Глава VII

– Ура! Мы с papan едем на моторе в Аничков дворец, в гости к бабушке, и ещё увидим там тётю Ольгу, – Оля и Таня, в нарядых светлых платьицах, радостные ворвались в будуар Аликс, и бросилиь обнимать maman.

Он поцеловал жене руку. Она лежала на кушетке и что-то шила, но по её тяжёлому взгляду он понял, что ей не здоровится. Аликс часто мучили головные боли, но она никогда ему не жаловалась.

– Милая, а может быть, и ты поедешь с нами? – больше для детей, чем для себя задал он этот дежурный вопрос. Аликс видела свекровь лишь на тех приёмах, куда не пойти ей было нельзя.

– Прости, дорогой, но мне не здоровится, – всегда отвечала она.

"Сегодня оно и к лучшему" – подумал он.

Пока дочери будут общаться с бабушкой и тётей, пить чай и играть в свои игры, он встретится с одним господином.

Григорий Ильич Руднев был близким другом его детства. Матушка Гриши Ольга Сергеевна Руднева воспитывала его и брата Жоржика до их двенадцатилетия, и жила со своими детьми в отведённой им маленькой квартирке во дворце. После его доверили знаменитым наставникам, но мальчики не утратили дружбы, изредка встречаясь на пргулках, и называли друг друга теми же детскими именами.

Ольга Сергеевна давно уже поселилась на даче в Лигово и воспитывала уже своих внуков – Гриша завёл семью, но с женой не ладил, и поэтому жил один, увлекшись сочинительством – иногда он печатал в журналах юмористические рассказы, которые всегда с интересом и его Ники, а мадам Руднева по старой памяти запросто навещала царя, иногда передавая ему записочки с просьбами помочь какой-нибудь знакомой обиженной сироте или старушке. Он всякий раз одобрял её просьбы, и ещё приказывал выдать просящим немного денег.

Его рассказы о визитах матушки Гриши Аликс раздражали:

– Мадам Руднева нас когда-нибудь разорит! Ох, если бы знали те бунтовщики, какой ты добрый, то давно оставили бы нас в покое.

После январских событий того страшного воскресенья она и слышать не могла о бунтах, стачках и восстаниях. Одно только слово "революция" выводило её из себя.

Он гулял по дворцовому саду, и невольно ушёл в воспоминания – среди множества деревьев и кустов соловьи здесь пели, как в густом лесу.

Он не особенно любил Аничков – их семья проводила здесь только осень и зиму, переезжая на лето в Петергоф или в Крым. После свадьбы он вновь поселился в Аничковом с Аликс и maman – этот дворец стал их с женой первым общим домом.

Аликс приехала к нему в Крым в те дни, когда там умирал его отец, а он, будущий царь был напуган и растерян: его окружению давно было ясно, какой из него выйдет правитель. Он уже задумал уйти в монастырь, и за это его бы не осудили, но небрежность подданных к её жениху возмутила его невесту:

– Ники, почему ты не можешь сделать так, чтобы тебя слушались? Главный человек в этой стране – ты, не забывай об этом, – учила она его.

А ему казалось вполне разумным, что доклады о здоровье его отца доктора делают не наследнику трона, а его матери.

После смерти отца траурный поезд с его телом направился в Санкт-Петербург. На похороны вся семья ехала в одном поезде со свитой, докторами и прислугой. В дороге все рыдали, и кому-то постоянно было дурно. Усталые, выходили на станциях подышать свежим воздухом и размяться.

Как-то раз он гулял по перрону, и уже входя в вагон, услыхал обрывок чьего-то разговора:

– … Какая мать, такая и жена, – пробулькал в темноте чей-то мужской голос.

"Какая мать, такая и жена" – запомнил он.

Наверное, можно было ему и остаться с Малей – жаждавших править Россией и более подходящих на роль царя среди его дядюшек хватает. Молодой неумелый племянник на троне для них вызов.

Дядюшки и сами крутили романы с незнатным дамами, и, тайно женившись на них, после подолгу жили за границей. Да что там далеко ходить – сам papan в юности хотел бежать с фрейлиной его матери. Слава Богу, его вовремя остановили, но это отец, это мощь!

А почему бы и ему не поселиться с Малей где-нибудь во Франции? Они даже обсуждали с ней это, но в последний момент он испугался, и сразу поехал в Дармштадт просить руки Аликс – отец сказал, что ходить холостым его наследнику не гоже, а партии лучше, чем она не было. Разумеется, по поводу "лучшей партии" многие и поспорят, но её собранность и хватку в те дни, когда умирал его отец, оценили все, что при частых болезнях внешне хрупкой принцессы удивляло.

И всё же они создали крепкую семью, у них прекрасные дети, Аликс хорошая хозяйка и мать. Больше он ни о чём не жалеет.

