Чего ты боишься?

… – Чего ты боишься?

– Что мама умрет раньше меня, – слова прозвучали прежде, чем она успела подумать.

– Нет, ты не поняла. Чего ты боишься на самом деле?

– Я… – она нахмурилась. Голова слегка кружилась, временами казалось, будто где-то в самой глубине естества закручивается в тугую спираль свинцово черный, безудержный смерч. Грозит унести, забрать, поглотить… – Наверно, одиночества и забвения. Как большинство людей.

Внимательные каре-зеленые глаза с темным ободком слегка отодвинулись от ее лица. Жадный интерес в них сменился легкой досадой и усталостью.

– Одиночество… что ж. Многие боятся одиночества, Мэри, – с непонятной интонацией протянул собеседник.

Кажется, потеряв интерес к разговору, он откинулся на спинку кресла и принялся невозмутимо потягивать через трубочку… три слоя… светлый, густо-коричневый, бежевый… латте? Она не помнила, что он заказывал. Хуже того, свой заказ она не помнила тоже. И… Мария, Маша, разве кто-нибудь называл ее раньше Мэри?!

Перед ней красовался белоснежный многослойный кусок торта. Выполненный на нем с помощью порошка какао рисунок отличался удивительным мастерством. Казалось, нанесенный несколькими умелыми штрихами гоночный автомобиль сейчас умчится прочь, и вместо него останутся лишь клубы пыли. Машинально повертев в руке ложечку, она так и не решилась притронуться к этому великолепию. Покосилась на тонкую фарфоровую чашку с зеленым чаем. Судя по запаху, жасмин. Который она ненавидит еще со студенческих времен. Хмм.

Маша перевела взгляд на своего сотрапезника. Внезапно почувствовала, что ее тошнит и судорожно сглотнула. Вцепилась кончиками пальцев в край стола так, что они побелели. Моргнула, обвела бездумным взглядом кафе. Светлое дерево, окна во всю стену, стеклянные витрины с моделями судов. Гравюры или офорты с изображениями старинных парусников, цеппелинов, паровозов.

Странно, но дурнота отступила так же стремительно, как началась. Маша снова взглянула на соседа по столу. Толстовка, браслеты и перстни на обеих руках. В ухе – небольшой тоннель, дань канувшей в небытие моде. Небритость, почти трансформировавшаяся в усы и бородку. Волосы странного, пегого оттенка. То ли крашеные, то ли с сединой. Худощавый, скуластый, весь какой-то костистый. Совершенно незнакомый.

– Ты ожидал услышать другой ответ?

– Честно сказать, надеялся. Жаль, что откровенности так и не суждено было принять участия в нашей беседе.

– Возможно, ты ошибаешься.

Он негромко вздохнул, качнул головой:

– Я никогда не ошибаюсь.

«Выйти в туалет, изучить содержимое сумочки, попытаться вспомнить хоть что-нибудь… Хотя бы понять, кем является этот самоуверенный хлыщ, с которым мы почему-то на «ты».

За спиной грохнула дверь, прокуренный голос не терпящим возражений тоном скомандовал:

– Всем оставаться на местах!

Машин собеседник мгновенно подобрался, сделавшись похожим на огромного взъерошенного кота.

– Уважаемые граждане, первостепенная обязанность каждого из здесь присутствующих оказать посильное содействие правоохранительным органам, то есть нам, – чуть нараспев и явно скучая проинформировал тот же голос. – Попрошу предъявить к досмотру личные вещи и документы.

Официанты застыли, будто вмерзшие в лед пингвины. Посетители, кто нехотя, кто с готовностью потянулись к сумочкам, портфелям и рюкзакам.

– А в чем, собственно, дело? – возмущенно осведомился полный господин в светлом костюме.

– Молчать, – не повышая голоса приказал прокуренный.

– Не понимаю… – господин начал подниматься из-за стола.

Краем глаза Маша уловила стремительную тень, ее сильно дернули за руку, заставляя подняться, и сдавили в железных объятиях. К виску крепко прижалось что-то холодное. Отвлеченные скандальным толстяком полицейские еще только поворачивали головы, а похищаемая недавним собеседником Маша уже очутилась возле ведущей на кухню двери. Странный, предположительно чужой и, по-видимому, опасный молодой человек обладал недюжинной силой и тащил ее за собой уверенно и легко, точно надувную куклу.

– Вот он!

