4. Гул

Астрид стояла у очага, осторожно перемешивая травы в глиняной миске. В воздухе смешивались запахи сырых досок, которыми были отделаны дома, и легкий аромат готовящейся пищи, уносимый ветром. Огонь тихо потрескивал, отбрасывая теплый свет на стены. На полке над очагом стоял тяжёлый глиняный горшок с едва видимыми трещинами, который, казалось, пережил несколько поколений их семьи, однако Астрид прекрасно помнила, что он треснул девять лет назад, когда они с Саной носились по дому, отбирая друг у друга кусок ткани для нового платка. В доме царила обычная, успокаивающая тишина, нарушаемая лишь звуком шагов отца, который рубил дрова у входа, и негромким напеванием матери, перебирающей ткани в углу. Вроде как, все было как обычно безмятежно, умиротворенно, однако эта картинка казалась лживой, подобно миражу или дурману после крепкой брусничной настойки. Девушка знала, что это спокойствие ненастоящее, притворное и до тошноты фальшивое.

Астрид на секунду оставила готовку и подхватила со столешницы чашу с родниковой водой, бросила туда горсть зерна и вышла на крыльцо. Половицы скрипнули под ногами. Девушка поставила чашу на подгнившую от сырости ступень и поджала губы. Это был ритуал, вошедший в повседневную жизнь наравне с вечерними песнопениями, символическая жертва богам, чтобы день прошел благоприятно. Отовсюду слышались привычные звуки пробуждающейся деревни. Перед рассветом пахари шли в поля, чтобы проверить, не оставил ли лес следов на их урожае – иногда в земле находят странные символы или следы, которых не должно быть. Близился сезон урожая, когда каждый вечер в сезон урожая жители собираются, чтобы очистить и сложить собранное зерно в общую амбарную кладовую, которую запирают особым ритуалом, а потому пахари проводили почти все свое время в полях. После окончания жатвы вся деревня собирается на площади, чтобы благодарить богов, это единственный день в году, когда никто не боится оставаться на улице после заката. Раньше Астрид любила праздники за еду: каждый раз женщины готовят особое блюдо из хлеба, меда и трав, которое по преданию защищает тех, кто его съест, однако девушка любила его не за магические свойства, а за сладкий вкус, отдающий легкой горчинкой. Однако был и праздник, который Астрид ненавидела всей душой – Ночь Теней. Это самый мрачный праздник, когда жители закрываются в домах, гасят все огни и проводят ночь в молчании и темноте, по преданию, это ночь, когда боги уходят в лес и нельзя привлекать к себе их внимание, чтобы не накликать беду на грядущий год. Вспомнив о десятках ночей в безмолвном ужасе, Астрид поспешила вернуться в дом, к теплу и защищенности.

Голова девушки все еще была занята ночным шепотом. Она пыталась сосредоточиться на работе, но каждая ее мысль возвращалась к тому странному событию. Мысли, подобно чернокрылым воронам, кружили, сплетались в бешеном смертельном танце.

Неожиданно дверь дома скрипнула. Звук был тихим, но он разрезал тишину, словно удар грома. Астрид подняла голову, и её взгляд встретился с фигурой, стоящей на пороге.

Это был жрец.

Он стоял, закутанный в темную мантию, которая почти сливалась с предрассветным сумеречным светом за спиной. Лицо как обычно скрывала маска, из-за которой глаза казались пустыми и холодными.

Мать Астрид ахнула, выронив из рук ткань. Отец, едва переступивший порог с охапкой дров, замер на месте, пораженной странной картиной.

– Священный служитель, – прошептала мать, быстро склоняя голову.

Отец, словно забыв обо всём, опустил дрова и повторил её жест, опустив голову перед гостем. Движения его были заторможенными, как будто он только очнулся от затяжного транса.

– Благодарю за вашу преданность, – произнес жрец, его голос был низким и спокойным, но в нём звучала такая сила, что у Астрид по спине пробежал холод.

Она с трудом подавила желание сделать шаг назад.

