Возвращаю взгляд Лёшеньке и, возможно, слишком поспешно выталкиваю нужное слово:

– Штраф!

– Даже так… – иронично приподнимает бровь Блонди.

Я не пью крепкий алкоголь. Не люблю вкус, да и эффект опьянения неприятен, мне и без него своей дури – за глаза. Поэтому остаётся загадкой, почему без возражений принимаю шот и, глубоко вдохнув, опрокидываю в рот. Только потом, с большим опозданием, до мозга дойдёт, что там могло быть что угодно, но сейчас почему-то уверена – здесь ничего плохого с нами не случится.

Горло перехватывает, выступают слёзы, давлюсь воздухом и этой крепкой дрянью, часть которой я всё-таки проглотила, из-за чего теперь чувствую, будто в груди разливается жидкий огонь. Подруга стучит по спине и суёт дольку лайма – закусить. Надо ли говорить, что лаймы тоже не входят в топ моих любимых продуктов? Я сладкоежка и морщусь даже от вида нарезанного лимона. Штраф удался на сто процентов.

Зажмурившись, с отвращением дожёвываю кислую гадость и поднимаю глаза на окружающих. Никто не высмеивает, лишь сочувствуют и по-доброму улыбаются.

– Ну кто так пьёт, всему учить надо, – ворчит Квас и объявляет, – переход хода!

Дальше наблюдаю такие замысловатые сочетания граней двух кубиков, что иногда в ужасе оглядываю сидящих за столом, понимая – не смогу. Народ недоволен закрашенными сегментами, но даже оставшихся хватает моим ангелочкам, чтобы выходить пунцовыми из соседней комнаты, где уединяются для выполнения самых смелых действий.

Когда бутылку кручу я, она указывает на Кваса. И тот, весело поглядывая на Блонди, который следит за игрой, изредка покусывая фалангу большого пальца, объявляет штраф и образцово – показательно пьёт текилу – именно она налита в рюмках. Комментирует каждый шаг для меня, учит пить.

Конечно, закатываю глаза, но в глубине души благодарна ему за отказ, потому что не готова к такой степени интимности с незнакомыми. Обниматься – сколько угодно, а вот “целовать ухо”, например, или "лизать губы” – точно перебор.

Трусливо поглядываю на дисплей телефона и следом – на дверь. Сколько там по правилам вежливости нужно пробыть в гостях? Часа хватит? Украдкой пишу девочкам, что сваливаем, как закончится первый круг, пусть поддержат. В конце концов, у нас там оливье сиротливо стоит на столе и вино выдыхается.

Наступает очередь Лёшки, он берёт бутылку и пялится на меня своим фирменным взглядом. Интуиция шепчет, что пора уходить, но вместо этого решаю проверить, а заодно и всем показать, что у него это просто везение. Бомба дважды в одну воронку не попадает.

Остальные тоже помнят про бомбу и затихают, всем интересно. Пульс частит, колени сжаты так, что сводит бёдра. Комкаю край юбки влажными ладонями, чтобы не было видно, как дрожат пальцы. Синеглазый гад с улыбкой победителя раскручивает бутылку, глядя на меня всё время вращения. Это ж надо быть таким самоуверенным.

Тоже не смотрю вниз, будто как-то могу повлиять на результат, но по общему удивлённому “ах” понимаю, что он и сам справился. Горлышко чётко указывает в мою сторону. Ни между мной и подругой, ни криво, строго по центру. Вселенная, тебе говорили, что иногда ты бываешь просто вопиюще близорукой?

Неловко принимаю кубики, не теряя надежды, что выпадет что-нибудь безобидное. Например, чмокну его в умопомрачительную шею и можно будет с лёгкой душой отчалить. Задерживаю дыхание, кидаю. Видимо, сказывается влияние штрафной текилы, потому что вижу полёт кубиков как в замедленной съёмке. Каждая надпись, каждая грань вспыхивают горячими картинками в голове. И всё же не успеваю засечь, в каком положении упали. Никто не успевает, потому что на них очень быстро ложится широкая ладонь.

Лёша, не теряя зрительного контакта, стягивает кубики со стола, заботясь, чтобы не поменяли положения, и кивает мне в сторону комнаты, предлагая свободную руку:

– Пошли?

Как под гипнозом даю переплести наши пальцы и под смешки и улюлюканье иду, куда ведёт.

– Э-э-э-эй, кубики оставьте, эгоисты! – возмущается Квас.

