Шикнув на Диану и прижав для пущей концентрации пальцы к виску, Илай быстро и бодро отозвался:

«Слушаю!»

Наконец-то! Что-то должно проясниться, не может быть иначе. Они здесь уже целую неделю, и он не выдержит и еще одного дня в этом загородном заключении. Даже со вкусной едой.

«Велите заложить экипаж. Поезжайте в Гагарский округ, от тракта сверните направо, потом до малого парка с липами и за ним большой розовый дом с колоннами. Если заблудитесь – зови. Жду». – И связь оборвалась.

Илай поднял взгляд на мигом притихшую Диану. В ее малахитовых глазах светился немой вопрос.

– Нас вызывают. Едем в Гагарский округ, Михаэль указал дорогу.

Диана кивнула и уже было отправилась одеваться, как развернулась на пятках:

– А что, то есть кто там нас ждет?

– Как минимум, сам Михаэль. – Илай пожал плечами, как ему хотелось бы верить, беззаботно. Но в груди все сжималось от предвкушения и тревоги одновременно.

Сестра пожевала губы, а потом сказала:

– Там дома сплошь благородных семейств. В Гагарском округе жил тот смешной мужик с ящерицами. – Илай кивнул, а она добавила: – И Клюковы. Скажи, выходит, мы теперь служим им одним?

Илай не смог ей на это соврать. Поэтому просто ответил:

– Я… не знаю.

* * *

– Я знаю это место! – севшим голосом заключил Илай, высунувшись из окна экипажа.

– Ничего удивительного, – пожала плечами Диана. – Мы же здесь уже были.

– Нет-нет, дом барона в другой стороне.

– А потом вы с Лесом шастали по округу в поисках свидетелей поджога, – продолжила она. – Не выдумывай.

Илай со вздохом опустился на свое место. Настаивать он не решился, но ощущение повторяющихся событий не оставляло его. Он точно видел эту липовую аллею, эту статую генерала в старинном нагруднике. И эти фигурные ограды! Да-да, они воскресали в его памяти, как только он проезжал мимо. И как будто бы в прошлый раз он видел их точно так же – в щель между занавесками, изнутри кареты. Вот только тогда, кажется, вокруг была зелень…

Вскоре показался и описанный Михаэлем розовый дом с колоннами. Привратник не пропустил экипаж, лишь приотворил небольшую дверцу, и, поняв намек, геммы вышли наружу и затем последовали за слугой. Тот был улыбчив и безукоризненно вежлив, но не спешил что-либо им объяснять, а Илай с Дианой и не спрашивали. Их здесь ждали – а это главное.

Как ни странно, брата и сестру проводили не в дом, который тоже показался Илаю подозрительно знакомым, а за него, в живописный заснеженный сад, который наверняка пестовали несколько мастеров-садовников. Кусты были идеально пострижены, но при этом сохраняли естественный вид, кроны деревьев не переплетались, но разбрасывали безукоризненно ажурные тени. Снег и тот лежал ровным слоем, точно ковер. Наконец они вышли по тропе на лужайку, со всех сторон надежно укрытую от взглядов посторонних. И дружно охнули.

Тут и там на лужайке переливались скульптуры из чистейшего льда. Какие-то из них изображали животных, какие-то – людей. Некоторые и вовсе сложно было распознать. Чуть поодаль от фигур возвышалась ледяная беседка. Лед сиял на солнце, снопами разбрасывая радужные блики, и, заглядевшись на невиданное чудо, Илай не сразу заметил рядом с ними людей.

Один мужчина в простом тулупе сосредоточенно работал долотом, оттачивая детали очередной скульптуры. Второй волок за веревку санки с еще несколькими аккуратными, порезанными кубами глыбами. Третьей была высокая девушка с длинными светлыми волосами, завивающимися на концах. Вдруг она обернулась, и ее глаза засверкали не хуже солнца на гранях льда, тем же чарующим семицветьем. На щеках девушки были нарисованы розовыми румянами сердечки самой пряничной формы.

– Илай! – воскликнула она и, побросав инструменты, побежала к нему навстречу и кинулась на шею.

