Проживать боль, рисуя

Описанная в предыдущей главе сессия стала поворотной в моей профессиональной судьбе. Через неделю после возвращения с выездного тренинга я провела свой первый групповой сеанс арт-терапии. С тех пор уже шесть лет моя группа регулярно собирается два раза в месяц.

Однако я не разом осмелела и ринулась в бой. Отнюдь. Впервые идя на занятие с собственной группой, я была счастлива, но ужасно напугана. По пути у меня заболел живот, и чем ближе я подходила к месту встречи, тем сильнее становилась боль.

Когда я вошла в зал, живот болел так нестерпимо, что я уже была готова все отменить, лечь на бок и, поджав ноги, тихонько выть. Я понимала, что проблема чисто психосоматическая, но не решалась открыть перед группой свою слабость, поэтому, когда собрались участники, я с показной бодростью начала занятие: раздала бумагу и карандаши, разъяснила методику и сама начала рисовать. Получилось нечто среднее между радугой и разноцветным червячком, свернутым буквой С.

Нарисовала – и сразу поняла: изображение напоминает эмбрион. Тут же, прямо перед группой, я легла в позу зародыша и озвучила не дававшие покоя мысли: о том, как тяжело и болезненно рождается во мне терапевт, и о том, как я благодарна участникам за помощь и доверие ко мне. Начало отпускать: я распрямилась, боль стала стихать и вскоре ушла совсем.

Из этого опыта я вынесла два важных вывода. Первый, конечно же, касается проективности. Как говорится в старой армейской шутке, бомба всегда падает в эпицентр своего взрыва. Сколько бы мы ни пытались игнорировать свои актуальные проблемы, они так или иначе найдут бессознательный выход. В данном случае – в рисунке.

Второй вывод – о роли ведущего в группе. Ведущий, как и участники-клиенты, подвержен влиянию всех протекающих на занятии процессов, он вовлечен в динамику и общие переживания собравшихся, его поведение так же проективно, и потому он является не только ответственным, но и полноправным членом ведомой им группы. Так что если другие участники имеют возможность свободно делиться своими ощущениями и мыслями о происходящем, то ведущий не только может, но и буквально обязан делать это для установления и поддержания в группе взаимного доверия и теплой атмосферы.

Когда я пошла против этого закона групповой терапии, мой симптом тут же вернул меня на правильный путь, заставив обнажить перед группой свою слабость и страх. Выразив проблемные переживания и получив поддержку участников, я смогла исцелиться и продолжить работу тренера.

Есть разные варианты продолжения работы с проективным рисунком. Можно приложить его к той части тела, где возник симптом, и предложить клиенту описать свои ощущения. При этом важно отметить все употребленные в описании метафоры и эпитеты: Лиз Бурбо утверждает, что именно «эти эпитеты полностью отражают отношение к человеку или ситуации, которые спровоцировали проблему»². А можно попросить клиента воссоздать образ позой или пантомимой. В первом случае возможен переход к коррекции через вовлечение клиента и группы в психодраматическую сессию, во втором же клиент, сознательно принимая то положение, к которому понуждает его недуг, может самостоятельно осмыслить причину проблемы и найти решение. В моей ситуации я интуитивно пошла по второму пути.

Впоследствии я не раз успешно проводила подобные сессии с клиентами. Отличие состояло лишь в том, что я, рисуя, изображала свой симптом бессознательно, а клиентов заранее просила нарисовать именно беспокоивший их недуг.

ПРОЕКТИВНЫЕ МЕТОДИКИ В ДЕЙСТВИИ

Есть два подхода к работе терапевта в группе: структурированный и процессуальный. В первом случае выбор используемых методик предсказуем, поскольку план сеанса довольно жестко определен изначально заданной целью. Во втором, работая с актуальными потребностями участников, терапевт сопровождает проходящий «здесь и сейчас» групповой процесс, развитие которого невозможно предусмотреть в заранее подготовленной схеме, – он вынужден импровизировать, опираясь на накопленный опыт и следуя здравому смыслу и интуиции.

Процессуальная работа – высший пилотаж в терапии, вряд ли посильный новичкам, поэтому, начав практику, я следовала торными тропами структурного подхода. Некоторое время можно было довольствоваться общераспространенными рисуночными методиками, однако, поскольку я работала с одними и теми же клиентами, вскоре этот источник иссяк, и мне потребовалось каждый раз изобретать что-то новое. Я стала разнообразить репертуар, беря за основу манипуляции и игры с произвольно выбранными окружающими предметами – печеньем, предназначенным для чаепитий в перерывах, бутылками с бытовой химией, которые стояли в уборной, – или предлагая участницам озвучить от первого лица тот предмет в комнате, который наиболее симпатичен им в их актуальном состоянии. Таким образом я начала постепенно осваивать процессуальный подход.

