любит тебя – твой излюбленный Бог».

«Прощание из сердца вдаль руин – мне плотно показалось там вдали

и через сотни тысяч километров не ушла одна мечта – оставить всё,

как есть».

«Лучше б в случае прыгал твой плут через воск в безыдейности тут,

чем кормил свой оценочный день, заправляя от мести – в душе акварель».

«Быстрыми шагами стонет проседь из последней чаши современной,

что одни остались мы на свете – думать и кормить пути Вселенной».

«Без обещания и шарма в пуд – игрок, без лирики и тени сам -

пророк, но в лучшем виде стал себе ужом – под мастью интереса,

чтобы ржать».

«Отпусти европейское в поле времён, чтобы двигать прогресс на

извилинах в нём и держать словом чувство под смертью – в душе,

будто сам поспешил удивляться – уже».

«Беды и детский надзор мне – пока ставит за наледью поле идей, но

близорука, как в поле тоска – я посмотреть этим время на темени».

«Красный цвет мне прочит ад земной, но к итогу пробует здесь суть,

чтобы днём не вывернуть мораль – из иллюзий прошлого взглотнуть».

«Бум апофеоза в масках слов снова указали к людям – мчась, где за

перебежками ты сам будешь счастьем время – отвечать».

«Ты не хочешь по дню расставлять здесь силки и в себе на поминках

не держишь тиски, что прожил очень странную жизнь и теперь – ты

не хочешь открыть этим дверь».

«Прибыл поезд в маленький загон, прибыл и всё ждёт, когда бы сон

спал от промежутка дурака, будто в небе – лёгкая строка».

«К самому тихому аду ты вышел в том мизантропом и будто бы -

слышал, как в беспричинности манят людей – быть обнажённой

игрой Королей».

«Путь серьёзных дам и громких судей держит стол невинности – о

мрак, чтобы заготовив день не думать, будто ты от чувства – там дурак».

«Пантомима от зрелого возраста в пасть – мельче крайней тоски,

умножая вину, где иду в зазеркалье, упрочив тот ад и наверное

больше и сам не вернусь».

«Детство – не просит, не льстит от людей, в детство мы бросили

камень – людей, чтобы к обрыву на том подойти, временем больше и

право – найти».

«Ты не потомок от качества дней, взглядов и почерка сумерек – в

том, мыслью уложенном городе глаз, где обсуждают твой новый – приказ».

«Держатель любви от плохого конца, где сам приготовил ты маску -

для солнца, где выменял личности прошлый – магнит и должен

опять за дорогой стоять?»

«Осьминог и прокрученный зверь в пустоте обезумевшей маски

гореть, точно те утончённые пакости смотрят вослед – иллюзорному

обществу, словно бы мне на заре».

«Резкость из нетленного руна – благо заправляет дотемна, но

приходит бал и к счастью тот кто не любит вотчину – не ждёт свой

внутри особенный ответ».

«Редкость спадает на спину слону, чтобы увидеть свой рай по тому

облаку зрелой руки, не боясь жить обстоятельством, словно родясь».

«Поле крамольное снова пишу, но не узнаю, откуда дышу в письмах

из прошлого, будто бы там – стала себе неприглядной на саван».

«Множит идеальности фарфор стойкий искус пленного ручья, точно

идеальности – ничья и потуги мысленного чувства».

«Образован, чтоб думать о нас и тащить этот груз на лице, но быть

может, не знаешь сейчас, как упорно мы ищем тот глаз – на другом

мудреце».

«После – только осень и погром светлой меры поиска в любви, где

таится почерка огонь на одной особенной примете – впереди».

«Мысли не стонут о завтрашний день в супе от боли нечаянных

фраз, только по дури касаются нас – на промежутках иллюзий на кухне».

«Ты меня рисовал, как идейный сюжет и немного в глазах заиграла

та ночь, где желанием день передать ты хотел и порочности осень -

за мнимым рассветом».

«Солидарности часть от другого в душе – неспокойно таит на

конверте те ноги, забывая от прошлого знаки и нас, что укладывать

можем на боли – приказ».

«Жёлтый день и очень много доводов к любви, солнце уклонилось в

свод – навстречу слова, но из каждых окон стала мнить – мне

судьбой плохая там – погода».

«Разнообразие в пище и разница в форме души, всё если кажется

дивным, то только в позоре – смотрит наверх, приоткрыв эту

форточку лжи, будто бы спали мы в мире – на личности море».

«Если бы кот был себе – дилетант, высмеял прошлый манер и

застыл, то и тюфяк бы тогда был – не прочь, снова измерить от

почерка – мир».

«Людям не видно от свойства души, где от закона закончился рай,

где отложили мы времени лжи – плотное зарево дней и не дышим от

слова такого».

«После остатка часов вышло время на раж – думать и мыслью

кормить удивление в темя, после идейности смотрит на клоуна -

фарс, будто бы думал пройти этим подлинно – время».

«Шорох в кустах и померк твой ментальный актёр, только прочёл

удивление в низменном теле, властвуя в памяти мира, что был он на

нём – будто достаток и польза людей».

«Задел свой чистый плот иллюзий и плывёшь по полю неизученного

чуда, замял тот воздух мании в плечах и сам не свой, чтоб в душу

обмельчать – на заданном плато по перезвонам».

«Завтра – не будет итога под смерть, линии прошлого сгинут нам в

поле слова идейного, чтоб подрасти в людях, которые бросили кости».

«Числами мир, словно мелкий актёр снова жонглирует в пользе

вампира, снова снуёт и поэтому в нём – нет идеалов пути переливом».

«Чёрт сковал и череп и мораль, но гортанный звук не жмёт тот плут,

им ты выше чести, чтобы тут – чёрт не видел образ за тобой».

«А сонные тени по дням, точно ласки из нервной оскомины льются в

душе, а нами в пути управляют подсказки, что в смыслах вложил ты

– за это же время».

«Без печали в степи одиночества стыло время на двоих внутри, стыло

и загнул свой день – пророчество, чтобы появился третий в мире».

«Умирать не больно, но покой станет вечным – только в половину

той своей особенной красы, где и ты лежишь у полосы – древней

чаши мудрости в пустыне».

«Падаешь, как звёздный день внутри, прочишь формы мысленной

бравады нам в душе, коль скоро не хотим жизни уговаривать – тот рай».

«Обращённая смертью, плохая примета – не нужна мне сегодня и в

качестве света – я свою выбираю умильную душу, чтобы в мужестве

больше – обиду не слушать».

«Пусть напророчили формами ныне – мне только синие – синие

линии вдоль по периметру скользкого утра, но пробегу я сто метров

– отсюда».

«Хорошие люди не любят всю правду, а только к плохому совету

прислушавшись – снуют в обязательстве думать о чуде и словом в

чутье – выяснять этим правду».

«Чёрный магнит на моём рукаве прочит внутри унизительный яд, то

почему от болезни горят – многие падшие ангелы в тьму».

«Близкая нам наступает модель чувства из завтра, как будто бы мир

стал необъятным и ветром – в чутье снов забывать бы плохие

советы на сердце».

«Утренний мир, как и лжи поводырь станет тебе обещать, чтобы сам

– ты распинался на жизни и ратовал мнительной робе, что прожил не

зря».

«Честные в небе усы забери, честному имени в том повтори, что нет

предела тебе этим в масть – думать о том, от чего не упасть».

«Вечером в том по ухмылке сержусь, многими в душу свою

помыкаю сердцем зловонным, как будто клеймя жизнь на рутинах -

по образу мира».