Глава 4

«– Ты женщина, значит, ты слабее. Бессмысленно сопротивляться. Фло.

Патрик выплюнул моё имя с такой ненавистью, что мне стало страшно. Я боялась боли, которую может причинить его крепкий кулак.

Раньше мы часто боролись в шутку: Патрик тренировался каждый день, ему каждый день приходилось растаскивать буйствующих заключённых, от его физической формы зависело качество его работы, моя же подготовка была не настолько хороша – я уповала на пушку и мозги. И зря. Раньше Патрик шутя валял меня на полу в маленьком спортзале у себя в гараже, вроде бы натаскивая меня, а на деле лишь демонстрируя своё превосходство. И мне это нравилось – разгоряченные и потные, мы занимались сексом прямо на матах. Но со временем шутки закончились.

– Ты всего лишь баба. Слабая баба, которая выбрала не ту профессию.

– Ты сильный, да, только вот мозгов у тебя не хватает. Дальше надзирателя в тюряжке тебе не прыгнуть, – рявкнула я и сама испугалась собственного порыва. Я задела его больное место – достоинство. Я покусилась на мужскую гордость, хотя давно перестала считать его мужчиной. Он был мне мерзок после всего того, что я слышала в свой адрес, после того, самого первого удара, но я не признавалась себе в этом, мне казалось, что мир рухнет, если я пойму, что Патрика – моего первого и единственного, любовь всей моей жизни, – я больше не люблю.

Я испугалась, что теперь он врежет мне по-настоящему.

– Что ты сказала?

И он замахнулся. Я увернулась и, не совладав с инерцией, шлёпнулась на задницу. Патрик замахнулся ладонью, чтобы врезать мне по уху. Я свернулась калачиком, закрыла голову, стиснула зубы. Почему я не ушла раньше? Что я хотела доказать? Я хотела достучаться, добиться того, чтобы он понял – так нельзя. Я хотела, чтобы он признал свои ошибки. Дьявол, как же глупа и наивна я была! Патрик был непрошибаем, как бетонная стена, и всё, чего я добилась – очередная оплеуха – мне, лежачей! – и унизительный пинок под зад.

– Отрастила жопу.

Я соблюдала размер «жопы», вечно недоедая, а порой и пошатываясь от слабости, я почти не ходила в спортзал при Подразделении, потому что ему не нравилась моя слишком «крепкая» фигура и количество мужчин вокруг, но и этого ему было недостаточно. Со злости я ударила его под коленку, и на четвереньках, потом на ногах удрала прочь из гаража, наверх, в гостиную, туда, где установлены камеры. Я слышала грязные слова и топот ног за моей спиной. Мне никогда ещё не было так страшно.

На мне не бывает синяков, такая уж у меня особенность, в наше время у многих «особенности» – зараза подпортила нам генофонд – зато через два дня видеозапись моего жестокого избиения лежала у судьи в ратуше».

Остаток бестолкового рабочего дня я решила провести на стрельбище. Мою челюсть уже не пронизывала пульсирующая боль при каждом резком движении, я надеялась, что вполне способна выдержать отдачу от полуавтомата. Навыки владения любым видом оружия необходимо беречь и лелеять.

Я расстреляла две мишени, прежде чем увидела Браунинга через перегородку. Его безупречная тёмно-синяя рубашка была расстёгнута на две пуговицы, а рукава были закатаны до локтей, да и вообще, старший аналитик с оружием… я его просто не узнала. И, судя по всему, у него неплохо получалось – в «голову» он мазал, зато корпус мишени светился от дырок. Увидев меня, он снял наушники. Я вздохнула. Очередной, так нелюбимой мной беседы с коллегой мне не избежать.

– От слов к делу? – хмыкнула я, вспомнив их недавний спор с Уилсоном.

– Повторяю пройденное.

Действительно, на первом курсе мы все проходили боевую подготовку, а потом, после распределения, для аналитиков и спецов по IT она осталась факультативом. Все, кто проходил через Академию, обязаны были хотя бы уметь держать в руках оружие.

– Я тут трижды в неделю так-то, – изобразив на лице пародию на гордость, ответил Браунинг.

– Ни разу не видела.

