролируя натиск, чтобы не сделать больно, и с каждым толчком перед глазами проносятся искры. Она восхитительная, с этим глупо спорить. Красивая, с идеальными плавными линиями тела, сексуальная и невинная. Знание того, что я у нее первый, пьянит. Но все же и такие девушки у меня были, и куда более яркие.

Кайф, который я ощущаю, когда занимаюсь с ней сексом, не сравнится ни с чем.

Разве что с удовольствием наблюдать, как она кончает.

Как выгибается в пояснице, отчего ее соски прижимаются к моей груди, как откидывает голову, обнажая для поцелуя тонкую хрупкую шейку. И тихо стонет, едва слышно, на выдохе, который я ловлю губами, отрезая доступ к кислороду.

И как она жадно глотает воздух, когда последние волны удовольствия стихают, а я не перестаю ее мучить, делая несколько сильных толчков.

Мелькает шальная мысль о том, что кончать в нее без резинки еще более кайфово. Но я усилием воли отгоняю ее подальше. Эта мысль способна погубить все.

– Завтра надо будет кое-куда съездить, – говорю я, с интересом наблюдая, как Даша пытается не уснуть.

Ее глаза закрываются против воли, и с каждой попыткой их открыть взгляд все больше подергивается сладкой дымкой.

– Куда?

– Увидишь. Это хорошее место, тебе должно понравиться.

– А Ваня?

– А Ваня будет занят планшетом и конструктором. Ему не до мест и взрослых дел.

– Он так повзрослел с твоим появлением. Я слишком его опекаю, да?

– Нормально для той, кто не просил об опекунстве. И для той, кому самой нужна опека.

Дашка смешно дуется, но на обиды требуется слишком много энергии. Я протягиваю руку и подушечкой указательного пальца касаюсь кончика ее носа.

– Спи.

– Я рада, что ты приехал.

Она засыпает, избавляя меня от необходимости отвечать. Рад ли я? Стараюсь об этом не думать. И под дулом пистолета я не признаюсь себе в этом. Удобные отговорки уже наготове: я и так задержался в Питере дольше, чем планировал, это лишь совпадение – удобный рейс, в ожидании которого я завернул в магазин за планшетом. Лишь потому, что случайно вспомнил о дне рождения малого.

Случайно?

Я давно научился выбрасывать из головы ничего не значащую информацию. И подмечать нужную. Я не рад им, я лишь использую имеющиеся ресурсы с максимальной выгодой.

И она, эта выгода, есть. Пожалуй, одно из самых верных решений периода после тюрьмы: ждать Богданову. Трахнуть ее добровольно, когда она хочет не меньше и готова – пусть неумело и осторожно – отдавать максимум в постели, намного круче, чем ломать шантажом. Я хотел ее почти с того момента, как увидел, а получил спустя сотни часов. Но вместо механической разрядки я чувствую странную приятную усталость. И в голове пустота, ни единой мысли и никакого привкуса горечи.

Я как наркоман. Ради того, чтобы свободно дышать, готов с видом преданного пса заглядывать ей в глаза и надеяться, что ее свет – не притворство. И что есть хоть кто-то, кто, несмотря на все мои усилия, не боится образа монстра Вадима Исаева, хладнокровно всадившего пулю в невинного человека.

Ее телефон лежит рядом, на подушке. Она даже не успела убрать его, отдавшись в мои руки, а я могу в точности до мельчайших деталей воспроизвести момент, когда глянцевый аппарат выскальзывает из ослабевших пальцев девушки, а я поцелуями спускаюсь по ее животу и развожу ноги в стороны.

Не хочу смотреть на экран. Но взгляд цепляется за несколько слов в превью сообщения, и дальше я уже даже не пытаюсь быть порядочным. Даша спит так глубоко, что, когда я прикладываю ее палец к датчику, даже не реагирует.

Экран блокировки слетает, открывается сообщение.

«Даша, это Артем Прокопенко. Я поговорил с юристами, теоретически мы можем запустить судебный процесс против Вадима. Шансы довольно хорошие. Уже к зиме забудете о нем, как о страшном сне. Пожалуйста, позвоните мне, нужно встретиться. Могу я пригласить вас на ужин?»

Даша.

Дашка, глупая ты девочка. Зачем, ну зачем ты связалась с братом?

Маленькая испуганная дурочка, пошла к тому, кого считала способным повлиять на меня. Интересно когда? Уже после того, как отдалась мне в машине?

Глупый вопрос. Конечно, после.

Чувствуя, как возвращается горечь, я протягиваю руку и глажу Богданову по волосам.

Сколько силы надо иметь, чтобы так притворяться? Что происходит у нее внутри? Страшно ли ей? Каждый час, каждую минуту, когда я рядом с ее братом, в ее голове бьется мысль «улыбайся, притворяйся, сделай все, чтобы он не причинил вам вред».

Чтобы не разбудить ее, я выхожу в кухню и прикрываю дверь. Номера брата у меня нет, но он поднимает трубку, когда вызов идет с Дашиного телефона.