Результат оказался превосходным! Я полностью убедилась в том, что стимульным материалом проективной методики может служить все что угодно. Принцип работы остается неизменным – как было отмечено выше, человек бесконечно воспроизводит свою обычную, усвоенную в детстве модель реагирования.

Ниже я делюсь изобретенным мною упражнением, которое очень ярко иллюстрирует бессознательное проецирование клиентками своих актуальных проблем.

Арт-упражнение «реклама»

В какой-то момент моя постоянная женская группа, собиравшаяся на протяжении полугода, пополнилась двумя участницами. Готовясь к их первому занятию, я понимала, что новичкам будет не просто адаптироваться и разговориться, и потому искала способ облегчить знакомство. Давние участницы уже прошли через большинство разогревающих методик, так что необходимо было изобрести что-то новое.

Я принесла на занятие большую коробку с игрушками из шоколадных яиц, которые собирала для своей дочери в течение трех лет. Там были персонажи известных мультиков, разные зверушки, человечки и просто всякие мелочи. Прежде мы уже использовали эту коллекцию: сочиняли сказку и рассказывали ее от лица выбранного персонажа. В этот же раз я предложила участницам упражнение «Реклама»³: им следовало за пять минут срежиссировать рекламный ролик, задействовав в нем произвольный набор персонажей, и озвучить каждого от первого лица.

Неожиданно для меня самой упражнение сработало чрезвычайно эффективно: сразу же вслед за ним состоялись две терапевтические сессии!

С разрешения участниц публикую протоколы их психотерапевтических сессий, чтобы показать, как содержание «рекламы» связано с реальной жизнью этих женщин. Имена и узнаваемые детали сессий изменены.

Сессия «Чебурашка»

Юлия, 28 лет. Посещает занятия в течение года два-три раза в месяц. Ее постоянный запрос обусловлен проблемами в отношениях с сексуальными партнерами. В течение нескольких месяцев она часто меняла партнеров, среди которых была и женщина. Юлия прорабатывала тему отцовского домогательства, ранней смерти матери и множество других травм детства. В интимных отношениях она в какой-то мере воспроизводила отношения с родителями. Проанализировав свою рекламу, Юлия пришла к осознанию, что ее основная стратегия взаимодействия с другими людьми – очаровывать и соблазнять сексуально.

Для участия в рекламе Юлия выбрала Чебурашку в ящике из-под мандаринов и маму Муми-тролля в переднике и с сумкой. Муми-мама рекламировала свою сумку, позируя на ящике, как на подиуме; забившийся же в ящик Чебурашка был совершенно неприметен.

Вот наш с Юлией диалог во время терапевтической сессии:

– Озвучь персонажей своей рекламы от первого лица, пожалуйста.

– Я большая белая муми-троллиха. У меня есть красивая, яркая полосатая сумка, в которую вмещается все, что я захочу туда положить!

– И кому ты, крутясь на пьедестале, демонстрируешь свою сумку? Что это за животные с длинными ушами?

– Мы какие-то левые зайцы, развесили уши и любуемся…

– А теперь озвучь от первого лица Чебурашку, который сидит в ящике.

– Я маленький испуганный Чебурашка, меня подкинули в ящике, я прячусь, но уши я держу востро, на меня давит какая-то бегемотиха, я сижу в ящике… в гробу?

Юлия начала плакать.

– Про что плачешь?

– Про детство…

– Что это за толстая бегемотиха на ящике, в котором ты сидишь, скукожившись?

Тут сессия достигла кульминации – произошло отреагирование чувств к матери. Та воспитывала Юлию в строгости и сообщила ей ряд собственных установок, которые дочь реализует теперь во взрослой жизни, буквально загоняя себя в гроб – так же, как когда-то делала мать, умершая от рака несколько лет назад. В связи с этим девушка испытывает множество противоречивых чувств, которые часто не может выразить: затаив вину и злость («о мертвых либо хорошо, либо ничего»), она оказывается неспособной раскрыть свою любовь к покойной. На сессии ей удалось осознать и выразить свои негативные переживания.

Как я уже говорила ранее, человек, «рекламируя» себя, презентует миру то, чем гордится, является таким, каким хочет видеть себя сам и казаться окружающим. Поэтому ведущая роль в этом ролике принадлежала «муми-троллихе» с сумкой, которую та и рекламировала. Я предложила клиентке психоаналитическое толкование образа сумки как вагины. Юлия признала, что в общении с людьми стремится соблазнять, то есть, образно говоря, завлекать своей вагиной.

Иная субличность в рекламе представлена Чебурашкой, убранным с глаз долой и помещенным в ящик под Муми-мамой. Этот подавляемый и отторгаемый аспект важно поднять на поверхность, интегрировать, принять, чтобы обрести личностную целостность.