– Мои возьми, – отвечает Лёша, указывая на чёрный мешочек на полке.

Оставив гостиную позади, Лёша в танцевальном па притягивает меня к себе и, совершив два оборота, разворачивает нас в другую сторону, резко меняя маршрут. Вместо комнаты, куда отправлялись другие гости, мы оказываемся в… спальне.

С вкрадчивым “клац” закрывается входная дверь, отсекая всё лишнее. Всё, что не касается меня, Алексея Блонди Нечаева и кубиков, которые он не выпускает из ладони. Даже когда театральным жестом предлагает мне осмотреться, пока сам оказывается возле кровати – застеленной, надо отметить – и убирает пару вещей, унося их куда-то..

Атмосфера совсем другая. Будто остальная квартира – общественное пространство, а спальня – личное. Те самые книги, которые переехали с ним, прячутся здесь, занимая несколько полок. Стол с двумя мониторами, ноутбуком, коробкой чупа-чупсов и флаконом туалетной воды, ощетинившейся металлическими шипами. Наушники-великаны, стерео, постеры Боуи и The Clash. Мягкий ковёр с длинным ворсом под ногами. И очень немаленькая кровать, при виде которой я зависаю.

– Боишься? – голос у самого уха. Вздрагиваю. Как он так тихо подкрался? Пульс снова подскакивает.

– Знаешь, почему совы мудрые? – дыхание щекочет шею.

– По определению? – съезжаю с ответа, потому что… Ну мудрые и мудрые, кто вообще об этом задумывался?

Веду плечом, пытаясь справиться с волной мурашек, и очень надеюсь, что пушистая мишура, исполняющая роль шарфа, всё скроет.

Со смешком Лёшка выдаёт правильную версию:

– Потому что в детстве были слишком любопытны, – похлопав подушечкой пальца мне по носу, разворачивает на сто восемьдесят градусов от кровати.

Падает в кресло на колёсиках и, улыбаясь, показывает сжатую ладонь с кубиками внутри. Подзывает кивком:

– Неси своё любопытство сюда, совёнок.

Замираю.

– Неужели, не интересно? – говорят его черти в глазах.

Интересно! Причём настолько, что намертво пересохло в горле, и даже если очень захочу, не смогу сказать “да”. На ватных ногах подхожу к креслу, останавливаясь у Лёшкиных коленей.

Выкладывает на стол первый кубик с надписью “шея”. Ставит ноги шире, подъезжает ко мне плотнее и медленно разматывает блестящий “шарф”. Но ведь это я бросала кубики, жертвой должен быть он! Пытаюсь возразить сквозь частое дыхание, но Лёшка не даёт говорить, прижимая палец к губам:

– Тише, Сова, тише, – сипло шепчет, глядя, как истерично бьётся венка на открывающейся шее. Его ладонь находит мою ледяную, обнимает, греет. – Давай представим, что кубики бросал я?

Поднимает глаза и показывает второй с надписью “кусать”. Кладёт его к первому и поворачивается. Заворожённо слежу, как синяя радужка отступает под натиском расширяющегося зрачка.

Синхронно сглатываем.

Когда он сидит, мы почти одного роста и так близко, что видно как подрагивают его ресницы, чуть хмурятся брови, а белые зубы нет-нет, да закусят нижнюю губу. Внутри так горит, будто выпила ещё шот текилы. Судорожно вздыхаю.

Вынужденно цепляюсь за него, потому что ноги совсем отказывают. В ответ Лёша подхватывает за талию и усаживает к себе на бедро, проверяя устойчивость. Убедившись, что не рухнем, плотоядно осматривает плацдарм. Так его губы ещё ближе, стоит мне повернуться и…

– Не трясись, птиц, я не вампир… – согревает дыханием подбородок и медленно ведёт зубами по шее. – Почти, – аккуратно, но сильно прикусывает. Ах! Сразу целует место укуса. Влажно, горячо, прикрывая глаза от кайфа. Снова цепь мелких “укусов”, только уже губами, ласково пощипывая нежную кожу. Поцелуи на родинке в вырезе кофты и вновь укусы на шее, ключицах, мочке уха.

Сердце колотится так, что закладывает уши. Просто не верю, что это происходит со мной. Что это он, Нечаев, один за другим взрывает цепь фейерверков внутри. Меня выгибает со стоном. Запускаю пятерню в блондинистую голову, глажу, сжимаю, тяну к себе. Хочется ближе, больше, сильнее.