Что-то вжикнуло совсем рядом, от притолоки отлетела щепка. Похититель дернулся, ругнулся сквозь зубы и, не выпуская заслонявшую его от полицейских Машу, спиною вперед отступил в служебный коридор.

– Не стрелять! У него заложник!

«Благодарю, Кэп, а мы и не заметили!», – пронеслось у Маши в голове.

В первые секунды, ошалевшая от неожиданности и страха, она почти не сопротивлялась. Теперь, ощутив, что объятия знакомого незнакомца ослабли, и к виску больше не прижимается то страшное и холодное, она отчаянно рванулась прочь.

– Дура, куда?! – в отчаянии простонал он.

Не снизойдя до ответа, она саданула ему пяткой под колено.

– С ума сошла?! – рявкнул он уворачиваясь и встряхивая Машу за плечи. – Где она?

– Кто?! – немало озадаченная звучащими в его голосе досадой и отчаянием, она тоже невольно повысила голос.

– Флешка! Надеюсь, не осталась в сумочке на стуле?

– Обалдел? Какая флешка?!

– Ну, знаешь!..

Он внезапно ее выпустил, развернулся и устремился прочь по коридору. Секунду Маша стояла столбом, точно жена Лота. Затем, услышав приближающийся к двери слаженный топот, рванула следом.

Она нагнала его в каком-то служебном помещении. Стопки скатертей и полотенец наводили на мысли о бельевой. Похититель (спаситель?) судорожно дергал шпингалет окна. Покрашенные далеко не в первый раз рамы не желали поддаваться. В отчаянии он саданул по задвижке рукоятью пистолета. Поспешно осмотревшись и плохо соображая, что делает, Маша принялась толкать к двери стоявшую поблизости тумбочку.

– Молодец, – сквозь зубы бросил он, распахивая окно, – жаль только, что дверь открывается наружу.

Несмотря на первый этаж, окна оказались высоко над землей. Спрыгнув первым, он присел, по-волчьи огляделся и повернулся к ней:

– Давай!

Глянув вниз, на асфальтовую отмостку и колючие кусты, она испуганно замотала головой.

– Как знаешь!

Его спина мелькнула пару раз и пропала среди деревьев.

Судорожно всхлипнув, Маша сползла на пол и обхватила колени руками. Полицейские ворвались в комнату, тумбочка с грохотом отлетела в сторону.

– Женщина, вы в порядке?

– Ушел, сукин кот… через окно ушел! Третий и пятый, живо на улицу!

– —

Из отделения Машу выпустили около девяти вечера. Пожалуй, ее спасло только то, что полицейские не восприняли зареванную девушку всерьез и почти не уделили ей внимания. Подумаешь, случайная заложница, оказалась в не в то время не в том месте.

Официанты и посетители кафе, кто помнил, в один голос уверенно заявляли, что она сидела за столиком одна, никого не ждала и удивилась, если не возмутилась, когда к ней подсел предполагаемый преступник. Следовательно, обвинить ее было не в чем. Переписав данные из паспорта, усатый полицейский заставил Машу вспомнить каждое произнесенное за столом слово и отпустил ее под обещание не покидать город надолго в ближайший месяц.

Спросить ее, что происходило за дверью служебного входа, когда похититель и жертва скрылись от глаз полиции, ему в голову не пришло. Действительно, что интересного в том, как Машу тащили по коридору и как отпустили, когда она стала не нужна?

На улице царили мягкие сумерки, последние лучи розовато отражались от окон верхних этажей. Шуршали под ногами сухие листья. Конец августа или середина сентября. Подходящее время для одинокой, умиротворяюще-неспешной прогулки.

Туфли немилосердно натирали и, отойдя на пару кварталов от отделения полиции, Маша обессиленно опустилась на первую попавшуюся скамейку. Адреналин, подстегивавший ее в последние часы схлынул, девушку охватила апатия.

Кроме паспорта на имя Арсеньевой Марии Викторовны в сумочке отыскался кошелек с небольшой суммой денег, проездной, ключи, зеркальце и прочая женская дребедень. Все это Маша видела первый раз в жизни. Впрочем, она не помнила, как выглядела «ее» сумочка и вообще смутно предполагала, что раньше у нее был рюкзачок.