Таким образом, моя гипотеза состояла в том, что клиентка, выставляя на обозрение присущую ей женственность и сексуальность и проецируя свое влияние и значимость на фигуру матери, компенсирует давление, которое испытала в детстве.

Когда Юлия озвучивала Чебурашку, я спросила:

– Кто загнал тебя в ящик? Кто эта мама муми-троллиха, которая стоит на ящике?

Распознав значимость фигуры матери, Юля выразила злость и удрученность, связанные со строгостью материнского воспитания, однако до стадии интеграции в этой сессии не дошла.

Возможным развитием сессии могло стать выражение благодарности за тот опыт, которым мать поделилась с дочерью, благословение дочери на самостоятельную жизнь из роли матери и интеграция субличностей через выражение любви и приятия. Увы, этого не случилось. Юлия остановилась, сказав, что еще не готова приблизиться к матери и обняться с ней. Сейчас она по-прежнему посещает женскую группу и работает именно в этом направлении.

Сессия «Котята»

Яна, 38 лет, посещала группу в течение года. Она работала над проблемой бесплодия и собиралась пройти операцию искусственного оплодотворения. В детстве Яну и ее брата воспитывала мать-одиночка. Брат погиб молодым, и мать, убитая его смертью, на похоронах сказала дочери, что лучше бы та умерла вместо брата. После этого Яна по-прежнему жила вместе с матерью, которая начала сильно пить.

Яна очень стеснялась матери перед своими друзьями и кавалерами. Муж «спас» ее от невыносимой жизни – клиентка часто говорила о вечной благодарности и большой любви к своему спутнику, однако секс с ним она воспринимала как неприятную и неизбежную обязанность.

Упражнение «Реклама» было для нее дебютным выступлением в нашей группе⁴. Она пришла на занятие с окаменевшим лицом, не улыбалась и не реагировала на шутки. Ее манеры странно не соответствовали внешности: выглядела она лет на 38—40, а говорила детским, «кукольным» голоском с интонациями обиды.

Для рекламы Яна выбрала четырех маленьких котят. – Озвучь своих персонажей от первого лица.

– Мы маленькие хорошие котятки. Возьмите нас кто-нибудь!

– И как это относится к твоей жизни?

– Понятия не имею.

– Ну, возможно, это не вся твоя жизнь, а лишь небольшой ее аспект?

– Не знаю… Это что, ты хочешь сказать, что котятки – это я? Меня кто-то должен подобрать?

– Это твои слова – не мои.

– Ну нет. Я не нахожу связи.

– А теперь попробуй сказать все то же самое, но используя положительные конструкции речи.

– Я теряю связь…

– Котятки тоже потеряли кого-то, к кому были привязаны. Кого?

– Не знаю.

– Там, в коробке, откуда ты брала котят, есть их мама-кошка. Они продавались вместе.

– Я не видела.

– Может быть, это они ее потеряли?

– Не знаю, хочу закончить упражнение.

Мы закончили упражнение и начали шеринг. Речь зашла о том, что Яне трудно общаться, потому что она часто не понимает, чего хотят от нее собеседники, – появляется чувство обиды, и она замыкается в себе, как капризный ребенок.

– А ты знаешь, что дети рождаются только у взрослых женщин, а у маленьких девочек не может быть детей?

После этих слов Яна заплакала и пересказала свой сон: у нее родился ребенок неопределенного пола, и она не могла понять, любит ли она его или он ей противен.

– Озвучь этого ребенка от первого лица. Как это напоминает тебе твою ситуацию?

– Моя мама, когда умер брат, на его похоронах сказала мне: «Лучше бы он жил, а ты бы была на его месте!»

– Мальчики тоже не могут забеременеть – только женщины.

Яна снова заплакала.

– О чем ты сейчас плачешь?

– Жалко себя.

– Жалко себя за что?

– За то, что я хотела быть девочкой, живой. Чтобы мама меня любила.

– Скажи ей это.

– Мама, я хочу, чтобы ты меня любила, хочу жить!

– И что она тебе отвечает?

– Я люблю тебя, но одновременно злюсь!

– За что?

– Ты так много двигаешься, не даешь покоя, ты такая неспокойная!

– Живая?..

– Да! Живая! Мертвая дочь была бы удобнее.

Тут клиентка осознала, что неизменное отношение к ней как к ребенку и соответствующая модель поведения матери не позволили ей развиться во взрослую самостоятельную женщину, способную иметь своих детей, и вынудили ее жить замерев, чтобы не нарушать покоя матери. Яна поняла, что, пытаясь сейчас забеременеть, она невольно отыгрывает тот же сценарий по отношению к своим будущим детям.

В дальнейшем клиентка решилась на операцию по искусственному оплодотворению и «временно» перестала посещать группу, поскольку, по ее словам, ей вредны острые переживания и волнения на занятиях. На сегодняшний день она не решилась возобновить терапию, матерью пока не стала.