Трётся лбом о плечо. Только сейчас понимаю, как сорвано дышит. Мы оба задыхаемся.

– Сова… Сова… стой, – жаркий сбивчивый шёпот, – я передумал…

Что передумал? Как передумал? Пытаюсь сморгнуть туман и вернуть чёткость зрению.

– К-к-к-усаться? – аккуратно уточняю.

Вместо ответа он снова меня покусывает, прокладывая маршрут к мочке уха:

– Нет, кусаться мы обязательно продолжим, – хриплый смешок. – Только всё-таки вспомним, кто кидал кубики. Ага?

К фейерверкам присоединились петарды, оглушая пониманием того, что сейчас придётся действовать мне. С каждым словом губы Лёши еле ощутимо касаются моей щеки, вызывая непрекращающиеся волны мурашек. Он ловит их пальцами, провожая за ворот.

– Аг-г-г-га… – соглашаюсь и сразу оказываюсь на нём сверху, лицом к лицу.

– Вот так будет удобнее, – тихо бормочет.

Стягивает через голову тонкий свитер с высоким горлом. Теперь на нём только ворох цепочек и джинсы. Растерянно моргаю, пытаясь не пялиться на обнажённую грудь, с твёрдыми широкими мышцами. Как-то… внезапно. Пальцы покалывает от желания погладить, но держусь. Сжимаю кулаки – страшно натворить лишнего.

– Готова? – кладёт руки на подлокотники и откидывает голову на кресло, открывая мне мощную шею, – давай, Сова, не трусь.

Несмело прикусываю твёрдую мышцу, наблюдая, как дёргается кадык. Нервно сглатывает. И я вместе с ним. Стараюсь унять дыхание.

У него над кроватью панно – подсвеченная неоном линия зашкаливающих кардиоритмов. Это моя прямо сейчас и никакая реанимация не поможет.

– Ещё… – сиплый шёпот, – как я тебе делал.

Я говорила, что тащусь от Лёшиной шеи? Врала. Не тащусь, умираю. Провожу носом от ключицы до уха – гладкая кожа Нечаева пахнет лучше, чем мой самый сладкий сон. Цитрус, лаванда, что-то древесное… Забывшись, шумно вдыхаю… Боги. Пьянею в хлам и плыву.

Осмелев, прихватываю горячую кожу губами и кусаю-целую… Долго-долго. Вижу, как у него сводит живот, грудь рвёт дыхание, пальцы белеют, сжимая ручки кресла. Редкие, тихие стоны. Это всё я? Мне нравится, нравится, нравится, не хочу, чтобы заканчивалось.

Легонько веду зубами по острой линии подбородка, смотрю на губы. Не знаю, что будет завтра, и даже через час. Как он посмотрит и что скажет после всего… Но не прощу себе, если не решусь.

Там где-то музыка, гости, салюты, Новый год, а здесь, в тишине усиленной звукоизоляции я целую Алексея Блонди Нечаева. Первая.

-…., – длинно ругаясь, выдыхает мне в губы ёмкое бранное слово, – этого не выпадало, Сова!

Испугавшись, хочу отклониться, но поздно – его руки сорвались с цепи. Одной он жадно притягивает к себе, а вторую кладёт на затылок, фиксируя, чтобы больше не убежала. Также нежно, как с шеей, он пробует мои губы. Не напирая, не врываясь, наслаждаясь вкусом. Моим. Как и я – его… Обнимаю покрепче, вжимаясь в раскалённую грудь, раскрываю губы, позволяя больше и глубже. Мы вместе пульсируем и горим.

Кажется, доигралась.

Я много раз целовалась: из любопытства, из вредности, даже из жалости, всякое было, но то, что происходит сейчас… Мой первый поцелуй, от которого остановилось сердце, и который вновь это сердце запустил, только уже по-другому.

Не представляла, насколько ошеломительна близость с тем, кто по-настоящему нравится. Я бы смогла описать ощущения, но набор взбесившейся пиротехники продолжает взрываться в голове, уничтожая последние крохи способности мыслить. В груди тоже полно фейерверков, искры которых ссыпаются в низ живота, прошивая мелкими острыми спазмами. Со стоном прижимаюсь теснее.

