Раньше меня посещала мысль, что можно незаметно подсыпать чего-нибудь в питье, но тогда возникло бы множество самых разных сложностей, начиная с того, что, сколько ни старайся, далеко не каждая девушка станет предлагать случайному гостю чай. Даже с учетом того, что я стараюсь выбирать добрых и простосердечных барышень, привыкших доверять людям, тем более таким обаятельным, как я. Еще вопрос заключался в том, что именно подсыпать. Если использовать простое снотворное, то риск возникновения всяких эксцессов многократно возрастал, потому что пришлось бы ждать действия лекарства. А обзавестись сильнодействующими препаратами у меня возможности, разумеется, нет. Но все эти детали не самое главное. Главное же то, что девушки в бессознательном состоянии малопривлекательны. Конечно, работать с ними куда проще, но вот сам процесс как бы теряет смысл, становясь безвкусным и… пустым, что ли. А все ведь и делается ради того самого смысла. В моем деле абсолютно все наполнено значением, все подчинено особой цели. Поэтому и максимально рассчитано. Люблю точность. Оттого и предпочитаю работать, так сказать, живьем.

За окном то и дело взрывается мир. День превращается в однородную серую массу. Нет больше деревьев, цветов, бассейна, соседних домиков. Есть лишь мы двое, отделенные от этого блеклого небытия. В наших чашках – горячий чай с лимоном, из смежной комнаты доносится приглушенное пение старой немецкой рок-группы. Мы разговариваем о каких-то глупостях, иногда посмеиваемся. Я наслаждаюсь каждым мгновением, каждым вздохом, каждым, даже самым незаметным, движением.

Рассказываю Дине кое-что о себе, упоминая наших общих знакомых из дачного общества. Для большего доверия, для укрепления нашей, пусть и недолгой, связи. Моя подготовка к делу безупречна, что вызывает чувство гордости. А нескончаемая ложь тонкой паутиной окутывает собеседницу. Она и у умного и внимательного человека ни на секунду не вызвала бы подозрений, что уж говорить о глупенькой наивной девочке. А все потому, что каждое мое слово соткано из множества действительных, вызнанных немалым трудом фактов. То по сути и есть правда, только подогнанная специально под меня, как сшитая из старых лоскутов новая рубаха.

А рассказываю я, что наш дачный участок находится в соседнем проулке, упоминаю некоторых знакомых, например теть Зою, одинокую пожилую даму с причудами. Она полет грядки с раннего утра до позднего вечера и постоянно скандалит с соседями, перевесив массивные груди через низкий заборчик, крича, что напишет в суд, если те не будут лучше у себя полоть. Ведь вся их трава летит к ней! Смеемся. Это меня радует. Не зря, значит, пришлось пообщаться с этой чокнутой. Все негативное, неприятное всегда можно использовать с выгодой для себя.

Жаль только, что разговор ускоряет время, когда так хочется его замедлить.

Тут раздается резкий высокий звук – звонит Динин мобильник. Девушка легко вспархивает с места, бежит к надрывающемуся писком гаджету, даже не подозревая: это последнее, что она делает в своей жизни. Да еще и дверь в комнату закрывает, чтобы спокойно поболтать. Словом, сама предоставляет мне возможность подготовиться.

Встаю, тихонько подхожу к кухонному столу, достаю нож, которым Дина только что нарезала хлеб. А те, что были спрятаны у меня под одеждой, кладу на место, тщательно обтерев рукояти футболкой, чтобы не забыть сделать это потом.

Рассматриваю выбранный нож. Лезвие в пальцах – длинное, острое, – кажется, светится изнутри, будто призывая меня поторопиться. И не зря: слишком уж долго мы беседовали. Возвращаюсь на стул, прячу нож между напряженных колен, согревая прохладный металл своим теплом, оставляя на нем следы своей плоти, которые в решающий момент проникнут в кровь Дины, соединяя нас навсегда.

