4. Чайки не боятся высоты

Natura abhorret vacuum[(лат.) Природа не терпит пустоты]

Джейн забивала легкие свежим морозным воздухом, подпорченным запахом табачного дыма. Роберт сидел рядом со своей коллегой на бетонных ступенях, ведущих в одно из административных помещений во внутреннем дворике.

Детективу раньше казалось, что курит он по инерции, больше не ощущая острой потребности в никотине, однако после последних событий его мнение кардинально изменилось. После допроса Дейва Ирвинга ему хотелось лишь достать сигарету и сделать первый вдох, чувствуя, как табак горечью жжет горло. Так Роберт глушил стресс и абстрагировался от реальной жизни, давая себе возможность несколько минут посидеть на улице в полной тишине.

– Что это было? – наконец нарушила молчание Джейн. – Все шло нормально, пока он не увидел фотографию Эрика.

– Знаешь, изначально все не шло нормально. Я не понял ни слова из того, что он сказал, и не вижу смысла даже пытаться, потому что это бред.

– Жаклин сказала, что Дейв проявлял агрессию ночью. Это от него у нее остался синяк.

– Отлично, – пробормотал Роберт. – Просто потрясающе. А предупредить нас никто не хотел? Как мы можем делать свою работу, если ни камер, ни показаний свидетелей, ни заключения криминалистов нет? Мы даже не можем отталкиваться от мотива, потому что любой из этих психов вполне мог совершить убийство просто из-за того, что ему так сказали голоса в голове или бредовые идеи.

– Да… – после короткой паузы согласилась девушка. – Но мы все еще можем… Нет, мы должны попытаться. Иначе зачем мы тут?

– Мы тут, чтобы на нас можно было оформить очередной висяк, – разочарованно бросил он и резким движением вдавил дымящийся бычок в ступень. – Мы тут, потому что ни одного нормального детектива не выдернут из участка ради того, чтобы несколько дней послушать бредни сумасшедших.

– Мы нормальные детективы, – тихо проговорила Джейн. – Мы ничем не хуже всех остальных. Ты и сам это знаешь.

– Да… – нервно засмеялся Роберт. – Одна застряла в амплуа выпускницы-идеалистки, а второй подсиживает капитана. Дуэт мечты.

– Зато мы дополняем друг друга, – она слегка толкнула коллегу в плечо. – Вместе мы – один полноценный детектив.

Роберт приподнял брови и повернулся к девушки, стараясь понять: пытается ли она подобными нелепыми высказываниями поддержать его или действительно так считает. Да, бесспорно, Джейн порой выдавала много странных фраз и идей, будто жила в совершенно другом мире, работавшим по иным правилам, однако это было перебором. Роберт зажмурился и покачал головой, делая вдох, прежде чем подняться на ноги и направиться делать свою работу. Впервые за долгое время его тошнило лишь об одной мысли о деле, однако выбора не было.

– Осмотрим подсобку и поедем в жилой корпус, – произнес он, повертев в руках маленькие железные ключи. – Идем.

Джейн покорно встала и отряхнула джинсы. По внутреннему дворику гуляли пациенты. Они казались потерянными детьми, бродившими по окрестностям после того, как сверстники отказались играть с ними на одной площадке. Больные останавливались у ограды, вглядывались в горы, затянутые молочным плотным туманом, или собирались в небольшие стайки, где полушепотом рассказывали друг другу истории, искоса поглядывая на санитаров.

Роберт без лишних слов сунул Джейн папку с документами и фотографиями и быстро размял ноги. После он одним стремительным прыжком допрыгнул до края забора и уперся ногой в один из прутьев. Подтянувшись на руках, он приблизился к колючей проволоке.

– Осторожно! – обеспокоенно вскрикнула она.

Мужчина переместился чуть правее, продолжая осмотр. Как он и предполагал, сталь местами покрылась ржавчиной, а никаких признаков повреждений или разрезов не наблюдалось. Роберт спрыгнул на землю и отряхнулся, оглядываясь по сторонам.

– Нужно исключить вероятность того, что кто-то помимо этих пациентов был на месте преступления, – пробормотал он.

