– Дверь закрыть не забудь!
Комната была мягко озарена теплым желтым свечением. Глухо стукнула дверь. Замешкавшись на пороге, я решил осмотреться. Половину пространства занимала гора вещей. Можно было бы принять ее за хлам, но вглядевшись, я рассмотрел, что чемоданы, сумки, зонты, корзинки, шляпы, мячи, коробки, детские игрушки, искусственные цветы и прочее – все абсолютно чистое, а некоторые предметы и вовсе новые.
Другую половину застилали деревенские разноцветные вязаные коврики. В углу стояла маленькая, почти детская кроватка, застеленная трогательным лоскутным одеялом и увенчанная пирамидой из подушек разного размера. Низкий столик на толстых ножках раскорячился по центру, рядом – две крепко сбитые скамеечки. У одной из стен камин. Девчонка как раз сидела ко мне спиной около него, изо всех сил дуя в каменное чрево. Дрова весело трещали, а языки пламени то и дело облизывали булыжники.
Наконец пигалица обернулась, указала на одну из табуреток, улыбнулась во все тридцать два:
– Проходите, гости дорогие!
Как по команде, Крот спрыгнул с рук, гордо прошествовал к столу и взгромоздился на него. Я все еще был смущен, но предложение тоже с радостью принял.
– Чай? Кофе? Какао?
– Какао, пожалуйста!
В комнате не видно было ни чашек, ни чайника, но раз хозяйка предлагает!
– Не присмотришь ли ты пока за огнем? – девчонка подбоченилась и лукаво глянула на меня.
– Легко! – согласился я.
И стоило только мне подойти к камину (откуда он здесь, черт возьми?), как какао уже дымилось на столе. Кроме двух чашек, на нем появилась тарелка с сахарным печеньем, блюдо с пончиками и подносик с ароматными булочками и миска с молоком, которое кот тут же начал лакать.
– Не удивляйся, я ждала тебя! – просто сказала маленькая хозяйка. – Да не пугайся ты так! Сейчас все расскажу! Только сними сначала куртку, жарко же.
Коротышка плюхнулась на вторую табуретку, наконец-то предоставив возможность как следует ее рассмотреть. Ну и мода нынче!
Девчонка была похожа на дикобраза, вымазавшегося в краске: волосы зелеными иглами торчали в разные стороны, намертво залакированные. Наряд представлял зрелище не менее интересное: тяжелые высокие ботинки, полосатые чулки, короткое черное платье и красный фланелевый халат в красный горошек, натянутый сверху.
За всем этим великолепием я не сразу заметил тонкие лучики морщинок, обрамляющих умные спокойные глаза – на самом деле, она была не подростком, а скорее молодой женщиной, хоть и лелеющей весь задор юности.
Деликатно дождавшись моих внутренних выводов, хозяйка протянула руку:
– Лилит, очень приятно. Можно просто Лиля, так современнее. Ну, или Лили – Крот зовет меня именно так.
– Кажется, я слышал. Сергей, очень приятно, – ответил я.
– Я знаю. И про тебя – тоже. С крыши все видно – это вам мой камелек не заметен, ни скрипа, ни шороха не слышно. Про родителей, вижу, спрашивать передумал. И правильно: я уже давно из возраста вышла, когда людьми опека интересуется. Одеваюсь странно – так это по работе. Потом как-нибудь объясню. А мансарда принадлежала мне всегда, просто жила далеко, а сейчас случилось оказаться здесь, в Питере, по делам.
В горле пересохло, и почему-то все вопросы растаяли в воздухе. Рядом с ней все было так ясно и просто, что искать потайного дна не хотелось. Раз она самостоятельный взрослый человек, зачем ворошить муравейник, вызнавая подробности. Вдруг это ее оскорбит, обидит? У каждого же свои тараканы. Захочет – сама расскажет.
Мы прихлебывали вкуснейший какао, закусывая его свежей выпечкой. В основном молчали и улыбались. Я спросил только про костюм:
– Лиль, а на какой работе такой оригинальный дресс-код?
– Внедряюсь к панкам! – ответила она абсолютно серьезно.