– Оставь ее в покое.

– Подворовываешь? – усмехается брат. – Не стыдно?

– Оставь девчонку в покое. Не лезь к ней. Богданова – не твоя забота.

– Твоя? Она хоть сосет сносно или тебе без разницы, на кого кидаться после зоны?

– Закрой рот и слушай. Если ты полезешь к Богдановым – я тебя заткну уже навсегда. Угроза серьезная.

– Хва-а-атит строить из себя крутого парня. Мы оба знаем правду.

– Все меняется. И люди тоже. Мое дело предупредить тебя. Забудь Дарью, иначе я решу проблему твоего существования.

– Сядешь.

– Ради тебя – не проблема.

Ради нее?

– Перестань лицемерить, Исаев. Ты вломился к девке в квартиру, угрожал, пугал ее ребенка и отжал половину площади. Я к ней не лезу. Я ее спасаю от такой мразоты, как ты.

– Ее ни от кого спасать не нужно. С завтрашнего дня я здесь не живу.

Отключаюсь.

За окном шумит дождь. Хочется выпить.

И чтобы она еще разок прикоснулась.

Ненавижу себя за эти мысли едва ли не сильнее, чем за жизнь, которую я когда-то отнял.

Снова дождь со снегом. В этом году странная, удивительно слякотная осень. Еще долго до новогоднего дурдома, но за ночь все порой подмерзает. Чтобы не спотыкаться на свеженьком льду, я беру каршеринг и, пока Даша кормит завтраком мелкого, собирается и нервничает, подгоняю машину к дому.

Конечно, с утра уже прозвучал вопрос: «Что-то случилось?», и я с трудом справился с голосом, чтобы ответить «нет». Мне жаль ее, светлую девчушку, настолько уставшую от потрясений и научившуюся на интуитивном уровне чувствовать малейшее изменение в настроении окружающих.

Увы, но я плохой эмпат. Я не умею вести себя так, чтобы людям было рядом со мной комфортно.

А вот бывшая жена умела. Она, казалось, вообще не обращала внимания на собственные эмоции, транслируя то, что было необходимо в каждый конкретный момент. Может, поэтому я прожил с ней так долго и поэтому брак закончился тюрьмой.

Ну а мне хреново, и я не могу и не хочу этого скрывать.

Не могу понять, злюсь я на Дашу или просто разочарован. Часть меня прекрасно понимает, что глупо было рассчитывать на дебильную, в духе тупых сериалов, историю о том, как совершенно разных людей судьба свела в одной квартире – и они стали друг другу дороги. Даша защищается. Как умеет, всеми доступными средствами. Жертвует собой, чтобы не навредить брату, ищет выход. У нее не хватит силы противостоять мне в открытую, и она использует обходные пути. Умная девчонка.

Но другой части хочется, чтобы она улыбалась искренне. И чтобы ложилась со мной в постель не потому, что боится, а потому…

Что? Нет ни одной причины, почему Богданова должна мечтать заняться со мной сексом.

Наконец она выходит из подъезда. Я должен выйти, открыть ей дверь машины – так полагается, так я сделал бы еще вчера, но сейчас я не могу заставить себя пошевелиться. Руки с такой силой сжимают руль, что костяшки пальцев белеют.

– Я готова. Так куда мы едем?

– Увидишь.

Она сникает, явно уловив в моем голосе холод. Краем глаза я замечаю, как всю дорогу Богданова нервно постукивает костяшками пальцев по коленке. Проходит несколько минут прежде, чем она снова решается заговорить:

– Вадим, можно вопрос?

– Ну?

– Я тебя обидела? Я почти не помню, о чем мы говорили перед сном, так хотелось спать, просто ужас. Но ты с утра на меня даже не смотришь. Я что-то не то сказала?

– Давай поговорим, когда приедем. Мне надо следить за дорогой – скользко.

Она ежится и неосознанно отодвигается от меня, вжимаясь в угол сиденья. А на что она рассчитывала, за моей спиной связываясь с братом? После того, что он устроил в баре. Я и так веду себя максимально мягко, хотя все, чего мне хочется, – расколотить парочку чашек, схватить Богданову и встряхнуть, испугать ее, снова превратить в ту тихую девочку-тень, боявшуюся поднять на меня взгляд. Потому что лучше так, чем как будет уже сегодня вечером.

Мы останавливаемся возле стеклянной высотки. Новый бизнес-центр – капля в чаше изменений, произошедших с миром, пока я был заперт в четырех стенах.

– Приехали, – говорю я.

Если у Даши и возникают новые вопросы, они остаются неозвученными. На лифте с подземной парковки мы поднимаемся на двенадцатый этаж. В моих руках ключ-карта от небольшого офиса.

В нем не больше десяти квадратов, зато симпатичный ремонт в светлых тонах, кондиционер и окна с неплохим видом на город. Шаги отдаются в пустой комнате эхом, но оно быстро гаснет. Даша с любопытством рассматривает обстановку: зеркало на стене, коробки с мебелью.

