Глава тринадцатая

Даша

Брат Вадима сказал чистую правду.

Если бы я была лучше, чем он подумал, я бы не переспала с Вадимом прежде, чем рассказала ему о встрече с Артемом. Когда он узнает, то убьет меня. Или уйдет, и я даже не знаю, что пугает больше. Я ведь не могла влюбиться в человека, нагло вломившегося в мой дом, лишившего меня работы? Отсидевшего за убийство? Не могла?

Я вздрагиваю, когда чувствую прикосновение к коленке.

– Приехали. Ты заснула.

– Прости. Устала.

– Я старался, – усмехается Вадим.

– Ну и самомнение у тебя.

– В мужчине все должно быть пропорционально. Идем, там вон мелочь уже в окно смотрит, караулит.

Я действительно вижу в окне Ванькин силуэт и заставляю себя стряхнуть сонливость. Мне совсем не хочется выходить из теплой машины на холодную слякотную улицу. Волшебный снегопад закончился, оставив после себя промозглую осеннюю ночь.

– Как дела? – сияет довольный Ванька, когда мы заходим. – Как свидание?

– Ваня!

Вот уж кто отлично провел время: брат объелся всякой ерунды, наигрался в приставку и жаждет внимания. А я, кажется, едва стою на ногах, и дело не только в обрушившемся на меня новом опыте. Еще и в том, что я не выходила ни на какие мероприятия несколько лет и теперь чувствую себя котом-интровертом, мечтающим забиться под диван.

– А расскажи! А много было людей? А были танцы? А что там было? А…

Поток вопросов обрывает Вадим:

– Так. Ты взрослый?

Ванька настороженно кивает.

– Ответственный?

– Да…

– Ничего не натворил, не сломал?

– Нет!

– Тогда вот. Это тебе, разоряй, развлекайся.

Исаев отдает ему пакеты, прихваченные со встреч, предварительно вытащив бутылку и сыр.

– Но в комнате. Посмотришь – и спать. Тебя никто проверять и контролировать не будет, Даша устала. Но раз ответственный, значит, не будешь врать. Понял?

Ванька с важным видом кивает, а я не могу удержаться от улыбки. Вадиму определенно стоит когда-нибудь подумать о детях. Он умеет с ними разговаривать.

И я благодарна за то, что мне сейчас не нужно общаться с братом, рассказывать о форуме, рассматривать пакеты с блокнотами, кружками и брендированным шоколадом. Можно спокойно принять душ, смыть косметику, переодеться в чистую пижаму и… зависнуть в коридоре, понятия не имея, куда я должна идти спать.

К брату, на свою раскладушку, или…

– Ты идешь? – Голова Вадима высовывается из-за двери.

– Я… я думала пойти спать к Ване.

Вопрос сбивает с толку:

– Зачем?

– А… в смысле?

– Зачем к Ване? Что ты там надеешься наспать?

– Ну…

– Вот и я не знаю. Захвати с кухни два бокала, я забыл. Ты голодная? Можем заказать.

– Нет. Я так много всего продегустировала, что не буду есть целую неделю.

– Не преувеличивай свои возможности. Тащи бокалы.

Это проще. Я пытаюсь убедить себя, что не лицемерю, радостно бросаясь в постель Вадима, а просто не обладаю возможностью выбрать. И плевать, что выбирать ой как не хочется.

– Ты в порядке? – спрашивает Исаев, внимательно наблюдая, как я разливаю вино. – Твоим унынием можно заправлять оливье без колбасы и горошка.

– Да. Устала.

– Иди-ка сюда. Давай-давай, брось бутылку и садись.

В комнате темно. Горит только светильник над диваном, но его едва хватает на пару метров. За окном мечутся неясные тени деревьев. Накрапывает по козырьку дождь. Из смежной комнаты не доносится ни звука. Ванька, кажется, и правда спит. Спина и ноги ноют от усталости, когда я сажусь. Кажется, в ступни впились тысячи иголок. Не представляю, как девушки ходят на каблуках целыми днями, кажется, это дикая пытка.

– А давай ты еще раз посадишь нас на карантин, – задумчиво говорит Вадим.

Он толкает меня на подушки, и я с удовольствием подчиняюсь, впрочем даже не волнуясь от того, что он очень близко. Кажется, я отключусь, едва коснусь подушки, но нет. Я отключаюсь тогда, когда горячие ладони начинают массировать мои ноги. Слегка болезненно, но безумно приятно.

– Вот так всегда, – сквозь пелену сонливости пробился голос Вадима, – стараешься, выпендриваешься, а кончает она от массажа.

Я пытаюсь что-то возразить, но получается бессвязная ерунда.

– Да спи уже.