– Что привело вас к нам? – осторожно спросил отец, всё ещё не поднимая глаз.

Жрец не ответил сразу, его мало интересовали пустые разговоры и ненужные объяснения. Его взгляд скользнул по комнате, остановившись на Астрид.

– Мне нужно поговорить с твоей дочерью, – сказал он, и его слова прозвучали как приказ, от которого невозможно уклониться.

Мать и отец переглянулись. В их глазах смешались страх и почтение. Эти два чувства идут рука об руку, сливаясь в слепое благоговение.

– Конечно, – быстро ответила мать, ее голос дрожал. – Она… Она в вашем распоряжении.

– Мы оставим вас, – добавил отец, уже направляясь к двери.

Астрид почувствовала, как ее сердце учащённо забилось.

– Нет, подождите, – вырвалось у нее, но жрец поднял руку, останавливая ее слова.

– Мы поговорим недолго, – сказал он, не глядя на родителей. – Они могут не волноваться. Ничего дурного не произойдет.

Мать и отец спешно покинули комнату, оставив дочь наедине с жрецом. Тишина стала почти оглушающей. Незваный гость ворвался в отчий дом, будто демонстрируя Астрид свою власть, способную разрушить зыбкую иллюзию безопасности.

– Ты удивлена моим появлением, – сказал он, его голос звучал мягче, чем раньше, но в нём по-прежнему слышалась скрытая угроза.

– Да, – коротко ответила она, стараясь скрыть дрожь в голосе. – Я не ожидала увидеть вас здесь. Что привело вас в наш дом?

Жрец сделал шаг ближе, и она почувствовала, как холодок пробежал по коже.

– Мы можем поговорить откровенно? Я не хочу, чтобы ты пыталась утаить от меня истину, потому что это будет тщетно и разочаровывающе. Ты провела много времени в лесу, – начал он, внимательно наблюдая за её реакцией. – Ты ищешь что-то.

Астрид стиснула пальцы, её дыхание стало прерывистым.

– Я ищу ответы, – выдохнула она.

– Интересно… И ты думаешь, что найдешь их сама? – в его голосе звучала смесь любопытства и иронии.

Она подняла взгляд, глядя прямо в пустые глазницы его маски.

– Я думаю, что должна попробовать. Думаю, что не имею права сидеть сложа руки и не пытаться, потому что мне отвратительно от одной мысли, что спустя время я могу узнать, что у меня был шанс найти сестру… Или, тем паче, я никогда ничего не узнаю вовсе.

На мгновение в комнате повисла тишина, нарушаемая лишь треском огня. Жрец слегка склонил голову, его силуэт казался непропорционально высоким в свете очага. Казалось, что ответ заинтересовал его больше, чем он хотел показать.

– Боги наблюдают за тобой, Астрид, – сказал он наконец, его голос звучал так, будто он говорил это не ей, а самой комнате. – Они видят твоё любопытство. Но помни, что истина часто становится самой опасной из дорог.

Он развернулся, не сказав больше ни слова, и медленно направился к двери.

– Подождите, – вырвалось у нее, но жрец остановился лишь на мгновение.

– Ты найдёшь свои ответы, если будешь внимательна, – сказал он тихо, не оборачиваясь. – Но будь готова заплатить за них. И помни наш разговор: без проводника сложно не потеряться во тьме. Если ты хочешь узнать, что случилось с Саной – можешь броситься в омут с головой, но если твоя цель попытаться спасти ее – такой подход может быть губителен.

Он исчез за дверью, оставив после себя странное ощущение, словно в комнате стало холоднее. Астрид тяжело вздохнула, чувствуя, как ее руки дрожат.

Мать, быстро вернувшаяся в комнату, выглядела встревоженной, но старалась скрыть это за напряженной улыбкой. Отец был серьезен, его взгляд был тяжелым, словно он обдумывал каждое слово, которое собирался произнести. Астрид же стояла у очага, её руки всё ещё сжимали глиняную миску, хотя отвар в ней давно остыл.