– Что это? Твой офис? – спрашивает она.

– Нет, – равнодушно отвечаю я, – твой.

Богданова резко оборачивается:

– Что? В каком смысле мой?

– В прямом. Ты хотела студию – вот тебе студия. Из мебели здесь стол, стул, шкаф и стеллаж. Всякие мелочи докупи сама, я не знаю, что нужно тебе для работы. Охране внизу нужно будет сказать название студии, твою фамилию и часы работы. До школы Ивана десять минут, до дома – чуть побольше. Хороший вариант, здесь рядом много кафешек, остановки и все такое.

– Но… погоди, погоди! Да, я присматривала помещение…

– Не нравится?

– Нравится.

Дашка улыбается так же, как брат, когда получает подарок: с явным недоверием, будто никому и никогда в голову не приходило им что-то дарить.

– Но я не уверена, что потяну аренду здесь. Вадим, не обижайся, я знаю, что ты хотел сделать мне приятно. Но у меня не так много клиентов и…

– За аренду плачу я.

Она умолкает.

– Ты не должен тратить свои деньги на мой офис!

– Я сам решаю, куда их тратить. Я плачу за аренду и электричество. Договор тоже заключен со мной, с тобой подпишем договор субаренды. Тебе не нужно ничего оплачивать, просто заезжай и работай. Мебель соберут завтра.

Она открывает рот, чтобы что-то сказать, но я жестом заставляю ее умолкнуть.

– Я оплачиваю все только при одном условии: ты больше никогда, ни при каких обстоятельствах не общаешься с моим братом.

С лица Даши сходит румянец. Она, кажется, на секунду перестает дышать, а потом испуганно отшатывается, и я морщусь. Боится, что я ее ударю? Что превращусь в монстра? Монстры не снимают бывшим любовницам офисы. И не пропускают душу через мясорубку, только чтобы держать подальше от того, кто действительно может навредить.

– Ты держишься подальше от Артема – я беру на себя расходы на аренду. Если хочешь решать свои проблемы через него и дальше – крутись сама. Но поверь моему слову, Дарья, Прокопенко – не тот человек, который тебе поможет.

– Вадим…

Несколько секунд мы смотрим друг другу в глаза, но Даша так и не решается сказать то, что хотела. Вместо этого она жалобно и тихо спрашивает:

– Ты уйдешь, да?

– Уйду.

– Сегодня?

– Да. Отвезу тебя домой.

– А вещи?

– Уже в машине. Если что-то осталось – можешь выбросить.

– Где ты будешь жить?

– Мы взяли несколько заказов. Получили хорошие авансы. Денег, доставшихся от отца, хватит на первый год. Я могу позволить себе отдельное жилье.

На самом деле могу с тех пор, как нашел деньги, но не хочу признаваться себе, зачем продолжал издеваться над Дашей и отбирать ее комнату.

– Ты не должен мне ничего оплачивать. Я могу работать как прежде…

– Оставь гордость в покое. Подумай о том, как жить дальше. Как увеличить доход, чтобы не подыхать с голоду. Куда охотнее пойдут клиенты, на дом или в студию? А брат? Не пора ли начать легализовывать ваше положение? Ты не сможешь долго врать в школе и в опеке. Тебе нужен статус, доход и официальная бумага.

Она знает, что я прав, но не привыкла принимать помощь. Если честно, я бы и сам не принял. Но верю, что слегка гипертрофированная забота о брате победит.

– Хорошо, – ее голос едва слышен, хотя в офисе достаточно тихо, – спасибо. Вадим… прости меня, пожалуйста. Я не хотела, чтобы так вышло, я испугалась. Очень испугалась, я просто искала хоть какой-то способ. Я говорила с твоим братом всего один раз, и…

– Забудь о нем. Не звони, не пиши, не отвечай, избегай встреч. Думай о брате. На чаше весов – его благополучие. Продолжишь общение с Артемом – потеряешь офис, не одобрят опеку, Ваня отправится в детский дом.

Даша вздрагивает и засовывает руки в карманы пальто.

– Забудешь о его существовании – все будет хорошо. И о моем тоже.

– Что мне сказать Ване? Он будет спрашивать о тебе.

– Я сам ему позвоню.

– Хорошо. Спасибо за все.

– Вряд ли за наше «все» стоит говорить спасибо. Мне не стоило так вести себя. И не стоило принуждать тебя спать со мной.

Она отворачивается. Я напряженно вслушиваюсь в звенящую тишину, но понять, плачет Даша или нет, не могу.

Мне бы хотелось, чтобы она плакала?

Да.

Или нет.

Не знаю. Я ни хрена уже не понимаю.

– Не нужно меня отвозить. Я здесь освоюсь, а потом пройдусь.

Не плачет.

– Тогда прощай.

В такие моменты всегда хочется сказать что-то, что притушит пламя внутри.

«Я когда-нибудь вернусь».

Но нельзя. В это слишком легко поверить.