Парадокс Тесея

От этой книги я получила огромное удовольствие. И если бы она не тревожила мой комплекс неполноценности по поводу собственной лени, чужеродности в любой тусовке, неучастия в волонтёрских акциях  и неумения получать удовольствие от ручного труда, "Парадокс Тесея" стал бы моей любимой книгой (одной из сотни).

Действие книги происходит в мире людей увлеченным искусством, а следовательно вынужденных задумываться на тему сохранности и восстановления великих творений, а также задаваться вопросом насколько "теряет в своей настоящести" предмет подвергшийся реставрации? Парадокс Тесея.

В моей ненаучной личной классификации эту книгу я сразу причислила к "настоящим". Столько верного подмечено в поведении людей, что это нужно было только испытать, но не выдумать. Я не анализировала литературный инструментарий автора, но владеет она им блестяще, достигая эффекта присутствия и полной включенности читателя в действие книги. Какие-то фрагменты я переслушивала по нескольку раз, боясь пропустить те, которые проспала (включаешь себе поздней ночью книжечку на сон грядущий, думая, что поймаешь момент когда тебя "начнёт рубить", и успеешь выключить, а потом просыпаешься часов в пять от её бормотания..и начинаешь "ловить упущенный момент"). Но просто продолжить слушать невозможно, надо обязательно знать что произошло в каждом абзаце. Удивительно, но почти каждый важен. В книге нет воды. И это-то в книге про Питер? ))

Питера в книге много. Я знаю его недостаточно хорошо, чтобы мысленно следовать за героями по их маршрутам (была там три-четыре раза, в общей сложности дней 15 наберётся, знакома не только с его парадно-музейной стороной, но всё же маловато).

Действующих лиц в книге около десятка-полутора, включая второстепенных, а какую драму сумели разыграть вокруг надолго утерянной картины вымышленного художника-авангардиста Прыгина! Как удачно увязаны события и локации, постепенно раскрывая отношения между героями и двигая небанальный сюжет, взятый словно из самой жизни. Имеются и удачные пасхалочки.

Эта книга лишена снобизма: возрастного, по признаку пола, интеллектуального. Насколько разные персонажи в этой истории: ускользающая Лиля; нетерпимая Кира; солнечная Ежи, умеющая быть и твёрдой; обаятельный раздолбай Нельсон; взбрычливый Глеб и осторожный москвич Денис;

с молодёжью заодно действует пожилая, но активная и зоркая пенсионерка Лидия Владимировна, собирающая заново коллекцию картин, принадлежавших некогда её деду.

Один из сюжетов этой истории замешан на подобии эксперимента-перфоманса сербской художницы Марины Абрамович. Думаю каждый видел фото-отчёты этого события и его тоже  разочаровала жестокая, глумливая природа человека. И правда, ведь, начинаешь вглядываться в собственные глубины в поиске подобной мерзости. Но не Ежи (одна из персонажей книги).  Она до последнего "топит" за людей, за веру в них, отмахиваясь от негативного опыта, и ей удалось меня немного излечить от боли этого знания. «Не хочешь - не верь. Это провокация» - заявляет неунывающая мудрая Ежи, сама случайно пострадавшая от рук "добрых людей". А я не умела взглянуть на полученную информацию с такой точки зрения, пытаясь усвоить её во всей присущей ей неудобоваримой угловатости. Хотя можно было просто ей не поверить. Ведь и случаи самосуда, когда толпа рвёт несчастную жертву не обходятся без умелого провокатора и дезинформатора, которому каждый из толпы был волен просто не поверить и не становиться частью толпы.

Если в этой книге и есть недочёты, то я их  не заметила, а если и прямо укажут - предпочту не замечать дальше.

Горячо рекомендую.

А это было хорошо. Отличная книга-инсайт о людях, которые случайно столкнулись друг с другом, зацепились друг за друга, и ― начали ремонтировать кусочки старого Санкт-Петербурга, кто руками, кто деньгами, кто знаниями, а кто всем вместе. Да почему бы и нет, в общем-то.

История получилась немного сбивчивой, но увлекательной. Немного экскурса в русский авангардизм, намного больше про реставрацию и ― простите, тут другого слова не подберёшь ― тусовку реставраторов и прочего богемного люда. Все герои живые, несовершенные, со своей силой и слабостью, ― и тем, как одно всегда следует из другого. Они могут не понравиться, потому что совершают злые поступки, и жестокие поступки, и глупости. Но они их совершают, а потому вместе с ними они творят и очень много добра. И это один из важных мотивов ― важность действий. Могу ли я, магнолия ― к чёрту, бери ролик про мёртвого Ленина или шпатель, там на месте разберёмся, как это приспособить.

...Заканчивается, впрочем, всё именно так, как и должно было закончиться для таких людей в такое время. И эта логичность истории ― отдельное счастье.

Невероятно хорош Санкт-Петербург романа. Не Питер, а именно Санкт-Петербург, в котором слои истории просвечивают друг через друга, а кое-где и рвутся, и выбирается из подсознания в реальность какой-нибудь медный всадник. И каким же роскошным языком описан город, ― это чистое наслаждение от того, насколько город дан потрясающе образно и очень точно одновременно. Это было великолепно.