– Рина, ты… – Илай застыл с растопыренными руками, не решаясь обнять Катерину Андреевну Дубравину в ответ.

– Доброго дня, господин Советник! – бодро поздоровалась Диана сбоку, и Илай неохотно, но решительно отстранил порывистую красавицу Рину – маловероятно, что ее высокопоставленный отец будет в восторге от столь бурного проявления чувств у него на глазах.

Рина, казалось, ничего не заметила. А вот Илаю пришлось скрывать удивление: к ним навстречу шел тот самый просто одетый, коротко остриженный мужчина, что до этого волок сани со льдом. И это Советник? Действительно – без напудренного парика, без золотистого камзола и прочих атрибутов он казался совершенно другим человеком. Янтарь прищурился. Теперь он был уверен, что видел его таким раньше. Видимо, в тот самый страшный день, что показала ему в видении Рина. По спине пробежали мурашки.

Не найдя глазами Михаэля, Илай позвал его, но безуспешно. Тем временем Андрей Феофанович Дубравин снял толстые верхонки и с достоинством пожал руку сначала Диане, а потом и Илаю.

– Рад приветствовать вас. Будьте сегодня моими гостями.

– Ваше Высокопревосходительство…

Рина счастливо хохотнула, прильнув нарумяненной щекой к виску Илая, и, едва получив «дозволение» отца, резво поволокла его к скульптурам.

– Папенька, я покажу им!

Диана, ухмыльнувшись, потопала следом.

Первым делом Рина продемонстрировала свое неоконченное творение. Оно напоминало перевернутую каплю с пристроенным сверху кубом.

– Красиво? – вопросила Рина. Легкий шлеменский акцент так и не пропал из ее речи.

– Очень! – с готовностью кивнул Илай. – А что это?

– Это же голубка! Разве не видно?.. – чуть насупилась дочь Советника.

– И правда, Илай, как можно было не догадаться? – вклинилась Диана, но Рина не уловила ехидства в ее тоне.

– Вот и я говорю, – закивала она.

Далее она провела их между рядами скульптур, на каждую ожидая восторженной реакции. К слову, те, что вышли из-под резца мастерового, который при их приближении снял шапку и поклонился, и те, что сделал лично Советник, были куда более узнаваемыми. Илай даже задержался у ледяной скульптуры девушки в косынке и платье горничной с кукольными чертами лица.

– Да-а-а, – протянула Диана, оглядываясь по сторонам. – Хороши, конечно, но они же все скоро растают. Весна на носу.

«Не болтай лишнего!» – одернул ее Илай неслышно, но сестра, по своему обыкновению, проигнорировала его замечание.

Однако Рина не обиделась.

– Тем они и ценнее. Истинная красота мимолетна, как и этот лед под солнцем. А там, где я жила последние годы, снега было так мало… Что уж говорить о льде. Папенька специально для меня выписал несколько телег самого чистого, самого прозрачного и попросил мастера помочь нам со скульптурами. И вот, – она взмахнула руками, точно крыльями, – такое чудо мы сотворили вместе! Целую неделю работали не покладая рук.

Илаю с трудом в это верилось. Чтобы Советник, оставив государственные дела, в мужицком платье возился со льдом?

Будто угадав причину его недоумения, Рина пояснила:

– Папенька сказался больным, мол, подхватил инфлюэнцу. Хотел провести время со мною после разлуки. О, кажется, он зовет нас! – И она, подобрав длинные юбки, поспешила в сторону ледяной беседки.

Когда она отдалилась, Диана вполголоса заметила:

– Кажется, она сильно повеселела за это время. – А потом дрогнула ноздрями: – Так, что-то несут! Поспешим.

Илай еще ничего не унюхал, но, когда тебя зовет сам Советник, мешкать попросту неприлично. Его по-прежнему мучил вопрос, где же Михаэль и почему он отправил их к графу, вместо того чтобы дать четкие инструкции. С другой стороны, он был просто счастлив вновь видеть Рину, тем более такой сияющей.

Столбы беседки увивали тончайшей работы ледяные розы, и стоило Илаю украдкой коснуться одного из лепестков пальцем, как тот тут же съежился и растаял. Илай поспешно убрал руки за спину, чтобы еще чего-нибудь ненароком не уничтожить.