И я с облегчением заворачиваюсь в одеяло, оставляя снаружи только ноги. Ну потому, что очень приятно. И еще потому, что не хочу засыпать одна.

– А это как называется?

Ванька пальцем лезет в пустую миску, где на стенках еще остался крем, и с задумчивым видом слизывает его.

– Крем-чиз. Ваня, пожалуйста, не мешай, а то я что-нибудь уроню.

– Вкусно. Никогда не пробовал.

Да, в последнее время в холодильнике появилось многое из того, что он не пробовал, и это слегка пугает. В нижнем ящике помидоры, огурцы и авокадо. В верхнем – клубника, голубика и малина. И на десерт у нас крем-чиз, а не взбитый с сахаром белок.

– А ты крем внутрь положишь?

– Да.

– А ягоды?

– И ягоды.

– А зачем ты перемолола печенье?

– Ваня! Ешь, пожалуйста, тебе еще делать уроки.

– А то-о-орт?

– Торт постоит до вечера. Сядем праздновать, достанем, поставим свечку, задуешь, потом поедим. Ты мне что обещал? Сначала уроки.

– Хорошо.

Брат утыкается в тарелку с супом и старательно чавкает. Но тишина длится недолго.

– А Вадим приедет?

– Не знаю. Он не звонил.

– А мне говорил, что приедет.

– Он работает.

– Его уже две недели нет!

– Вань! Ну что ты как маленький? Вадим в командировке. Он же не твоя личная нянька. Скажи спасибо, что он разрешил тебе играть в приставку.

– А ты соскучилась? Соскучилась, да? Ну, скажи!

– Ваня! Иди-ка ты за уроки, раз наелся! Не отвлекай меня от торта. Давай-давай, не хмурься, ты обещал. Я тебе обещала торт, свечку и праздник, а ты мне – уроки сразу после школы. Все, вперед на рабочее место. Через десять минут приду, проверю, что ты там делаешь. И не вздумай включить приставку!

Я так занята бисквитом, который надо ровно разрезать, что не вижу, слушается Ванька или нет, но слышу его торопливые шаги и какую-то возню в спальне. Надо признать: с появлением в нашей жизни Исаева, с одной стороны, у Вани произошел скачок и в речи, и в общем развитии, а с другой – прорезался характер. Возможно, я держала его в слишком строгих рамках, боясь, что любая ошибка обернется для нас катастрофой.

Вадим научил его, что можно есть вкусное перед ужином, играть в приставку до утра, прогуливать школу, если на улице сильный дождь и очень хочется поспать подольше. Теперь мне стыдно, потому что кажется, что своими страхами и ограничениями я лишила брата детства. И еще я немного злюсь, потому что, пока я пытаюсь быть строгим опекуном, Вадим становится другом! Вадим – это про веселье, а Даша – про школу, уборку и прочую ерунду.

И еще страшно. Если Исаев вдруг исчезнет, а однажды он все равно это сделает, Ваня получит первый жизненный урок. Даже если я тысячу раз скажу брату «не привязывайся, он живет с нами временно», он все равно пропустит это мимо ушей. И мне, если честно, немного хочется уметь так же.

– Не хочешь ответить на вопрос? – вдруг слышу я.

От неожиданности взвизгиваю, подскакиваю и чуть не роняю тарелку с бисквитом.

– Черт! Надо было отобрать у тебя ключи! Как ты так тихо вошел?! Испугал!

– Так что там с вопросом? Соскучилась?

Он делает несколько шагов ко мне, и я инстинктивно отступаю, врезаясь поясницей в столешницу. К запахам сладкого примешивается аромат его духов, цитрусовый, свежий. Я чувствую странную неловкость от близости Исаева, как будто не я занималась с ним сексом в машине, и потом, утром, и перед его отъездом. Как будто за несколько недель командировки мы снова вернулись к тому, с чего начали.

Хотя нет, начали мы совсем не с того.

Он тянется за поцелуем, но я ловко уворачиваюсь, даже не знаю зачем. Удостовериться, что Ванька в комнате и нас не услышал?

– Вот как? И что это значит? Я что, не заслуживаю приветственного поцелуя?

– Нет!

– Это почему?

– Ну… – Я судорожно пытаюсь что-то придумать.

– Понял. Ты не выпила кофе, поэтому взъерошенная, как ежик. И готова обменять поцелуй на чашку приличного капучино?

– Ну-у-у… возможно. Как командировка?

– Прекрасно. Плюс еще один контракт. Думаю, кое-кто, не будем называть имя Артема Егоровича, от злости сожрал собственный галстук. Ну а ты? Что тут готовишь?