Вот, кстати, и она. Вбегает радостная, сияющая, как украденный непогодой июльский полдень. Надо бы узнать, что ее так обрадовало, но это, пожалуй, слишком личный вопрос. Внутри шевельнулась проснувшаяся змея волнения, заскользила холодным брюшком по венам: а вдруг кто-то сообщил девушке о скором приезде? От такой мысли ладони становятся влажными.

Капли дождя быстро, словно чьи-то нервные пальцы, барабанят по стеклу. А кажется, что прямо по моей коже.

Дина садится напротив, берет еще теплую кружку чая, улыбаясь смотрит в мутное окно.

– Что-то дождь никак не угомонится, – говорит тихо и задумчиво, теребя прядь волос. Я киваю, пытаясь угадать ее мысли по голосу, по движениям. Не выдерживаю неизвестности, спрашиваю:

– Я, наверное, мешаю? Ты ждешь кого-то?

– Да, кое-кто должен заехать.

– В такую-то погоду? – очень естественно удивляюсь.

Дина неопределенно пожимает коричневатыми плечами.

– Денису всегда было плевать на погоду, по любой гоняет на своем мотике.

Завистливо вздыхаю. Мотоцикл – моя детская мечта. Велик есть велик, пусть и неплохой. Ему никогда не сравнится с чудом, дарящим ощущение свободы и полета. И сейчас кто-то на этом самом чуде может разрушить все мои планы. Причем совершенно непонятно, кто именно и как так вышло, что он не попал в поле моего наблюдения. Денис, Денис… Кто же ты? Все эти чертовы мобильники!

Дина явно сгорает от нетерпения. А я – от злости. Сколько сил ушло на подготовку! Ни за что не уйду просто так! Пальцы крепко вцепляются в рукоять ножа, затаившегося под цветастой скатертью. Понимаю: сейчас и только сейчас!

Когда лезвие резким, сильным ударом пробивает смуглое горло, глаза Дины все еще лучатся тихим мечтательным светом. Я придвигаюсь почти вплотную, и судорога, волной прокатившаяся по телу девушки, отражается в каждом моем мускуле. Дина пытается вскрикнуть, но лишь слабый всхлип срывается с приоткрытых губ. Нож пробил трахею, как и было задумано. Мне уже приходилось наносить такие полезные, с точки зрения моей безопасности, раны. При удачном раскладе жертвы впадают в ступор и дарят мне несколько драгоценных секунд на подготовку к возможному дальнейшему отпору. Дина не становится исключением. Пальцы ее лихорадочно шарят вокруг сочащейся алым дыры. Часть вдохнутого воздуха со свистящим звуком вырывается обратно. В глазах – немой вопрос, еще даже не ужас. Сейчас девчонка больше ошеломлена происходящим, чем страдает от боли. С некоторыми так бывает. Тем более неожиданность – мой конек. Без нее ни одного убийства просто не состоялось бы.

Быстрым движением отталкиваю ее пальцы. Нельзя дать жертве опомниться, иначе инстинкт самосохранения превратит слабое девичье тело в сильнейшего и, пожалуй, непобедимого для меня противника. Сейчас дорога каждая доля секунды. Новый, еще более стремительный удар, на этот раз в грудь, прижимает Дину к стене. Она издает странный, вызывающий у меня еще больший азарт, писк. Третьим и четвертым ударами опьяневшее от крови лезвие разрывает кивательные мышцы шеи, отчего намокшее от брызнувших слез лицо бессильно падает на грудь. Зато руки, до того тщетно пытавшиеся прикрыть тело, начинают дико метаться в попытке ухватить злополучное лезвие, чтобы прекратить нападение. Но я ловко отвожу руку, ведь девушка уже не может видеть меня. Наконец, когда эта жуткая игра в слепого ловца мне наскучивает, я крепко хватаю еле живую Дину за плечи, скользкие от крови, и сталкиваю с потемневшего стула на пол. Хрипы и бульканье мешаются с бешеным стуком дождя и гулкой пульсацией крови у меня в висках. Умирающая слабеет с каждой секундой. Тонкое, еще совсем недавно красивое тело сотрясают последние судороги. Я просто сижу рядом, гладя одной рукой слипшиеся, ставшие багровыми волосы. Другой же на всякий случай сжимаю нож: разное может случиться, когда холодные пальцы смерти заботливо отключают условный и порою так мешающий механизм под названием разум.