– А ты и не смотрела, – он улыбнулся и, повернувшись к мишени, нахмурился и стал изучать состояние своей мишени. У меня вспыхнули кончики ушей – неужели я так глубоко сижу в своём вакуумном мешке, что не замечаю ничего и никого вокруг?

– Думаешь, обойдёшь Уилсона? – отчего-то я решила поддержать разговор. Наверное, от стыда за свою заносчивость – я подозревала, что моя закрытость воспринимается именно так. Пора прекращать прикрываться душевными травмами, иначе я заработаю ещё парочку. Психолог говорила, что мне следует чаще контактировать, но, спустя полгода от этого совета, я продолжала курсировать от дома до работы, ни на дюйм не расширяя своё жизненное пространство.

– Надеюсь заставить этого говнюка понервничать.

– Вы как дети, – усмехнувшись, я потянулась к дужке наушников, чтобы водрузить их на место. Хотела снова уничтожить пару картонных ублюдков.

Не успела я полностью закрыться от фонового шума, как Браунинг сделал шаг ко мне и, сложив руки на груди, оперся о перегородку. Я снова взглянула на него снизу вверх и случайно отметила, как гармонирует цвет рубашки с цветом его глаз. Интересно.

– Давай к нам, будешь судить. Вон он, как раз тащит сюда свою костлявую задницу, – Браунинг посмотрел куда-то в бок и ткнул туда же своим длинным пальцем. На его лице снова заиграла коварная ухмылка.

– Это у кого ещё костлявая? Эй, моя задница – высший пилотаж.

Действительно, дети. Широкая, искренняя улыбка Уилсона всегда действовала обезоруживающе, даже если при этом он нёс несусветную чушь. Эта особенность часто спасала его на экзаменах.

– Надеюсь, я буду судить не по этой характеристике, – я закатила глаза, сдерживая ответную улыбку. Неужели, я всё-таки позволила втянуть себя в нелепый спор?

– А стоило бы черкнуть пару строк в моё досье, – Уилсон подмигнул мне. Закатить глаза глубже я уже не могла чисто технически. Мельком я всё-таки оценила их задницы. Почувствовала себя дурой.

Браунинг ожидаемо проиграл. Не в сухую, но против командира спецгруппы не выстояла бы и я. Исход был заранее предрешен, но это извечное желание «пободаться» не обходит стороной, наверное, ни одного мужчину, и даже сотни лет эволюции здесь ничего не решают.

– Зараза, – Браунинг оскалил зубы и взъерошил волосы. Корка льда треснула, и я заметила блестящие мальчишеским азартом глаза.

– А я говорил! Ладно, признаю, ты не поранишься, за остальную вашу банду не уверен, – Уилсон, надувшийся от самодовольства, хлопнул его по плечу. – А знаешь, что, идём-ка со мной. Такая игра, неужели пропустишь? Ты же играл за команду, помнишь?

Я, конечно же, не помню, но вполне допускаю что с таким ростом в сборную курса по баскетболу Браунинга приняли бы с распростёртыми объятиями. Несмотря на сложившиеся стереотипы, он не казался мне тщедушным «умником», однако, как сочетаются такие мозги с неплохой физической формой, для меня оставалось загадкой. Нельзя же уметь всё?

– Ох, ну да, аж целый сезон!

– Только не думай, что выйдешь сухим из воды, Дэм. Устроим жеребьёвку. Пригласишь девчонку из нашего Подразделения. Ну-ка, кто тут у нас? – сложив ладонь козырьком, Уилсон огляделся.

– Тед, уймись. Тебе недостаточно моего позора? – Браунинг всплеснул руками, со смехом наблюдая за мельтешением командира боевой группы.

– Хочу посмотреть на твоё лицо, когда тебе выпадет Кора Донован или Мелани из технического. Обе как раз здесь.

Тридцативосьмилетняя Кора Донован – имела скверный характер и могла послать их обоих так далеко и витиевато, что даже у видавшего виды Максвелла покраснели бы уши. Предполагаю, что Мелани из технического пугала Уилсона белыми линзами и подпиленными клыками.

Тед вытряхнул из мешка гантель и основательно пробежался по стрельбищу и по спортзалу, собирая жетоны с личными номерами.

– Давай, Белл. Свой жетон.