– Торт. Называется «Мамин любимый цветок». Выглядит как опрокинутый горшок с цветком. Печенье – земля, листья – мята, цветок – клубника. Внутри бисквит, крем-чиз и конфитюр. Для формы пришлось купить настоящий горшок. Оказывается, шоколад надо темперировать. Маялась три дня. Но Ваньке понравится. И то, что ты приехал, ему тоже понравится.

Точно так же, как несколько минут назад брат, Исаев лезет пальцем в миску и пробует крем.

– Тебе тоже налить супа?

– Ага, еще посади делать уроки. Нет, спасибо, я съел в самолете черствый сэндвич, и на этом мои страдания во имя питания – все. Подожду торт.

– Ты как маленький.

– Я побыл взрослым, когда не стал пинать кресло мелкого поганца рядом в ответ. Лимит исчерпан. А ты можешь прерваться на пару минут?

– Зачем? – Я хмурюсь и слегка краснею, думая совсем не о том, о чем стоит.

– Для этого мне пары минут мало. Я дико хочу спать, рейс переносили трижды. Ненавижу лоукостеры и день, когда отпадет необходимость ими летать, отмечу грандиозной пьянкой. Мне нужна пара часов, чтобы превратиться в человека. Но надо поздравить твою мелочь. Я привез ему подарок.

Он машет небольшой блестящей коробкой, и я возмущенно фыркаю. На верхней полке лежит мой подарок: набор лего. Ради него я рискнула и все время, что Исаев был в отъезде, брала клиенток. Но всякое лего меркнет в сравнении с планшетом.

– Так нельзя!

– Почему?

– Он маленький!

– Нормальный. Он хорошо обращается с твоим смартом. Не будет отбирать его у тебя, чтобы посмотреть киношку.

– Это слишком дорого!

– Эй, это не айпад, просто планшет.

– Я купила ему конструктор! Конструктор, Вадим! Нельзя вот так дарить ему дорогие подарки!

– Поэтому я и говорю сначала с тобой. А мог бы ввалиться и радовать с порога. Подарим как общий. Планшет и конструктор. Кстати, покажи конструктор. Мне будет интересно?

– Но мы не покупали его вместе!

– И что? Мне что теперь делать?

– Я пойду вечером в магазин и куплю киндер. Ты подаришь то, что обычно дарят соседи: небольшую шоколадку с игрушкой.

– Ага, сосед, который трахает его сестричку.

– Вадим!

– Что? – Он в сердцах бросает планшет на стол. – С тобой было проще, когда меня не волновали твои страдашки. Могу вернуться к настройкам по умолчанию. Я спать. Изволь обеспечить в ближайшие пару часов тишину.

– Вадим… Я не хочу тебя обидеть!

Он делает жест, давая понять, что услышал, и уходит, оставляя меня наедине с недоделанным тортом, новеньким планшетом и желанием разреветься. Ну почему я не могу промолчать?! Почему я так бестолково пытаюсь быть правильной, что надоела всем вокруг до оскомины?

Следующие два часа я хожу по кухне кругами, что не приближает меня к финалу подготовки. Ванька спит, обложившись учебниками. Он лишь высунул любопытный нос, когда Вадим хлопнул дверью, но быстро сообразил, что сейчас не лучшее время для общения. Теперь у меня в квартире сонное царство, а я не могу даже усидеть на месте.

Наконец проходит ровно два часа с того момента, как Исаев ушел, и я крадусь в комнату.

Странное, разрывающее изнутри противоречивое чувство: части меня хочется гордо отвернуться и сказать, что, вообще-то, он не слишком щадил мои чувства, когда отобрал у меня комнату, кабинет и постель, так с чего я должна принимать его заботу теперь? Другой части стыдно. Я не умею доверять людям и не хочу учиться. По крайней мере, не с Вадимом. Он – последний человек, которому стоит верить, и, по иронии судьбы, именно к нему меня тянет.

Я осторожно заглядываю в комнату. Там полумрак, Вадим задернул шторы. Сам он спит на диване, закинув руки за голову, прямо в джинсах, сняв лишь рубашку. Вместо того чтобы успокоиться и не приставать к человеку после самолета, я зачем-то лезу в шкаф за подушкой и пледом. И пытаюсь провернуть невыполнимую миссию: не разбудив Исаева, засунуть подушку под его голову.

Какая же она у него тяжелая! То ли умная, то ли чугунная…

– А я думал, ты решила придушить меня во сне.

Я ойкаю. Оказывается, он не спит и несколько минут с интересом наблюдает за моими жалкими потугами.

– Ты мог бы лечь в постель.

– То есть ты пришла предъявить, что я неправильно сплю?

– Нет, – виновато вздыхаю. – Я пришла извиниться. Я знаю, что ты хотел порадовать Ваньку.