Так однажды, когда казалось, что жертва уже мертва, обезображенное, заляпанное кровью тело – пустое, с навеки уже угасшим огоньком мысли – вскочило, заметалось, протянув вперед скрученные судорогой руки, даже зацепило меня одной из них. Признаться, у меня в тот момент от страха чуть сердце не разорвалось! Но такой вот жуткий опыт научил меня быть внимательней и ждать любых сюрпризов. Но это – позже. А тогда ужас лишил меня разума, и я очень смутно помню, как остервенело мой нож кромсал уже окончательно сдавшуюся плоть, как после, когда вокруг валялись, поблескивая, жуткие неровные фрагменты тела, меня не раз выворачивало наизнанку…

Но Дина, как в жизни, так и в момент умирания, не проявила особой активности, полностью оправдав мои ожидания.

До предела напряженный слух не ловит больше никаких звуков, кроме тихого свиста ветра в щелях. Такое чувство, что биение дождя прекратилось вместе с пульсом Дины. Это к лучшему: меньше шансов упустить чьи-нибудь приближающиеся шаги.

Но прежде чем приступить к главному, нужно решить уже существующую проблему – приезд какого-то там Дениса. Интересно, кто он? Парня Дины зовут Сергей. Мне много раз случалось видеть его в бинокль, а один раз – вблизи, на берегу с удочкой. Как бы там ни было, следует поторапливаться.

Прохожу в комнату. Хорошо, что ноги не запачканы кровью, возиться с чисткой было бы непозволительной тратой времени. Беру по-девчачьи розовый мобильник. Последний входящий вызов обозначен как «Дэнчик школа». Если Дина не была конспиратором, все более-менее прояснилось. Провожу по дисплею пальцем влево, чтобы отправить sms. Торопливо тычу в сенсорные клавиши, оставляя на них мутные бурые отпечатки. Это не страшно, после работы я всегда тщательно убираюсь. Жму «отправить». Скоро некий Дэнчик прочитает: «Родители приехали, не приезжай, позвоню позже, пиши если что». Коряво, но по делу. Несколько секунд тупо смотрю в экран, жду. Когда в ответ приходит пустое «Ок» с грустным смайликом, сую телефон на всякий случай в карман и возвращаюсь к своей мертвой подружке. Теперь нам никто не должен помешать.

Лужа крови под ней заметно увеличилась. Нужно действовать быстро, не хочется прикасаться к остывшей плоти. Мне никогда не нравились покойники.

Присаживаюсь на корточки, переворачиваю тело лицом вверх. Широко распахнутые слепые глаза устремляются прямо на меня. От немигающего бессмысленного взгляда лоб мой покрывается испариной. Не от страха или чувства вины, вовсе нет. Только от мысли, простой и, может, даже глупой: труп смотрит совсем не в пустоту, он смотрит именно на меня, но… не видит. Как будто это меня, а не Дины больше не существует в этом мире. Эта странная мысль причиняет почти ощутимую боль. Тру глаза, пытаясь прогнать проклятое наваждение. Не помогает. Плохо, такое со мной уже не впервые. Ощущение пустоты, безысходности почти завладевает сознанием, превращая меня, всю мою сущность, в пыль. В тлен. В ничто. Меня мутит, но я все же вспоминаю средство борьбы, помогшее уже пару раз. Рука нашаривает рядом рукоять ножа. Когда острие лезвия выкалывает один мертвый глаз, становится значительно легче. А когда ко мне обращаются