Внутри беседки стояли вполне обычные плетеные кресла с меховыми накидками и низенький столик на резных золоченых ножках. Советник встречал их стоя и сделал приглашающий широкий жест рукой:

– Прошу.

Когда геммы расселись, к беседке бодрой походкой приблизилась горничная с серебряным подносом. С него она выставила на столик спиртовую горелку, на нее водрузила высокий кофейник с длинным носиком, вазочку с фигурными печеньицами и четыре фарфоровых чашки с блюдцами. От кофейника пахло необычно, тягуче и сладко.

– Благодарю, дальше я сама, – лучезарно улыбнулась Рина и взялась разливать напиток по чашкам. Он оказался густым и нежно-коричневым.

Кончик носа Дианы зажил собственной жизнью.

– Это… это… Что это?!

– Это шоколад! – хлопнула в ладоши Рина. – Лакомство с Зеленого Берега. Вкусный до безумия, пробуй!

Упрашивать сестру не пришлось. Она опустошила чашку одним глотком и зажмурилась, потеряв дар речи.

– Еще? – искушающе прищурилась Рина.

– Спрашиваешь!

Илай тоже пригубил свою порцию. Действительно, вкусно, но как-то чересчур сладко и вяжуще. Но если девушкам нравится…

– А у тебя много этого шоколата? – допытывалась окончательно обнаглевшая младшая.

– Сколько захочешь!

Обе выглядели чрезвычайно довольными друг другом.

Советник, до того момента молчавший и даже не прикоснувшийся к своей чашке, деликатно кашлянул, привлекая внимание. Илай поднял взгляд.

– Юноша, предлагаю пройтись и побеседовать. С глазу на глаз.

Янтарь тяжело сглотнул. Сейчас ему доходчиво объяснят, что от столь благородных девиц ему, босяку, стоит держаться подальше. И, если повезет, все же сообщат цель, с которой их сюда прислали.

Девушки были так увлечены беседой, что и не заметили, как их оставили. Илай медленно шел бок о бок с графом прочь от беседки. Теперь он обращал более пристальное внимание на сад, который с каждой минутой казался ему все более знакомым. Как и сам Андрей Феофанович. Сейчас Илай уже замечал в нем черты человека, каким он был десять лет назад.

– Это же вы меня забрали тогда? – вырвалось у него. – Из рыбацкой деревни…

Граф остановился и пристально посмотрел на Илая.

– Рина сказала мне, что теперь ты помнишь о тех событиях. Бесспорно, ты прошел через тяжкое испытание. Не только для ребенка, для любого человека.

Илай, ожидавший гневной отповеди за дерзость и уже вжавший голову в плечи, вздрогнул и закусил губу.

– Но… почему?

Рослый, как и его дочь, Советник возвышался над Янтарем на добрых три вершка, отчего тому приходилось смотреть на него снизу вверх.

– Боюсь, твое обращение в гемма было неизбежно. Весть о произошедшем в деревне быстро достигла глиптиков, и они, если ты не помнишь, уже выслали туда отряд инквизиторов. Так как ты слышал глас серафима, застань тебя инквизиторы на берегу, то учинили бы за тобой особый присмотр. В лучшем случае, подозреваю, ты стал бы не янтарем, а турмалином.

Илай зябко повел плечами. Октав как-то между делом говорил ему, что из него вышел бы неплохой инквизитор.

– А в худшем? – выдавил он.

– Рискну предположить, что ты бы больше не увидел солнечного света, став постоянным предметом для изучения глиптиков. Юный мистерик такой мощи, да еще и коснувшийся истинного чуда, первого за две сотни лет… – Тут Андрей Феофанович заметил ошеломленный взгляд Илая. – Разве ты еще не понял? Все геммы рождаются мистериками и являются ими до ритуала сингонии, что искажает их природные способности так, как это угодно Церкви. Насколько я понял по разрушениям в деревне, ты был дисгармоником. По одному велению твоей мысли и растревоженной горем фантазии двери домов разлетелись в щепки, а люди вышли навстречу Гласу. И от него погибли.