– И тебя это злит.

– Не злит. Пугает. Ты ему нравишься. Ты взрослый, крутой, много всего знаешь. Я не говорила, но Ваня наверняка знает о твоем прошлом, он неглупый и многое слышит. И даже это его не пугает, а скорее интригует. Ты для него герой. И все эти покупки, игры. У Вани никогда такого не было. Теперь ты для него – праздник, любимый сосед и приятель. А я – злая старшая сестра, которая заставляет делать уроки, упражнения и запрещает долго играть в приставку, хотя не имеет на нее никаких прав, ведь покупали не ей.

– Ты преувеличиваешь. Ваня тебя любит.

– Знаю. Но это другое. Мы долго притирались друг к другу и выстраивали режим. Ваня переживал, когда мама с папой развелись и разъехались. Ты…

Я с трудом заставляю себя это произнести:

– Однажды уйдешь. Мы снова останемся одни, и все повторится. Я не могу заменить ему маму, и я не смогу конкурировать с другом.

Кто бы мне сказал, что через несколько месяцев после того, как Исаев ввалился в квартиру, я буду вот так сидеть рядом и признаваться в том, в чем не люблю признаваться даже себе.

– Ты права, – после долгой паузы отвечает он, – однажды я уйду.

Во мне что-то переворачивается, хотя мы всегда это понимали, оба.

– Я не тот человек, который будет заводить семью из рекламы майонеза. История, когда бывший преступник влюбляется в хорошую девочку и воспитывает ее брата, – это для телеканала, а не для меня. Поиграв в семью однажды, я не полезу в это дерьмо снова.

Он протягивает руку, накручивает на палец прядь моих волос.

– Но это не значит, что я вас брошу и забуду. И чтобы ты не казалась ему злой старшей сестрой, давай подарим планшет вместе. Мы ведь можем скинуться ему на подарок?

– Но мы не скидывались. И у меня нет денег, чтобы тебе вернуть.

– Возвращать необязательно деньгами…

– Что?!

Я смотрю на Вадима, пытаясь понять, серьезно он или нет. Исаев улыбается, но глаза серьезные и темные. Может, потому, что в комнате полумрак, а может, потому, что он совсем не шутит.

– Ты сама напросилась, ромашка. Я тебя за язык не тянул.

Он увлекает меня к себе на диван, но я упираюсь ладошками в рельефный торс, не без удовольствия осознавая, что прикосновение отдается приятной тяжестью внизу живота.

– Ваня услышит!

– Да он спит как сурок!

– А если услышит?

– Скажем, что смотрели кино.

– А если зайдет?!

– Боже, ты невыносима!

Я хихикаю, кутаясь в плед и с наслаждением потягиваясь. Кажется, он все же не серьезно, потому что больше не делает попыток приставать, но кладет обжигающе горячую ладонь мне под футболку, на живот, и задумчиво смотрит в потолок.

– Как семьи с детьми этим занимаются?

– Ночью. Пока дети спят.

– Ску-у-ука… Хотя…

Он внимательно на меня смотрит.

– Ловлю на слове?

– Возможно.

– Ты не умеешь играть, Богданова. Когда ловят на слове, это не «возможно», а точно.

– Я как раз умею. Когда ловят на слове, не спрашивают, а утверждают. А ты спросил.

Я выворачиваюсь из его рук и вскакиваю, по-идиотски хихикая и надеясь, что Ванька не проснется от нашей возни: я еще не закончила собирать и украшать торт. Пока Вадим одевается, возвращаюсь на кухню и в стеклянной дверце шкафчика рассматриваю свое тусклое отражение. Даже так видно раскрасневшиеся щеки.

«Когда-нибудь уйду».

Мне бы тоже не привязываться. Я не маленький мальчик, брошенный родителями, но за время, что Исаева не было, я не раз ловила себя на мысли, как скучно в пустом и тихом доме.

Какая жизнь у него будет, когда он уйдет? Я не могу представить Вадима семьянином. Он, кажется, тоже не слишком-то верит людям.

– Так мы дарим планшет?

Я подскакиваю от неожиданности. Как?! Как он постоянно умудряется подкрадываться так бесшумно? И как удержать в руках кондитерский шприц, когда тебя обнимают чужие руки, нагло забираются под футболку и накрывают ладонями грудь.

– Вадим…

– А что ты напряглась? Мы ничего не делаем. Подумаешь, близко стоим. Может, я учу тебя рисовать кремовые цветочки?

– Так получается криво…

– Ничего, научишься, – нагло усмехается эта зараза, прикусывая кожу на моей шее.

Я судорожно сжимаю ручку шприца – и на торт выливается огромная куча крема, которая тут же безобразно стекает, нарушая всю композицию.