– Ты что, спецагент? Хотя, если так, то, наверное, тебе нельзя об этом рассказывать?
– Можно и так сказать, – хохотнула Лилька. – Рассказывать-то разрешено, но ты же все равно не поверишь!
– Допустим. А какая ты без всего этого маскарада? Вне работы?
– Да никакая. В этом и суть. Так проще примерять любой образ. Вот почему, например, к субкультурам примыкают подростки, становясь готами, эмо, металлистами, реперами? Они ведь пока не знают, какие на самом деле: ярко проявившаяся самоидентичность не мешает рядиться во все эти тряпки, соблюдать законы стаи. Им кажется, это способ самовыражения… Нет! Только выбор среды, в которой ты будешь учиться существовать, отрабатывая, в сущности, стандартные навыки субординации в коллективе! Представь теперь взрослого, кото…
– Подожди! А как же ты?
– Ну, я же говорила – у меня способность, даже, наверное, талант лицедействовать. Быть именно такой, какой нужно в конкретный момент. И поэтому возраст здесь ни при чем: я ведь даже старше тебя!
– Не может быть! – удивился я.
– Будешь хорошо себя вести, расскажу, где молодильные яблочки достать, а, может быть, и воды живой отолью! – хихикнула Лиля. – Надевай куртку, пойдем на звезды смотреть!
Я слегка замешкался:
– Если честно, у меня не слишком сложились отношения с этой крышей…
– Случай не самый тяжелый. Секундочку!
Хозяйка нырнула вглубь комнаты, чем-то гремела, плевалась, стучала, но уже совсем скоро появилась с двумя пледами и огромной косматой белой шкурой в руках.
– Мы прямо у порога посидим, там отличный вид!
Я обреченно согласился. Но, едва открыв дверь, замер от восторга. Небо, усыпанное далекими мелкими звездами, было расцвечено разноцветными всполохами северного сияния. Лили бросила подстилку, и мы втроем расположились на ней в полной тишине. Крот, конечно же, не видел переливающееся чудо природы, но уловил торжественность момента и замер, вытянув мордочку в сторону расцвеченного неба. Полное молчание: каждый боялся спугнуть хрупкое очарование.
– Чудеса! – наконец проговорила моя новая знакомая.
Подул ветер, и небо медленно затягивало тучами.
– Тебе, наверное, пора?
– Действительно, прости, загостился! – я совсем потерял счет времени, а ведь было уже за полночь. – Только не уверен, что в темноте смогу преодолеть весь путь без проблем.
– Не полезешь же ты снова через чердак? Пойдем, я провожу до нормальной лестницы. Правда, придется перейти в свой подъезд через двор.
Лили взяла на плечо Крота, я последовал за ними. Мы обогнули мансарду и оказались около двери, ведущей прямо в парадную.
– Ты завтра не приходи, и послезавтра, наверное, тоже. Много дел. Тебе Крот передаст сигнал. Жди.
Она посмотрела на небо, поводила по звездной карте пальцем. Пробормотала что-то про день весеннего равноденствия, отметила, что до него осталось совсем мало времени. Потом, опомнившись, передала мне в руки кота, улыбнулась, помахала ручкой и, развернувшись на пятках, ушла.
Я быстро спустился по гулкой лестнице, хрустя снегом, пересек двор, осторожно поднялся до квартиры. Открыл дверь. Пакеты сиротливо валялись на полу, бесхитростно обнажив нутро, набитое кошачьим кормом, сухариками, хлопьями и банками с консервами.
Я разделся, нацепил тапочки, прошел в кухню, чтобы наконец-то покормить кота. На крыше одиноко стояла маленькая фигурка, она помахала еще раз, после чего скрылась за дверью. На секунду мелькнула узкая полоска света, после чего все погрузилось в темноту.
Я еще долго стоял и улыбался.
Кармелия Борисовна без малейшего проблеска эмоций на породистом лице сидит рядом с антикварным фортепиано. Оболтус-ученик виртуозно мучает благородный инструмент. Клавиши стучат, скрипят, дают петуха, рыдание звуков молит о пощаде.