– Что он хотел? – тихо спросила мать, подходя ближе.

– Поговорить, – ответила Астрид, чувствуя, как голос предательски дрогнул.

– О чем? – добавил отец, его тон был более требовательным, чем у матери.

Она посмотрела на них. Родители выглядели так, будто находились на грани между страхом и надеждой.

– О моем любопытстве, – нехотя сказала она, стараясь звучать спокойно. – О том, что я ищу ответы.

Мать приложила руку к губам, а отец нахмурился.

– Боги… Я говорила, говорила тебе вчера… Я была права… Это плохо, – пробормотала мать, качая головой. – Ты не должна привлекать их внимание такими вещами. Ты накликаешь беду на нас всех…

– Не нагнетай так. Они видят в ней нечто большее, – добавил отец, его голос стал тверже. – Но это не всегда хорошо, Астрид.

– Я не делаю ничего плохого, – попыталась возразить она, но её слова утонули в их взглядах.

– Ты не понимаешь, – мать шагнула ближе и схватила её за руку. – Жрецы не просто смотрят. Они оценивают. Любопытство может быть воспринято как вызов.

– И что? – бросила Астрид, выдернув руку. – Я не могу задавать вопросы? Не могу пытаться понять, что происходит?

– Когда ты стала такой своевольной? – вскипел отец. – Потеря сестры должна была сделать тебя сильнее и мудрее, а ты будто ищешь погибель для нас всех. Ты должна доверять богам, – резко ответил отец. – А не искать то, что нам не положено знать.

– И быть как вы? Просто жить в страхе? – ее голос повысился, она не могла больше сдерживать эмоции.

Мать выглядела уязвленной, но не отступила. Отец поджал губы, сделал шаг вперед и резким взмахом руки отвесил дочери пощечину. Она пораженно моргнула и отшатнулась, схватившись рукой за пульсирующую от боли щеку. В ушах звенело, глаза заволокла пелена слез, однако эта боль пробудила не обиду, а злость.

– Не смей так разговаривать с родителями, – произнес он.

– Мы живем так, как велят нам законы, – твёрдо сказала мать. – Это защищает нас. А то, что ты делаешь, только разрушает.

– Это разрушает ваш покой, – сказала Астрид, сжимая кулаки. – А не меня.

Отец шагнул ближе, его взгляд стал строгим.

– Послушай меня, Астрид, – сказал он. – Жрец пришел к нам. Это уже знак, что ты перешла черту. Если ты хочешь жить спокойно, ты должна вернуться на праведный путь. Держись ближе к богам, к жрецам. Пусть они видят твою веру.

– И стану одной из них? Стану носить маску? – спросила она, её голос дрожал от гнева.

– Лучше быть рядом с ними, чем против них, – тихо ответил он. – Если будет надобно – станешь. Пока не поздно их интерес можно обернуть во благо.

Астрид молчала. Эти слова задели её глубже, чем она ожидала. Она не хотела становиться частью того, что пугало её больше всего. Но что, если родители правы?

– Ты думаешь, мы говорим это, чтобы сломать тебя? – спросила мать, её голос стал мягче. – Мы боимся за тебя. Ты слишком много задаешь вопросов, полных сомнения. Это не приведет тебя ни к чему хорошему. Прошу…

Астрид опустила взгляд, ощущая, как ее гнев сменяется тяжестью вязкой печали, которую было трудно выдержать, она комом встала в горле, грузом упала на хрупкие плечи.

– Мы не просим отказаться от твоих мыслей, – добавил отец, его голос смягчился. – Просто будь осторожна. Живи так, чтобы они не сомневались в твоей преданности.

Она ничего не ответила. В её голове бушевал хаос, но она понимала, что родители говорят это из-за страха.

– Я подумаю, – сказала она наконец, пытаясь уйти от разговора.

Ее слова прозвучали как обещание, но в душе она знала: она не сможет остановиться.

– Сегодня найди жреца, попроси его о помощи, попроси его о спасении, – устало проговорила мать, потирая лицо руками. – Попроси о прощении, уверь в покаянии и преданности.