Почему и как тот же автор так топорно прописал реплики героев, которые местами просто говорят одинаково, и это письменный язык всё того же автора, но никак не живых людей ― я решительно не понимаю. Как будто книге не хватило редактора, который бы выправил эти высоколитературные монологи, а заодно отшелушил лишние детали и невероятные совпадения. Но рассказанная история хороша.

Начало этой книги меня очаровало. Она казалась такой питерской, такой изящной, такой интеллигентной.

«Под балконами щурились угрюмые кариатиды, потемневшие за зиму на пару тонов. Они нехотя стряхивали с себя морок и косились на повреждения фасадов: увечные колонны, перебинтованные строительной сеткой, саднящие обвалы штукатурки, лепные младенческие личики, выбеленные лучами, все в оспинах».

Очищенные витражи над парадными, запускающие внутрь цветной свет, отмытая метлахская плитка, снятые слои краски, пыли, прошедших лет, запустения, которые бережно и совершенно альтруистично убираются молодыми реставраторами.

И тот самый парадокс Тесея, о котором собственно, вся книга, постоянно всплывающий то в приложении к городу, то к человеку, то к жизни вообще.

«Когда мы пытаемся воссоздать подлинное, мы как бы фальсифицируем его. Подделываем. Это ведь не та штукатурка, не те кирпичи, пускай и очень похожие. Не памятник, а макет в натуральную величину. Наивысшая степень деструкции, как утверждали некоторые радикалы. Для каждого памятника мера обновления, допустимого и необходимого, определяется индивидуально.

От этих слов в памяти Нельсона пробудились миражи: древнегреческий зал в Эрмитаже, краснофигурные вазы, борода отца уподобляет его Громовержцу.

– Парадокс Тесея, – пробормотал он. – Если все составные части исходного объекта были заменены, остается ли объект тем же объектом?»

– Философы спорили, – резюмировал Нельсон, – остается ли корабль Тесея тем же самым кораблем после того, как его элементы неоднократно меняли. Если да, то что конкретно делает его настоящим?

– Аналогия с кораблем точная, – согласилась она. – Памятник «тем самым», «настоящим» делает хрупкое равновесие исходной материи и наслоений. Перестройки, естественное старение, пресловутая благородная патина… Потому-то современная реставрация отходит от полного воссоздания и стилизации. Больше того, может, ты видел, сегодня реставраторы иногда специально маркируют свои вмешательства, чтобы стало понятно, где подлинное, а где – новодел».

Размышления о реставрации, месте прошлого в современности, искусстве вообще, исчезновении старого Петербурга. Все это через привычную боль сожаления и очевидную безнадежность попыток восстановить и сохранить.

Нельсон – типичный разгильдяй с харизмой свободного художника, Лиля – правильная девочка-отличница, Кира – идейный демон-разрушитель, еще несколько молодых ребят разной степени вовлеченности, и наконец, мой любимый персонаж - чудесная Лидия Владимировна, старушка-реставратор, разбирающаяся в антиквариате и немного им приторговывающая.

«Смех у нее был приятный, скрипучий, напоминавший что-то родом прямиком из детства – молодой снежок или свежий накрахмаленный пододеяльник. Выглядела она вроде и спортивно – дутая серебристая куртка, на ногах кроссовки – но без плачевной моложавости или чересчур эксцентричных аксессуаров, популярных у резвых бабуль. Она сохранила невесомую сухоцветную красоту: та утонченная манера старения, которая позволяет некоторым актрисам до скончания дней играть в кино королев и цариц. Однако не лицедейский пламенек живил изнутри этот благородный антикварный стан – нет, некая невидимая, вековая, тектоническая сила. И биография выдалась примечательная: рассказала, что в юности окончила блокадное реставрационное училище, восстанавливала после войны Ленинград…»

Прекрасный заброшенный особняк с бальным залом фактически дарит своим гостям картину в обмен на их заботу о его внешнем, точнее внутреннем виде. Вокруг него возникает совершенно невозможная в нынешнем мире и одновременно такая естественная кутерьма людей, идей, действий, взаимопересечений. ХАРМС – как аббревиатура художественной мастерской, и от того неудивительно, что внезапно появляется ролик про Ленина, повествование облекается эстетикой абсурда, а потом и вовсе рассыпается, как разбитая метлахская плитка.

Первая примерно треть была хороша. А потом все стало разваливаться и тускнеть, появилась какая-то усталость в тексте, и персонажи стали скорее утомительны, чем интересны (ну кроме той самой старушки), и сюжет немного запутался сам в себе, теряя концы нитей то там, то здесь. В сухом остатке остался Питер и некоторое разочарование.

Наверное, это тот самый случай, когда книге катастрофически не хватило редактора. Вроде вот и замысел прекрасный, и стиль, и тема, и персонажи, и размышления. Но все вместе – выходит почему-то скучновато и недоделано.

Номер читательского билета 53904