Преподаватель музыки – тертый калач, и даже если мелькает в умной голове шальная мысль о том, что неплохо бы выхватить из-за спины тонкую указку и настучать по жирным, непослушным ученическим пальцам, она ее старается не замечать. Привычно прямая спина, мраморная маска аристократичной вежливости, ровный голос без нотки раздражения – воспитание и многолетняя самодрессировка проявляются в каждый момент существования этой женщины. Плавные движения, грациозные манеры, элегантные глухие наряды в пол – она настоящая леди, несмотря на кипящую цыганскую кровь. Ох, дернула бы Кармелия Борисовна в поля, нарядившись в цветастую юбку, да отец-профессор перевернется в гробу. Стыдно.
Женщина легко перебирает тонкими пальцами оборку на бархатном рукаве и, дабы отвлечься от звуков Чистилища, извлекаемых патлатым мальчишкой, прикидывает, что бы съесть на ужин, минуя поход в магазин. В домашнем холодильнике лежит ломтик ветчины и подсохший кусочек сыра. Кармелия Борисовна, повеселев, вспоминает о початой бутылке бордо в серванте красного дерева. Что ж, чем не повод вместо ужина устроить маленькую одинокую вечеринку! Решено! Сильная и независимая женщина будет кутить!
Кармелия взглянула на часы. Две минуты до свободы. Ученики не правы, когда думают, что звонка с урока ждут только они. Преподаватели нуждаются в отдыхе не меньше.
Мальчишка самозабвенно играет. В нем нет ни крупицы таланта, ну и что? Родители рады увлечению, да и он сам получает удовольствие от занятий. Музыка отвлекает от семейных скандалов, жестоких одноклассников и сверстников во дворе, поднимающих парнишку на смех из-за чрезмерной физической слабости.
В дверь постучали.
– Кармелия Борисовна, извините, можно забрать Степашку? Нам бы побыстрее домой, хотим сюрприз подготовить папе. У него сегодня день рождения!
– Да-да, конечно! Всего доброго! Наилучшие пожелания вашему мужу!
Пока ученик собирался, Кармелия подумала, как это гадко и смешно, когда слово «любимый» с годами превращается в «папу». Она бы себе такого не позволила: тихонько укладывала бы детей, облачалась в шелковый пеньюар, надевала кокетливые босоножки с меховыми помпонами и статно вплывала в утонувший в сигарном дыму кабинет мужа. Но не судьба!
Дома женщина пригубила вина, закусывая пармезаном и пармской, откинулась в кресле и стала вспоминать.
17 февраля. День рождения папы Степана. День, когда она в 92-м познакомилась со своей первой и единственной любовью. Она, звезда Мариинки, в тот голодный год вынуждена была выступать на юбилеях нуворишей, ничего не смыслящих в классической музыке, но стремившихся подчеркнуть свою избранность, возможность купить многое. В тот вечер она оказалась после такого выступления в кабаке на Невском: стройная, брови вразлет, волосы зачесаны, винтажное кружевное платье.
Он сидел за соседним столиком, и когда хозяева жизни опьянели, забыв про артистов, тихо предложил сбежать. Почему-то пианистка согласилась.
Дул ветер, расплывалась кругами под глазами тушь «Ленинградская», а они стояли у парадной – молодые, веселые и прекрасные. С того дня они не расставались.
Кармелия Борисовна встала, открыла резную шкатулку на туалетном столике, вытянула за цепочку овальный медальон. Холодный металл гладкой галькой лег в ладонь. Одно нажатие пальца – на нее смотрел широко улыбающийся парень со светлыми глазами и легкой волной в целуемых морским бризом волосах.
Сентябрь девяносто второго. Они подали заявление в ЗАГС и уже через несколько часов поезд уносил их с Московского вокзала в Севастополь. Там ждал их незабываемый, захватывающий дух Фиолент. Они остановились у бабы Светы, в доме у скалистого обрыва, пили литрами домашнее розовое, плавали на защищенный неприступными скалами пляж за гротом Дианы, раздевались, нежились на бархатном солнышке, растянувшись на крупных камнях. Они ели счастье большой ложкой и верили – дальше будет еще лучше..
О проекте
О подписке
Другие проекты