***Астрид сидела на краю своей кровати, поджав под себя ноги, и смотрела в окно. Лунный свет проникал сквозь ставни, рисуя бледные полосы на полу. Воздух в комнате был тяжелым, и ей казалось, что он давит на грудь, не позволяя дышать свободно. Слова родителей звучали в её голове, как эхо, которое никак не стихнет, и каждое их слово, каждый упрек, каждый страх повторялся с новой силой.

«Живи так, чтобы они не сомневались в твоей преданности.»

Эти слова отца застряли в её сознании. Преданность. Что это значило для неё? Отец и мать видели в этом путь к спасению, к тому, чтобы избежать ненужного внимания, сохранить семью в безопасности. Для них жизнь была цепью обрядов, поклонения и страха перед тем, что могут подумать или увидеть жрецы. Они жили, как тени, спрятавшие свои желания и мысли за стенами традиций.

Астрид провела пальцами по старой простыне, чувствуя грубую ткань под ладонями. Её мысли возвращались к их словам снова и снова, как волны, которые разбиваются о камни, но никак не могут уйти. Её родители боялись за неё, это было очевидно. Но этот страх, смешанный с благоговением перед жрецами, вызывал у неё раздражение.

Они хотели, чтобы она подчинилась. Чтобы вновь стала одной из тех, кто покорно склоняет голову, не задает вопросов, не ищет правды. Они хотели, чтобы она смирилась, чтобы её мысли растворились в общем хоре молитв, где слова произносятся, но не осознаются. Но как она могла это сделать? Как могла просто отказаться от своих вопросов, от того, что вела её вперед?

Её взгляд упал на подушку, где раньше лежала голова Саны. Вспомнив сестру, Астрид почувствовала, как что-то острое кольнуло в груди. Сана тоже задавала вопросы. Она была той, кто смотрел за границу деревни, за рамки обыденного. Она искала что-то большее. И это сделало её чужой.

Астрид провела рукой по волосам, чувствуя, как её мысли закручиваются в тугой узел. Она не могла избавиться от ощущения, что её сестра была права. Жизнь в этой деревне была чем-то больше, чем просто жизнью. Она была клеткой, тюрьмой, о которой никто не хотел говорить. И жрецы – стражи этой клетки – были чем-то большим, чем просто служителями богов.

Но слова отца оставались с ней. Он был прав в одном: жрецы смотрели. Они замечали всё. И если она продолжит идти по этому пути, то может повторить судьбу Саны.

И все же, разве можно жить, ничего не зная? Разве можно жить, закрывая глаза на то, что происходит вокруг? Её родители жили так, как будто это было единственно правильным. Но она не могла. Больше нет. Покуда секреты деревни неразрывно связаны с тайной исчезновения Саны, Астрид не может себе позволить бросить эту загадку.

Девушка поднялась и подошла к окну. Лес за домом казался мрачным, но в его темноте было что-то манящее. Она снова вспомнила шепот, который слышала ночью, и это воспоминание заставило её вздрогнуть. Она не знала, что это было – её воображение или нечто настоящее, но это заставило её почувствовать, что она стоит на пороге чего-то важного.

Она прикоснулась к стеклу, чувствуя его холод.

– Может, они правы, – прошептала она. – Может, я должна остановиться.

Но ее собственный голос прозвучал так слабо, что она не поверила ему. Она знала, что уже сейчас зашла слишком далеко, чтобы вернуться. Каждый ее шаг вперед делал путь назад невозможным.

Астрид закрыла глаза, стараясь унять хаос в голове. Но вместо покоя она почувствовала, как в ней разгорается решимость. Слова родителей только укрепили её желание узнать правду. Она не могла позволить страху остановить ее. Если она не пойдет дальше, то потеряет не только Сану, но и себя.

Она отошла от окна и легла на кровать, уставившись в потолок. Ее мысли были как лес за домом – густыми, запутанными, но зовущими куда-то дальше. И она знала, что не сможет игнорировать этот зов.