На переулок выходили зарешеченные окна, козырьков или площадок для перемещения не наблюдалось. Роберт разочарованно поджал губы.

– Даже если так, нам все равно придется провести допрос со всеми, – напомнила Джейн. – От этого уйти не получится.

Детектив не хотел признавать, что согласен с коллегой. Он ненавидел признавать чью-то правоту. И дело было вовсе не в том, что это была Джейн, нет. Он всегда маниакально проверял всю информацию, чтобы найти хотя бы малейшую ошибку в чужих словах, играл в адвоката дьявола в любом споре, потому что ненавидел чувство поражения, что неизменно появлялось каждый раз, когда обстоятельства вынуждали сдаться.

– Там все еще есть свидетельница с биполярным расстройством, – тише заговорила девушка. – Я думаю, все самое худшее мы уже пережили. Надо закончить с осмотрами и двигаться дальше.

– Да… – отстраненно произнес Роберт, отпирая дверь в подсобное помещение.

Джейн включила фонарик и осторожно шагнула внутрь. Помещение оказалось абсолютно пустым. Детективы увереннее прошли дальше и огляделись. Ни инструментов садовника, ни сезонной мебели, ни одной вещи не было, лишь в углах заторопились к своим паутинам потревоженные незваными гостями пауки.

– Пусто, – констатировала она.

Роберт решил воздержаться от едких комментариев и обошел помещение по периметру, будто от цепких взглядов детективов могла укрыться какая-то деталь.

– Нет даже мешков с листьями, – проговорил он. – Отличное подсобное помещение для садовника.

– Это странно, – нехотя согласилась Джейн.

– Я даже начинаю привыкать к этому. Ладно, здесь делать нечего. Пока не стемнело, нам лучше добраться до корпуса. Непонятно, как далеко идти и какой будет дорога.

Девушка закивала, выходя на улицу. Она бросила последний разочарованный взгляд на помещение, ставшей очередной загадкой в деле, час от часа обрастающего подозрительными пробелами. По мере расследования загадки лишь множились, а ответов на горизонте не наблюдалось. Джейн скрестила руки на груди и огляделась по сторонам. За забором виднелся уже почти привычный пейзаж: острые зубы голодных скал и стаи крикливых чаек, то и дело пролетающих над макушками погрустневших сосен. От такого вида вмиг стало неуютно и холодно, а Рид впервые словила себя на мысли, что не так уж и хочет покидать стены клиники «Фаррер».

Однако долг превыше всего. Поэтому Джейн без лишних слов зашагала в свою комнатку за рюкзаком с необходимыми вещами, а ее напарник направился на пост охраны, куда должны были доставить ключи от жилища Эрика.

***Ворота со скрипом захлопнулись, будто недовольные тем, что пришлось выпустить жертв из ловушки. Джейн вздрогнула и застегнула свою непромокаемую куртку, которую так дальновидно уместила в сумку в последний момент. Роберт уже открыл фотографию карты на телефоне и огляделся вокруг. Девушка скользнула взглядом по его привычному черному пальто, которое детектив не менял вне зависимости от сезона. И в снег, и в град, и в дождь он рассекал в нем по людным улицам, спеша в участок или на очередной осмотр.

Роберт вообще был олицетворением постоянства и стабильности. Он носил почти одну и ту же одежду, а когда какая-то вещь изнашивалась, покупал точно такую же. Так он избавил себя от мук выбора в повседневной жизни.

Изобилие вариантов всегда приводит уставший мозг в ступор, заставляя анализировать каждый из них, чтобы прийти к оптимальному решению. Люди сами не замечают, как перегружается сознание от постоянной необходимости выбирать. Выбирать что угодно: одежду, длину носков, сироп к кофе, фильм на вечер (и, конечно, закуску к нему), цвет помады, запах духов, порядок выполнения рабочих задач, партнера по жизни, ресторан для встречи с друзьями, имя ребенку, корм для собаки или приоритетного подозреваемого в преступлении. Множество вариантов порождают муки выбора. Муки выбора перетекают в паралич. И вот, в девять часов вечера, посреди заполненного супермаркета до капли выжатый офисный работник стоит перед витриной и искренне не может решить, взять ему бейгл с лососем или сэндвич с индейкой и вялеными томатами. Это не кажется проблемой, пока не приходит осознание, что это и есть причина усталости. Нет, не приятной усталости после выполнения сложного дела. Другой усталости. Той усталости, что тяжелой ношей прибивает к земле, вытягивает энергию медленно и незаметно, пока в одно утро у человека не останется сил даже встать с кровати.