Губ недостаточно. Прохладные руки ныряют под кофту, гуляя то выше, то ниже, слегка остужая пылающую кожу и моментально нагреваясь. Пальцы ласковым перебором одну за другой расслабляют все струны, туго натянутые вдоль позвоночника. Таю и плавлюсь, теряя себя в эйфории.

– Сова… – сипло шепчет в губы между прерывистыми вдохами и поцелуями, – только не ври сейчас, ладно?

О чём он вообще? Тоже пытаюсь отдышаться, вернуть концентрацию и понять, что имеет в виду.

– У тебя ж никого не было? – в голосе сложный коктейль из надежды и обречённости. Второго – больше.

Не было, да, но мог бы быть. Сегодня.

Отрицательно качаю головой, не глядя в глаза.

– …..! – снова то ёмкое слово и шумный выдох. Ладони смещаются с бёдер на поясницу, так же поглаживая.

– И что с тобой делать? – вопрос риторический, чувствовал, что так будет.

Всё?

– Надо же было так влипнуть… – усмехается и качает головой.

Лёша, хороший мой, мы оба влипли. Правда, совсем кончилась смелость, но я готова идти дальше. За тобой. Если поведёшь.

Поднимаю пьяный взгляд, надеясь, что в нём он прочтёт всё, что думаю, но Нечаев укладывает меня на плечо, чтобы не видеть, не соблазняться.

Дышу цитрусом, лавандой и его собственным ярким запахом, слушаю грохот сердца, кладу руку на вздымающуюся грудь – пусть бьётся прямо в ладонь, целую ключицу, трогаю языком…

– Да, что б тебя!..

Мои губы снова в плену.

Последний неистовый поцелуй. Взрослый, глубокий, развратный. Он мог бы сорвать предохранители, только уже чувствую, как падает градус напряжения, как страсть уступает нежности, давая нам возможность спокойно дышать.

Расчёсываю пятернёй его растрёпанные свитером и мной волосы, а Лёша ластится, как большой кот, подставляясь под руку. Нежимся.

– Что-то я как-то устал… длинный день, – светлые ресницы смыкаются. – Давай спать, совёнок?

Подхватывает меня под бёдра и укладывает на кровать. Расстёгивает ремень…

– У тебя же там гости! – ползу к краю.

– Мои и сами замечательно оторвутся, – достаёт телефон, что-то печатает.

– А мои? – плету косички, чтобы в приличном виде выйти из комнаты.

– А твоих развлекут мои, – убирает телефон, – не обидят, не бойся.

Парой движений распускает косы и утягивает в постель, накрывая нас толстым пледом.

– С Новым годом, Сова, – сонно бормочет, укладываясь поудобнее, чтобы можно было обнять со спины. И отключается. Засыпает!

А я? Самое время сбежать к ангелочкам, но лежу. Хочу ещё побыть в этих эмоциях, не делиться ни с кем, не отвечать на вопросы в подробностях или без. Хочу эту ночь оставить себе – спать в его тепле и запахе, прижиматься всем телом, чувствовать дыхание в макушку, приятную тяжесть руки и безграничное счастье. Моё новогоднее чудо.

Глава 12

Просыпаюсь от звука входящих сообщений. Одна, в тишине. На улице яркое солнце, снег. Шторы открыты и всё вокруг в тёплых тонах, чуть-чуть сказочное. Переворачиваюсь на живот, утыкаясь носом в подушку. Медленно и глубоко вдыхаю запах, заполняя лёгкие до отказа. Если бы можно было с собой унести… Хитро оглядываю спальню в поисках трофея, но сразу становится как-то неловко. Охотница из меня ещё та – не лучше, чем сталкер.

Догадываюсь о содержимом сообщений – девчонки меня совсем потеряли. Ночью я отписалась, что переживать не стоит, и утром увидимся, а сейчас уже сильно после обеда. Родители оставили нам квартиру до третьего числа, думая, что будем не только отмечать, но и готовиться к первому экзамену зимней сессии. Мы, конечно же, будем, наверное, если я выползу отсюда. Так не хочется…

Захожу в чат:

– Лиза, где совесть? Не спать!

– Пусть отсыпается, вряд ли ей дали поспать (батарея влюблённых смайликов)

– Вдруг она там в заложниках?

– Что-то криков о помощи слышно не было…

– А зачем ей помогать, она и сама справится…

И дальше всё в том же духе. Пишу, что зависть портит карму, а в ответ прилетает загадочное:

– Мы у тебя дома не одни, не пугайся…

И следом:

– Квас классный!