– Отвали, Уилсон, я не участвую в этой фигне.

– Ну давай, я разрешу тебе назвать меня Тедди. Один раз.

Я молча упёрла кулаки в бока и сощурилась. Сложно передать словами, как Уилсон ненавидел это сокращение. В Академии даже случались драки.

– Два раза. – Он посмурнел, а я, наоборот, повеселела. Уилсон шёл на такие жертвы, грех не воспользоваться.

– Хм. Ладно. Попридержу это для более удачного момента, – я сняла свой жетон и передала его Браунингу.

– Только не перед Максвеллом! – воскликнул он, погрозив мне пальцем, и чуть тише добавил. – И не перед Левицки…

Я закусила губу, чтобы скрыть ехидную ухмылку. Новенькая стажёрка явно пользовалась популярностью.

– Левицки, значит, – протянул Браунинг, сделав вид, что поймал приятеля на горячем.

– Чёрт, у неё такие ноги, ты только взгляни!

– Ну, у неё есть ноги, это уже неплохо.

– Дэм, чёрт, ты вообще человек, нет?

– Он аналитик, считай, что робот, – мимоходом куснула Браунинга я, тщетно пытаясь вернутся к обстрелу мишени.

– Ты считаешь, что аналитикам чуждо всё человеческое? – Браунинг обратился ко мне. Я подняла на него глаза и увидела в нём что-то странное. Что-то давно забытое – то, что заставило меня вспыхнуть и покраснеть, если бы я, конечно, могла краснеть. Это забытое кольнуло меня, подчинив игре по правилам, известным, наверное, с начала времён, вшитым в нас на уровне инстинктов – так глубоко, что ни внешние, ни внутренние поломки не способны их из нас вытравить.

– Готова спорить.

Я ответила ему тем же. Уверена, мой взгляд был таким же странным.

– Ладно.

Опустив голову, Браунинг хитро улыбнулся словно сам себе, словно что-то задумал, и я тут же прозрела, остыла и поспешила спрятаться в свою скорлупу. Что это было, я проанализирую позже.

– Флоренс, а ты везучая! – Уилсон захлопал в ладоши. Они закончили свою дурацкую жеребьёвку. Браунинг держал в руках мой жетон.

У меня отличная фотографическая память. Выходя из зала, словно оглушённая, я поняла, что Браунинг не опускал мой жетон в мешок, он просто спрятал его в ладони.

Глава 5

Вечером, после работы, отстояв очередь на плановую дезинфекцию личного автотранспорта, я плелась домой за машиной дорожный службы, стараясь держаться на указанном на её корпусе расстоянии – десять ярдов. Наручный коммуникатор тихонько пискнул мне в запястье о том, что до комендантского часа осталось три часа. Я успевала даже на вечернюю пробежку – сотрудникам Отдела предоставляли жилье и такое, чтобы путь как до штаба, так и до прочих редких благ цивилизации – парка или хороших, «закрытых» заведений и торговых площадок с пропускным режимом – было не больше двадцати минут езды. Правительство ценило наши жизни, потому что они нередко подвергались угрозе.

В новом мире как никогда разрослась классовость, несмотря на то, что правящая верхушка всеми силами пыталась сгладить углы, и мы – сотрудники Отдела – были на верхушке «пищевой цепи». Именно поэтому я порой заезжала в местечки, вроде Седьмого района, чтобы напомнить себе – работы у нас ещё много. Развить экономику докатастрофного уровня невозможно, пока существуют ограничения: с одной стороны, нас давят военные, с другой – океан. На военных базах Промежуточной Зоны построены целые вереницы лабораторий, где ежечасно тестируются образцы воды и всё новые и новые блокаторы токсина. Особо радостных вестей нам пока оттуда не поступало.