Память словно играла с ней в прятки. Лицей, университет, работа вспоминались урывками и фрагментами. Лицо матери, лохматый букет астр на день рождения… кто его подарил? Квартира, в которой она выросла, ковер на стене возле кровати, сервант в гостиной, велосипед, качели… К тому же Маше казалось, что фотография в паспорте была иной. Нет, лицо безусловно ее. Карие глаза смотрят знакомо, укоризненно и чуть печально, мягкий овал лица, вздернутый, почти курносый нос, бледная кожа… но она никогда не красилась так ярко и не завивала волосы. И группы крови в паспорте раньше вроде не стояло.

Рассеянно полистав страницы, она нашла штамп с пропиской. Да, Москва, это она помнила точно. Название улицы ни о чем не говорило. В этой ли квартире она живет? Одна или с мамой? Или не с мамой…

Телефон?! Контакты, родные, знакомые, кто-нибудь, кто растолкует, что с ней случилось. Она вытряхнула все содержимое сумочки на колени, проверила карманы. Телефона не было. То ли ему «приделали ноги» в полиции, то ли он исчез раньше. Остался только, словно в насмешку, зарядник.

Зато на темной ткани платья обнаружилось несколько небольших пятен крови. Несомненно, чужой.

Нужна карта города… интернет? Газетный киоск отыскался быстрее, чем интернет-кафе. Расположенная возле метро «Ясенево» Тарусская улица оказалась на другом конце города.

– —

Совершенно незнакомый, заросший двор. Обшарпанная дверь без кода, граффити на стенах. Освещенные единственной тусклой лампочкой лестничные пролеты. Липкие перила, грязный пол, въевшийся, стойкий кошачий дух. «Я жила в другом месте, а теперь… здесь?».

В почти пустом в этот час поезде МЦК она мысленно пережила еще раз доступные памяти события последних нескольких часов. Поэтому, когда в полутьме подъезда от стены отделилась высокая, смутно знакомая фигура, она не удивилась и почти не испугалась.

– Быстро тебя отпустили.

– Ты ранен?

– Пустяки.

Щепка от притолоки воткнулась ему в тыльную сторону ладони. Обернутый вокруг руки и до того не слишком чистый носовой платок украсился бурыми пятнами.

– Дай, посмотрю.

– Любопытство сгубило кошку.

В ванной не оказалось даже шкафчика.

«Где же аптечка?..»

Он хозяйским жестом извлек из холодильника перекись водорода (предположительно, из ее холодильника!). Не говоря ни слова, ушел в комнату и там пропал. Маша осторожно заглянула. Незваный гость деловито рылся в нижнем ящике шкафа. Через минуту он извлек оттуда вату и бинт.

Отодвинул хозяйку квартиры с дороги, вернулся на кухню, размотал платок. Ранка оказалась небольшой, но глубокой, кожа вокруг успела покраснеть. Маша сунулась было помочь, но в ответ получила хмурое «Не надо, я сам».

Плеснув на ранку перекисью, гость как-то очень ловко и профессионально забинтовал руку, уселся верхом на стул, глянул на Машу снизу-вверх:

– Н-ну?

Она прислонилась к шкафу, еще раз внимательно оглядела незнакомого знакомца с ног до головы. Почему-то хотелось верить, что он на ее стороне. Или интуиция сбоит следом за памятью?..

– Куда ты дел пистолет?

– Пистолет?! В смысле, зажигалку? Вот она, в кармане. А тебе зачем?

– Выясняю, получится ли применить ее еще раз, буде возникнет необходимость.

Он дернул бровью и глянул скептически, явно сомневаясь в Машиных умственных способностях.

– А если бы меня убили? – вкрадчиво поинтересовалась она, спешно меняя тему. Лучший способ защиты, это, как известно, укусить первой.

– Стрельба сценарием не предполагалась, – угрюмо и чуть смущенно буркнул предположительно новый, а может быть и старый знакомый.

– Чьим сценарием? – с деланым спокойствием уточнила Маша.

– Моим.

Она присела на подоконник, поболтала ногами, глянула на него искоса. Прикинула так и эдак и, наконец, решилась:

– Слушай, сценарист, мне нужна помощь.

– Серьезно? Тебе? А я думал мне.

Оказывается, он тоже нервничал и злился, правда до сих пор успешно это скрывал.

– Значит, нам обоим.

– Есть идеи, кого попросить? – сарказм в его голосе приобрел угрожающие нотки.

– Дело в том… – она мысленно зажмурилась, – что я ничего не помню.

– В смысле, не помнишь? – длинные ресницы растерянно моргнули, в глазах с темным ободком на секунду мелькнули недоверие и паника, мгновенно сменившиеся прежней непробиваемой насмешливой уверенностью.

– Я помню, кто я такая… на этом все.

– Но ты же приехала сюда?

– Прописка в паспорте.

– Я думал ты снимаешь, иначе ни за что бы… надо немедленно уходить! Они скоро сопоставят факты, все поймут и придут сюда.

– Кто «они»?

– Та-ак. Ты помнишь, кто я? Помнишь, почему оказалась в кафе?

Она в отчаянии помотала головой.

– Больницу тоже не помнишь? И мужика в боксе?

– Н-нет.

– Вечер перестает быть томным. Черт, знал бы я, на что подписываюсь…

– Я во что-то тебя втянула?

– Не без того. Так, все, уходим. Поговорим где-нибудь в другом месте.

– Хорошо, только погоди минуту, я сменю платье на что-нибудь более подходящее.

– И телефон оставь здесь. Мало ли…

– Телефона нет, он пропал еще до кафе или его увели в полиции. А твой?

– Оставлен в надежном месте.

Вопреки законам жанра, дом они покинули без приключений. Вскочили в первый попавшийся автобус, забились на заднее сиденье.

– Расскажи, что с нами случилось, – попросила она робко.

Он задумался, на мгновение нахмурился.

– Это будет непросто, я знаю далеко не все. Все началось с того, что твоя мама сломала ногу.

– Моя мама?!..

Почему-то она ожидала услышать нечто совсем иное. Может, историю об ограблении банка или о промышленном шпионаже. Как мама может быть замешана в какой-то явно противозаконной афере? Она – божий одуванчик, беззащитная, маленькая, робкая. И… Маша почти ничего про нее не помнила. В памяти всплывали лишь какие-то разрозненные фрагменты из детства.

Она повернулась к нему изумленная, уверенная, что ослышалась. Чистая кожа… тень от ресниц на скуле… взъерошенные волосы… ухо… опасное по мнению врачей украшение – туннель. Его отверстие внезапно потянуло Машу к себе, закружило, заставило потерять связь с реальностью.

– —

… – Вам в рентген-кабинет, на третий этаж.

– А как туда…

– По лестнице, лифт со вчерашнего дня не работает.

– Но у мамы подозревают перелом, она не может идти сама! Где у вас кресла-каталки?

Отделенная от Маши крошечным мутным окошечком тетка подняла от бумаг покрасневшие от усталости, подслеповатые, профессионально-жесткие глаза. Посмотрела из-под очков, как на клиническую идиотку.

– Девушка, кресла все заняты. И на лестнице от них мало проку.

– А может кто-нибудь помочь? За деньги?

Тетка равнодушно пожала плечами:

– Не знаю. Все как-то справляются.

– Девушка, не задерживайте очередь, – раздраженно поторопил сзади дышащий на ладан дедок.

Мама, жалкая, по-старушечьи сгорбленная, сидела на лавочке, там, куда ее вынес из кабинета хирурга медбрат. Сидела, поджимая больную ногу и, кажется, плохо понимала, что происходит. Вероятно, ей было очень больно.

– Да что у вас за больница такая! – стараясь не расплакаться, выкрикнула Маша.

Дедок гневно пыхтел, стуча клюкой по покрытому мраморной крошкой полу.

До лестницы они кое-как доползли-допрыгали, помогла какая-то пробегавшая мимо медсестричка. Преодолели несколько ступеней и поняли, что не доберутся даже до верха пролета. Вцепившись одной рукой в дочь, другой в перила, мама отрешенно рассматривала тщательно отмытые хлоркой стены и пол.

Вверху раздались быстрые шаги. Их обладатель что-то насвистывал и явно чувствовал себя великолепно. Вскоре показался одетый в белый халат, кроссовки и джинсы парень лет тридцати пяти. С туннелем в ухе, с забавной, торчащей вверх прической. Спрыгнул с пары последних ступенек предыдущего пролета и остановился, обнаружив, что дорогу ему перегородили две отчаявшиеся женщины. Окинув обеих цепким взглядом, он присвистнул и деловито поинтересовался:

– На рентген?

Маша кивнула, говорить мешали слезы.

– Клевенько.

Не добавив больше ни слова, парень подхватил маму на руки и осторожно двинулся вверх по лестнице.

– С-спасибо, – едва сумела выдавить из себя зареванная Маша. Она старалась не отстать и не потеряться – несмотря на ношу, парень перемещался невероятно шустро.