Ну понятно! Широко улыбаюсь. С ним не заскучаешь!

В открытую дверь просачивается самый прекрасный на свете запах кофе. Ладно, не самый, но первый после самого. Усилием воли спускаю босые ноги на пол. Носки – это всё, что мне было позволено снять перед сном.

Приглаживаю волосы – как можно жить без зеркала в спальне! – и ползу на кухню, пытаясь набраться храбрости посмотреть Лёше в глаза. Я так не волновалась ни разу в жизни. Он сказал “влип”, это же что-то значит?

Крадусь на носочках в кухню. В гостиной следы вчерашнего убраны, только мебель осталась в том же порядке – стол у дивана, вокруг кресла и стулья. Будто у них теперь своя вечеринка, без людей.

Застываю в проходе, не дыша, и, кажется, не опустившись на пятки. Нечаев в свежей футболке и с мокрыми волосами сидит у окна с полулитровым ведром капучино в руке. Красивый. Невольно кладу ладонь в район солнечного сплетения – там приятно покалывает от резко стартанувшей карусели вчерашних флешбэков.

Поворачивается:

– Доброе утро? – с безопасной теплой улыбкой. Ни иронии, ни игры, просто тепло. Ни следа вчерашнего хулигана. Образцовый сосед.

Помято киваю. Карусель тормозит с диким скрипом.

– Кофе хочешь? – подходит к кофемашине, попутно выдвигая стул для меня. – Присядь, поговорим.

Он всё решил. Чуда не случилось.

Ставит передо мной чашку с пушистой пенкой и садится напротив.

– Ты прекрасный птиц, Сова, – со вздохом пытается взять мою ладонь в руку, одёргиваю и он ловит только пальцы.

Сейчас будет “но”. Опускаю ресницы, в носу предательски щиплет.

– Но…

Чёртово “но”! Пенка проваливается под первой слезой. Злюсь на себя. Не хочу реветь тут, перед ним.

Прочищаю горло и выдавливаю:

– Я всё поняла, Лёш, не продолжай, пожалуйста. Мне пора.

С грохотом отодвигаю стул и босая топаю в сторону выхода. Изображение плывёт. Если не найду свою обувь, убегу так.

– Нихрена ты не поняла, – перехватывает по пути и, поднимая за талию, сажает перед собой на столешницу. Ставит руки по обе стороны. Тоже злой. А он-то чего?

Голоса нет. Смаргивая крупные слёзы, шёпотом уточняю:

– Ни капельки не нравлюсь? – это унизительно, но я ведь не сумасшедшая, вчера видела, что да…

– Нравишься, – поправляет влажную чёлку, – очень. Ты же видишь, как действуешь на меня?

Берет моё лицо в ладони и большими пальцами стирает соленые дорожки. Наши глаза встречаются, его – серьёзные и синие, мои – мокрые и красные.

– Даже сейчас, – взгляд на секунду меняется. – Показать? – какой-то из чертей всё же высунул хвостик.

Отрицательно качаю головой – совсем не до шуток.

Взгляд тяжелеет:

– Я, конечно, засранец, Сова, только не до такой степени, чтобы врать и давать надежду, – заправляет мне прядь за ухо. – Тупо не умею быть верным. Дефект такой. Не влюбляюсь.Ты мне дьявольски нравишься, но… Птиц, я не твой.

– А чей?! – вылетает обиженное.

Разводит руки в стороны:

– Общий…

Ну и вали, “общий”! Несколько всхлипов и слёзы, хлынувшие неконтролируемым потоком, превращают меня в сопливую, влюблённую малолетку. Невыносимый стыд! Ещё его жалости не хватало!

– Отпусти, отпусти, отпусти! – бью по рукам, чтобы разомкнул “кольцо” вокруг меня.

И он отпустил.

Больше не было шуток с леденцами, найденными за ухом. Его черти тоже отправили меня в чёрный список – при редких встречах в подъезде Лёша здоровался с той самой ненавистной соседской улыбкой. Больше не видела его возвращающимся поздно ночью с бабами, да и вообще почти не видела. Если два человека стараются не пересекаться, то у них это в конце концов получается. Отпустил.

Как я тогда думала, навсегда.

Глава 13

Наше время. Май

У меня есть две новости: плохая и хорошая. С какой начнём? Хотя можно не выбирать, они обе носят имя Михаил, которому Алексей действительно передал “Магнолию”.