Быть может, единственный шанс на мнимый баланс – принять предложение Эллен?

***Дом Эллен стоял по соседству, на самой окраине деревни, его стены из потемневшего дерева почти терялись в сумерках. Когда Астрид подошла, её встречал запах влажного мха и горьковатый аромат полыни, который доносился из приоткрытого окна. Стук в дверь прозвучал глухо, но почти сразу раздались шаги, и Эллен появилась на пороге.

– Астрид, – её голос был тихим, а взгляд – внимательным, как будто она ожидала этого визита, но всё равно была насторожена. – Заходи.

Внутри было уютно, хотя и немного тесно. Небольшой стол стоял в центре комнаты, на нём горела свеча, свет которой отбрасывал длинные тени на стены. У стены висели связки трав, их запах заполнил всё пространство. Возле очага расположилась низкая скамья, а на полу лежал старый коврик, на котором виднелись желтовато-зеленые пятна от пролитого настоя или супа.

– Ты выглядишь беспокойной, – заметила Эллен, закрывая дверь и присаживаясь на скамью. – Что-то еще случилось?

Астрид присела напротив неё, чувствуя, как нервное напряжение сковывает плечи. Она не хотела рассказывать об утреннем инциденте, отчего-то девушка решила сохранить эту тайну при себе.

– Я хочу поговорить о жрецах, – начала она, глядя на пламя свечи, чтобы не встретиться с глазами Эллен. – О том, как к ним подобраться ближе.

Эллен подняла брови, её лицо стало напряжённым.

– Ты решила, – сказала она, её голос звучал скорее как утверждение, чем вопрос.

– Да, – ответила Астрид, подняв на неё взгляд. – Ты сама просила меня сделать это. Теперь я готова.

Эллен наклонилась вперёд, опираясь локтями на колени. Свет свечи освещал её лицо, подчёркивая усталость в её глазах.

– Это непросто, – сказала она. – Ты понимаешь, что, если тебя раскроют, если поймут твои замыслы, они не остановятся ни перед чем, чтобы заставить тебя замолчать?

– Я знаю, – ответила Астрид, чувствуя, как внутри всё холодеет. – Но это мой единственный шанс узнать, что случилось с Саной.

Эллен долго смотрела на неё, словно пытаясь убедиться, насколько твёрдо её решение. Затем она тяжело вздохнула, понимая, что они обе зашли уже слишком далеко.

– Хорошо, – сказала она, откинувшись на спинку скамьи. – Слушай внимательно.

Она взяла свечу и подняла её, осветив шкаф у стены, на котором стояли старые глиняные чаши и маленькие фигурки из дерева.

– Во-первых, ты должна быть одной из них. Жрецы не доверяют чужакам. Они верят в покорность, в абсолютную преданность. Тебе придётся стать смиренной, словно ты ничего не хочешь, кроме служения. Проводи с ними больше времени, задавай праведные вопросы, покажи свою веру.

Астрид кивнула, её сердце колотилось быстрее.

– Во-вторых, – продолжила Эллен, опуская свечу, – ты должна быть осторожна с новым жрецом.

– Хальдором? – удивлённо спросила Астрид.

Эллен наклонилась ближе, её голос стал тише, почти шёпотом.

– Он не такой, как остальные. Он появился из ниоткуда, слишком быстро занял свое место в культе. До того, как он впервые появился в деревне, я видела его в лесу. Он был один, с пустым взглядом, и что-то в нём было неправильным. Он пришел из ниоткуда, очередной человек без прошлого и истории, таким нельзя доверять сразу. Никто не может быть уверен, что у него на уме, никто не знает, как он, несмотря на юные годы, получил место среди старейшин.

– Ты думаешь, он опасен? – спросила Астрид, её голос дрогнул. – Опаснее остальных жрецов?

– Я думаю, он что-то скрывает, – ответила Эллен. – И это что-то может быть гораздо больше, чем мы можем себе представить сейчас.