– Значит… значит, это не…

Илаю сделалось дурно, он с трудом стоял прямо. Снежный сад, мерцая, закружился перед глазами, и он зажмурился, до боли стиснув кулаки.

– Не ты умертвил тех людей, – качнул подбородком Советник. – Они не выдержали мучений, что приносил им Глас.

– А Рина… она? И остальные…

– Разумеется, все они были мистериками. Не могу сказать за всех, их истории мне неизвестны, но моя дочь родилась аструмом. Вернее, не совсем родилась… – Граф отвернулся и посмотрел вдаль, туда, где заканчивался сад. От территории другого особняка его отделяла еще небольшая роща, потому никто не мог видеть или слышать их. – Мои просьбы привели к тому, что вы оказались в столь шатком положении. Но вы не убоялись потерять все, пойти против Инквизиции и самой Церкви, чтобы спасти Катеньку, а потому я не убоюсь защитить вас. Судьба моей дочери связана с твоей уже давно. Как бы удивительно это ни звучало, ты единственный, первый за мою жизнь человек, который заслуживает знать всю правду.

Илай затаил дыхание. Ровный тон этого благородного человека успокаивал его, помогал примириться с поразительными фактами. Впрочем, он уже начал подозревать нечто подобное, но ни за что никогда не пришел бы к этим выводам самостоятельно – слишком глубоко проникли в его разум догматы Церкви. Андрею Феофановичу же хотелось верить. Нет, он просто верил ему, хоть и не мог увидеть колыханий завесы истины, как Норма.

– Это началось почти восемнадцать лет назад. Я тогда только поступил на придворную службу и был полон надежд. У меня была любимая жена, и вскоре после свадьбы мы уже ждали первенца. Ольга так радовалась грядущему материнству, – так же ровно продолжил он, но на имени жены голос Советника дрогнул. – По словам Церкви, дети – величайшее благо, так как их добронравие смывает грехи отцов. Однажды, когда Ольга была уже глубоко беременна, нас пригласили на празднование дня Марфы-угодницы, где должны были собраться все будущие матери из благородных семейств. Все шло прекрасно, она много шутила и охотно общалась с подругами, но в один момент… с ней что-то произошло. Ольга застыла перед большим, в пол зеркалом, а затем, точно сомнамбула, подняла руку и указала куда-то вглубь. «Мирочерпий, – не своим голосом произнесла она. – Мирочерпий смотрит на нас всех». Вино потеряло естественный вес, взмыло над бокалами, а после хрусталь полопался, и все гости, разряженные по случаю светлого праздника во все белое, оказались словно забрызганы кровью. Естественно, поднялся страшный гвалт, а Оля… – Он с силой провел по лицу рукой, оттянув кожу на выступающем подбородке. – Разразился скандал. Заподозрили, что в моей жене пробудился ранее скрытый дар мистерика. Или же она намеренно скрывала его ото всех, что еще хуже. Начали шептаться о ереси у самого трона. Мне пришлось временно оставить службу и срочно увезти супругу из столицы. Моя карьера летела в бездну, да и шут бы с ней, но не вместе с будущим всей моей семьи. Граф Бернотас, долгих ему лет, уже тогда благоволил мне, а потому оказал всю возможную помощь с этим предприятием. Однако даже там, где мы нашли временный приют, Оле не делалось лучше. Беременность протекала тяжело. Временами она впадала в забытье, а потом вновь принималась вещать. Я был на грани отчаяния. Она ведь никогда и ничем не выказывала странностей, не было и намека… Впрочем, дело ведь совершенно не в этом. Я бы любил ее, даже будь она мистерикой, да даже еретичкой. Я бы все равно…

Илай молча кивнул. Он никогда не сталкивался с проявлениями подобных чувств и тем более не догадывался, что они могут быть столь отчаянными даже спустя годы. Но в то же время Советник даже на пике откровенности не выглядел слабым и смешным, напротив – каждое слово говорило о внутренней силе и приводило Илая в неясный душевный трепет. Вот, значит, каким может быть мужчина, зрелый человек.

Граф Дубравин продолжил: