Несколько мгновений друзья зачарованно смотрели, как мерцают в сумерках тяжелые ботинки геверки, подбитые крепкими железными гвоздями. Наконец Пэйджи выдохнул:

– Как думаешь, почему у нее короткие волосы?

Его друг лениво почесал голову в том месте, где крепились ветки:

– Наверняка у всех геверов водятся вши, потому и приходится стричься.

На самом деле Хом знал, что это племя славилось в первую очередь тем, что там царил полный матриархат. Женщины геверов занимали главенствующее положение как в племени, так и в собственных семьях. Они обучались боевым искусствам и умели постоять за себя не хуже профессиональных воинов. Геверки славились образованностью, неустрашимостью и привычкой всегда открыто высказывать собственное мнение. А еще они постоянно носили при себе кинжалы, скрывая их в голенищах своих грубых сапог.

Все это приводило Хома в бешенство.

 
                                      ***
 

В сарае Лекки держал остатки выжатых сот – их он хранил в особом бочонке. Перед самой зимой пчеловод выносил их на достаточное расстояние от ульев, чтобы каждая пчелиная семья смогла забрать остатки меда, потому что для употребления в пищу они не годились. Дольше держать их также не было смысла, иначе бы в сарае завелись мыши.

Сейчас же около сарая кружилось в воздухе несколько сотен пчел – население всех ульев на пасеке Лекки занималось присваиванием ничейного добра. Пэйджи точно знал, что именно в это время его никогда не укусят. После такого облета пчелам обычно предстояла долгая зима в подполье, но пока заморозки были еще не настолько сильны, чтобы убирать ульи насовсем.

Вернувшись с геверского пустыря, Хом и Пэйджи ненадолго заглянули в «Трапезную для всех» – заведение наподобие паба, где в канун ноября всем посетителям бесплатно ставили выпивку да угощали печеным картофелем с солью и сливочным маслом.

Помимо бесплатной еды для селян хозяйка паба выставляла угощение и снаружи здания, на темном заднем дворе – считалось, что это должно задобрить злых духов, свободно бродивших в канун Самайна по улицам. Злых духов, согласно поверьям, нередко сопровождали покойники, потому сам Хом каждый год оставлял около дома чашку каши и стакан молока, угощая таким образом усопшего Вульфа.

Попросив хозяйку «Трапезной для всех» завернуть им еды с собой, друзья вернулись на пасеку, где Пэйджи, устроившись поудобнее возле крошечного камина и подкидывая в ладони печеный картофель в надежде остудить, обратился к приятелю:

– Расскажи про Данте!

Хом усмехнулся. Казалось, младший товарищ просил рассказать эту историю бесчисленное количество раз. Однако сегодня они оба пребывали в каком-то взбудораженном настроении, явно обусловленном приездом чужаков, потому Хом даже обрадовался чему-то привычному, обыденному, и начал:

– В изгнании Данте гостил у Скалигеров, властителей Вероны. Поэта приютил у себя при дворе грозный Кангранде делла Скала – отважный рыцарь и властитель. Говорят, что после сражения он испил воды из ручья, после чего вскоре умер. Но на самом деле Кангранде отравили ядом, сделанным из пыльцы наперстянки. Такое было под силу только очень опытному чародею-травнику. После того как делла Скала отправился на тот свет, его тело положили в каменный саркофаг и поставили на крышу храма. Там он и стоит по сей день, в городе Вероне. А поблизости выросли еще две резные арки – в них покоится прах других Скалигеров, потомков Кангранде, отравленного наперстянкой.

Пэйджи зевнул:

– Нет, лучше расскажи про молодого Данте.

Друг смерил Пэйджи недовольным взглядом.

– Ладно, будь по-твоему. Главным источником вдохновения и бессменной музой Данте стала девушка, которую он увидел в юном возрасте во Флоренции. Ее звали Беатриче.

– Не Беатриче, а Вита, – внезапно перебил Пэйджи. – Я слышал, как сестра окликнула ее у обозов. Леди Полумесяц. Ее зовут Вита.

При этих словах Хом вдруг заметил, что в синих глазах Пэйджи появились искорки, которых он доселе не видел. Конечно, он истолковал это как дурное предзнаменование.

 
                                      ***
 

Когда позже вечером Хом отправился к себе и Пэйджи выразил желание заглянуть перед праздником к Травнице, пасечник попытался остановить юношу набившими оскомину страшилками:

– Учти: ночи становятся все темнее и холоднее. Начинаются первые заморозки. В такое время никому не следует покидать дом, а лучше и вовсе не открывать дверь. Никаких путников нельзя пускать на ночлег – ведь они могут оказаться мертвецами и утащить в царство покойников.

Но Пэйджи прекрасно знал, что Лекки и сам бы с удовольствием отправился в гости к той, кого любил всегда. О Травнице и пчеловоде в деревне не шептался разве только ленивый. Не имевшие права пожениться, они не имели права даже показываться вместе на людях – ведь иначе это было бы против правил. Тем не менее они всегда находили варианты – и Травница надевала на голову шляпу пчеловода с длинной сетчатой вуалью, тщательно скрывавшую лицо, всегда, когда спускалась вниз с холма и возвращалась к себе за березовую рощу. Они всегда находили возможность встретиться. Но сегодня Лекки был слишком занят подсчетом выручки за торговый день, поэтому юноша отправился один к рыжеволосой лесной волшебнице, которую в деревне побаивались и кликали Зеленой женщиной, но тем не менее всегда шли к ней за лекарством от любого недуга. К ней, как и ко всем лекарям всех народов мира, относились с глубочайшим страхом и почтением, ведь чудесное воздействие трав на организм простые люди могли объяснить только магией и волшебством.

Изба Травницы фактически находилась за пределами земель общины, за рекой и за березовой рощей – никто никогда не рискнул бы высаживать березы на территории деревни. Древо границы, древо вод Небытия – так говорили здесь о березе, и по серебристой коре Пэйджи сызмальства всегда находил в лесах домик одной чудесной ведьмы, которая когда-то была близка с Лекки и даже обитала у них на пасеке. Рыжая женщина покинула пчеловода, когда угроза разоблачения стала слишком уж явной. Тем не менее ничего не мешало Травнице и по сей день поддерживать с пчеловодом теплые отношения и питать самую нежную привязанность к его приемышу.

Пэйджи трижды постучал в дверь.

– Какие люди! – улыбнулась Травница, приглашая в дом.

Молодой человек втянул носом пряный теплый воздух – в котле над огнем бурлило очередное варево. Не в силах сдерживать свое любопытство, он выпалил прямо с порога:

– Почему геверы сюда приехали?

Женщина сделала вид, будто не понимает, о чем он, и невозмутимо промолвила:

– Потому что их погнали с предыдущего места, вестимо. Будешь пирог? Как раз твой любимый остался…

Но Пэйджи было не до пирогов:

– А почему их отовсюду гонят?

– Потому что они непослушные в глазах власти.

– Но кто позвал их сюда?

– Я, – спокойно ответила Травница.

Присев на лавку, которую уже облюбовала себе кошка-трехцветка по кличке Шиповник, Пэйджи задумчиво погладил зверька и нахмурился:

– И ты не боишься?

– Кого?

– Его.

– Ну уж нет, – рассмеялась Травница, помешивая содержимое котла над огнем. – Его-то я точно не боюсь.

– Тебе виднее, – удрученно ответил Пэйджи, все больше мрачнея. – Но я бы на твоем месте поостерегся пререкаться с Жрецом.

 
                                     ***
 

Спустя несколько дней община собралась у большого костра близ реки. Каждый праздник колеса года являлся узловой точкой общественной жизни, и вот очередным холодным октябрем все вышли на черный Самайн. Поминая усопших, вспоминая былое, желая запутать недобрых духов и коварных фей, местные наряжались в причудливые одеяния, раскрашивали свои лица сажей, а то и вовсе прятались за масками, вырезанными из тыквы.

Пришел Хом со своим дедом и с конюхом-Палачом, с переправы к костру пришел Лодочник, беспрестанно куривший папиросы и сидевший в полном одиночестве чуть поодаль от костра. В полном составе на праздник явилось и Ежевичное семейство – успешнейшая в этих краях чета предпринимателей вместе с детишками, всеми как один одетыми в черное. Даже несколько геверских женщин были здесь тоже.

Среди собравшихся Пэйджи приметил леди Полумесяц, и его охватила невероятная радость.

– Красавица… – восхищенно произнес юноша, не сводя с геверки взгляда.

Хом скривился:

– Эта – красавица? Брось. Если уж тут и есть красавица, то разве что она, – с этими словами блондин указал в сторону худой и печальной Ежевичной Жены, стоящей вместе со всем своим многочисленным потомством.

– Ежевичная Жена? – удивился Пэйджи. – Да она тебе в матери годится!

– Можно подумать, это когда-то кого-то останавливало, – парировал Хом.

– Но она замужем за Бородатым. Они богачи. И неправильно думать, что…

Но друг оборвал его:

– Пэйджи, заткнись. Неправильно, знаешь ли, пускать слюни на маленькую чумазую цыганку, а ты именно этим и занимаешься.

– Сам заткнись, – беззлобно ответил Пэйджи и поднялся с земли, чтобы пойти поздороваться с Витой.

Но едва он подошел к ней, как все мигом замолчали, услышав знакомый всякому здесь низкий голос, громко оповестивший:

– Да начнется новый год. Спица качнулась, колесо года продолжает свой ход.

Жрец приблизился к костру и вознес длинные могучие руки над пламенем.

Он был высок, сухопар, с четко прочерченными на лице скулами – казалось, о такие скулы можно даже порезаться. Во всем его облике читалось что-то авторитарное, бескомпромиссное. Недаром люди относились к Жрецу с великим почтением, приносили подарки к каждому полнолунию, без задержек выплачивали земельную ренту. Конечно, народ старался задобрить и мистера Келли – но только потому что тот был старым воякой и следил за правосудием в общине. Жреца же все слушались на каком-то внутреннем, интуитивном уровне.

Слегка коснувшись золоченой пуговицы на своем роскошном темно-синем мундире, Жрец начал свое обращение… увы, не с торжественной речи.

– Прежде чем мы начнем празднество, я спрашиваю каждого из вас: кто призвал в наши владения геверов?

Травница поднялась и, расправив зеленое платье, с вызовом ответила:

– Брось притворяться, будто не понял по сию пору, что это была я.

Люди, ошарашенные таким панибратством по отношению к лорду, принялись удивленно перешептываться, а Жрец по-прежнему невозмутимо продолжил:

– Тебе известно о правилах, устанавливающих наши ограниченные отношения с остальным миром. Тем не менее ты их нарушила. Тебе не место на сегодняшнем ритуале, пусть это будет для тебя уроком.

Травница махнула рукой:

– Я даже не живу на твоей территории, расслабься.

– Тем не менее ты призвала гостей на мою землю. Без моего соглашения. Возможно, тебе лучше отправиться обратно на свою территорию?

Хом, любимчик Жреца, до этого молча наблюдавший за происходящим, сейчас же демонстративно вышел вперед и приказным тоном распорядился:

– Проводите эту женщину до ее дома.

Двое крепких мужчин из полевых работяг подошли к Травнице, и той ничего не оставалось, кроме как подчиниться.

«Я так и знал, что этим закончится, – уныло подумал Пэйджи. – Я ее предупреждал».

Стоявшая рядом с ним Вита смотрела на это в гробовом молчании, даже в оцепенении. Ни она, ни Пэйджи не могли и пошевелиться.

Такой же неподвижной оставалась и фигура Жреца у костра. Сейчас он был на пике своей силы и власти: царственный, непрошибаемый, словно тысячелетний камень.

Проходя мимо него, Травница едко процедила:

– Ублюдком был, ублюдком и останешься.

Оба сопровождавших в ужасе отшатнулись от женщины. Жрец же, казалось, пропустил ее грубость мимо ушей, разве что его взгляд стал еще более холодным, а без того тонкие губы сжались в узкую нить, не произнеся ни слова в ответ.

Жители общины в молчании смотрели на то, как эта странная, но по-прежнему полная невыразимого достоинства женщина покинула их собрание, один из главнейших праздников года Самайн – поворотную точку на зиму.

Пэйджи повернулся к Вите и, беспомощно разведя руки в стороны, будто лично извиняясь за случившуюся сцену, неуклюже улыбнулся:

– Добро пожаловать в нашу деревню.