Сегодня я ехала домой по Джексон-роуд, центральной улице города, с её восстановленными фасадами – отголосками мира «до», со стеклянными, совершенно бесстрашными витринами и патрульными машинами на каждом углу, с хорошей уличной подсветкой, делавшей Джексон-роуд похожей на сияющую люминесцентную ленту, случайно брошенную на землю. Что-то неуловимо гнетущее висело в воздухе. Я дёрнула плечами, проезжая мимо ратуши, где два года назад боролась за свою свободу. Меня трясло, когда судья с дотошностью расспрашивал меня о подробностях нашей с Патриком интимной жизни, пытаясь к очевидной вине Патрика добавить вины моей. Почему у нас не было детей? Как часто у нас происходила интимная близость? Не провоцировала ли я его своими отказами? И всё ради того, чтобы дать нам отсрочку и возможность сохранить семью – «приоритетную ячейку общества». Адвокат, выступавший на стороне Коэна, призывал запретить женщинам поступать на государственную службу и идти в профессии, связанные с риском для жизни. Меня трясло от злобы, и я готова была нарушить регламент, послать его к черту прямо со своей трибуны, но судья сделал это раньше – попросил «прекратить демагогию».

Всё не было бы так страшно, если бы этот чёртов адвокат был единственным, кто так думал. Таких ублюдков было много. Начиная с простых обывателей, заканчивая видными учёными и медиками. Им нужны были люди, население, переведённое в числовой эквивалент, несмотря на то, что качество генофонда всё ещё оставляло желать лучшего. Вакцина давала побочный эффект, бесплодием страдала каждая третья женщина, редкие дети не имели хронических заболеваний – и на фоне этого так сумасбродно желать возрождения докатастрофного уровня жизни… Может, поэтому у нас и не было детей. Хорошо, что у нас не было детей, иначе нас никогда бы не развели.

Я помню, первое, что я сделала, покинув ратушу в статусе свободной женщины – приняла приглашение Уилсона сходить с ним и его ребятами в захудалый бар где-то у чёрта на рогах, недалеко от Промежуточной зоны. Уилсон нахваливал местное пиво – хозяин гнал его из какой-то травы, растущей у него в подвале, конечно же, незаконно. Пиво было улётным. А похмелье убийственным. Это был мой акт независимости, первый и единственный. После я перестала ходить на попойки с коллегами. Я вообще перестала куда-либо ходить с коллегами, словно это моё «нет» стало моим забором – спасением от посягательств на меня и мои границы. Я не собиралась идти на матч. Браунинг, стоявший позади меня на дезинфекции, попытался заговорить со мной, но я взглянула на него так, что он сразу же замолчал. До самого шлагбаума я не вылезала из своей машины, а он из своей.

На девять вечера у меня был назначен видеосеанс с психологом. Мы беседовали раз в три недели в профилактических целях. Нэлл Мартин, штатный психолог нашего подразделения, считала, что этого достаточно. В течение этих трёх недель я записывала краткие тезисы или вопросы, которые хотела бы с ней обсудить, но за последнее время у меня не накопилось ничего. Наверное, я научилась справляться сама.

– Я… я постоянно думаю. Меня порой раздражает мой бесконечный внутренний монолог, – удобно расположившись на подушке, я вытащила из себя надуманную проблему, зная, что Нэлл начнёт вытаскивать из меня душу, если я скажу, что меня ничего не беспокоит.

– О чём думаешь?

– Вот сегодня ехала домой и… размышляла о политике. О суде… опять.

– Вспоминала Патрика? – Нэлл тряхнула рыжей гривой и сощурилась. Даже сквозь холодный экран смартфона я чувствовала, как она копается у меня в мозгах, словно скальпелем. Нет, меня это не раздражало, этот факт стал для меня привычным, но я никогда не переставала удивляться тому, как она, прыгая с темы на тему, ловила меня на чувствах, которые я ещё даже не успела осознать.

– Нет, его адвоката. Кусок дерьма. Хочет превратить нас в матки на ножках.

– Пока в Новом правительстве есть хоть одна женщина, этого не произойдёт, – Нэлл отчего-то была в этом уверена, но от меня не укрылось то, как она едва заметно приподняла подбородок. Её тоже волновала эта тема.

Я вспомнила о Хоуп Стельман, главе Отдела. И успокоилась.

– А ты не хотела бы монолог превратить в диалог? – Нэлл скакнула назад, заставив меня задуматься. Сначала над тем, почему мы опять вернулись к этому вопросу, а после над сутью вопроса.

– Не знаю. Нет. Мне кажется, я сама себе хороший собеседник, – хохотнула я, понимая, как нездраво это звучит. Особенно для психолога.

– Мне нравится твой настрой, – она улыбнулась.