Но у него есть ещё и власть – его долг по воле Божьей.

Он вспомнил, как девятого января, вечером после донесения о кровопролитии в столице он сидел с maman и Аликс в гостиной Царского села. Их глаза покраснели и опухли от слёз.

– Эти негодяи знали, что нас нет в Петербурге, но всё равно привели ко дворцу безумную толпу. Войска должны были стрелять и подавить бунт, иначе жертв было бы больше, – утешала она его.

– Да-да! – согласилась maman с нелюбимой невесткой.

А он сидел, окаменевший, боясь закричать от немой боли в сердце, и только после общей молитвы и прогулки в заснеженном парке немного пришёл в себя.

Молодая царица страшно невзлюбила либерального министра Сергея Витте. Однажды Сергей Юльевич делал ему доклад о питерских заводах, где члены новой организации РСДРП* вели среди рабочих агитацию против власти.

– Боюсь, Сергей Юльевич, я Вас утомил, благодарю! – деликатно прервал он Витте. И, лукаво прищурившись, спросил его:

– Скажите мне, а лично Вы как относитесь к идеям социализма?

– Государь, я право, не знаю…, – развёл руками премьер-министр.

– Ну что же Вы, Сергей Юльевич? Опасаться не надо. Говорите, как есть, по совести.

– Позвольте, а для чего это знать Вашему величеству? Ведь Вы сами, государь, были против созыва Думы.

Ему и так было хорошо известно, что Витте мечтает о парламенте в России.

– Пусть так, но я спрошу иначе, – не сдавался он, – Вы сами считаете возможным проводить у нас политику социализма? Или даже победу таких идей в России?

– Русский человек и так негласно живёт идеей социализма, государь, – сознался его царский министр.

– Твой отец всегда хотел, чтобы его семья жила скромно и окружала себя простыми русскими людьми, – говорил ему Гриша. Они сидели на скамье в саду. – Но, признаюсь, ты меня удивил.

– Но я согласен со многими идеями Маркса. В наши дни средневековый деспот-царь это смешно. Так же, как и все, мы желаем блага нашей Родине, но кто же позволит устроить всё это в России? Кто отдаст свои фабрики в полное владение рабочим, а всю землю в государстве крестьянам? Ты думаешь, они исполнят всё, что прикажу? – печально усмехнулся он. Лично я готов отказаться от всего, чем владею. Оставьте мне дом в Крыму, и разрешите жить, как простой человек – большего мне и не надо. Но жена и слышать об этом не хочет – она убеждена, что лучше всех нас знает, как нужно управлять страной.

О политике они прежде говорили мало, но после чтения Маркса мысли о нём не давали ему покоя.

– Всё это невероятно, но я, пожалуй, не удивлён. Ты ведь с детства не хотел быть царём, и всегда плакал от страха, когда говорил, что когда-нибудь тебе придётся, как отцу стоять перед грозными генералами, помнишь?

– Помню, – улыбнулся он, – а теперь они сами плачут и мечтают, как бы поскорее от меня избавиться.

– Не печалься! Тебя многие и любят, поверь, я знаю.

– А вот я не знаю, как сделать так, что бы все мои подданные были довольны, и жизнь была бы такой, чтобы люди гордились своей страной и были рады, что живут в России. Мы всё куда-то идём, пытаемся что-то делать, и всё не то. У кого искать Божьей правды, никто из нас не знает, – вздохнул он. Но… может, это знают другие? Вот что, – он повернулся ближе к другу, – и я мог бы уйти, если б твёрдо был уверен, что они будут лучше нас.

– Ники, ты пугаешь меня! Вашей династии сотни лет, а…

– Нет! – нетерпеливо перебил он Гришу. Есть давнее предсказание о нашей династии одного монаха – он жил ещё при государе Павле. Он завещал открыть и прочесть его через сто лет правящему царю. Так оно и пролежало до прошлого года, пока его не нашли и не передали нам с женой. Так вот – не будет скоро никакой династии и нас на троне не будет, придёт смута великая, брат пойдёт на брата, и земля станет такой, что не узнать.

– Ники, наверное, нужно сделать так, что бы все узнали о твоём большом сердце, – ответил Гриша. И я говорю не как придворный льстец, ты знаешь. Ох, как нелепа вся ваша жизнь…

– А ты думаешь легко быть "угнетателем народным"? Даже государь Николай I считал Декабристов друзьями своего дела. И считал, что кровь того востания на его руках. Но я, увы, не Николай I, а всего лишь Николай II. Или нужно ещё медлить, дождаться народной смуты? Вот такая насмешка судьбы, друг мой.

– Наш царь – революционер. Кто бы мог подумать…

– Побожись, что этот разговор останется между нами, – нахмурился он.

– Ну как ты можешь, Ники? Я – могила, – обещал ему Руднев.