– Роб? – осторожно позвала напарника Джейн. – Разобрался?

– Да, – уверенно ответил он. – Надо выйти к океану и перед пристанью свернуть налево. Тут около мили. За минут пятнадцать доберемся.

Девушка кивнула. Она была не против небольшой прогулки. Казалось, что вне клиники даже дышалось иначе. Свободнее. Без этих незримых оков, внезапных криков и давящих взглядов медсестер Джейн смогла сбросить скопившееся за день напряжение, однако неизбежно задумалась, что ощущают люди, обреченные провести на этом одиноком острове годы? Что ощущают люди, понимающие, что «Фаррер» станет их последним пристанищем, а перед смертью они увидят не заботливые лица родственников, а холодных и скучающих медсестер, желающих лишь закончить смену и вернуться в свою кровать?

Безумие – апогей отчаяния.

От одних мыслей о подобном исходе Джейн стало тошно. Тошно от себя самой, потому что вмиг девушка осознала, как много вещей она принимала как данность в своей жизни. И дело было вовсе не в комфорте или плодах цивилизации, вроде ванны или доставки еды. Нет. Всю жизнь Джейн крайне неблагодарно относилась к своему здоровью. Ей повезло родиться без хронических заболеваний, иметь чистый и ясный ум. Чувствуют ли пациенты «Фаррера» зависть? Осознают ли они собственное безумие или это нечто, простирающееся за гранью понимания мозга? Может ли сознание познать себя? Если нет, как сама Джейн может быть уверена, что она здорова? Как она может жить долгие годы с этой четкой установкой и ни разу не задаться вопросом: что, если все в действительности не так, как ей кажется? Почему она уверена, что окружающие ее люди видят мир таким, каким видит его она? Почему она уверена, что «синий» для нее точно такой же «синий», как и для Роберта, например? Или, быть может, все намного хуже?

Что, если вся ее жизнь – продукт больной фантазии дефектного рассудка, желающего развеять скуку?

Как можно быть уверенным в таких вещах, если хотя бы однажды задаться вопросом: что такое реальность? Как можно не сойти с ума, если не задвинуть эти идеи подальше, в самый темный и пыльный уголок сознания, куда даже бродящие от скуки мысли не смогут дотянуться?

Чайка с криком спикировала вниз, с самого края обрыва, под которым яростно пенился свинцовый океан.

Чайки не боятся высоты, потому что полет – неотъемлемая часть их природы. Чайки не задумываются ни о чем, кроме поиска отбившейся от косяка рыбешки, что допустит оплошность и взмахнет своим серебристым хвостом над мутной поверхностью воды.

И Джейн порой хотела бы быть чайкой. Такой же беззаботной и отважной, чтобы можно было расправить крылья и умчаться в бесконечное небо подальше от пыльных городов, заполненных озлобленными и грустными людьми. Подальше от общества, вынуждающего прожигать свою единственную жизнь в угоду другим. В никуда. Вот о чем порой мечтала Джейн, видя этих птиц.

Однако Джейн была всего лишь человеком. Она была рождена, чтобы платить счета за коммуналку, работать до пенсии и кормить государственный аппарат налогами со скромной зарплаты. Иной жизни Рид боялась. Боялась, потому что никто из ее родственников, друзей или знакомых иначе никогда не делал. Если все молчаливо приняли правила чужой игры, приходится притворяться, что тоже их знаешь. Приходится глушить собственную никчемность сутолокой дня и калейдоскопом навязанных целей.

Чайки не боятся высоты, а Джейн жить боится.

– Ты в порядке?