Глава 4

Ну да, я кот. Я разве сразу не сказал? А вы что, сами не поняли??? Вы что же, думали, что коты они только про обои драть и горло в марте? Это, между прочим, дискриминация по биологическому признаку! Да не будь я котом разве ж бы я смог вести беседы с соседкой Манькой? Мы, коты, конечно, изобрели мяуканье для трансляции наших высочайших указаний двуногому обслуживающему персоналу, но для пространных бесед там словарного запаса явно не хватает. Так, "подай, унеси, покорми, почеши, убери", в общем, исключительно практический функционал. Ни к чему, знаете ли, людям знать, о каких философских материях мы между собой рассуждаем. Все равно вам не понять! Так что будь я человеком, Манька мне бы и полслова не смогла сказать.

Но не будем отклоняться от темы. Петровичу я был, в целом, рад. И не только потому, что голод не тетка и хорошо, когда знаешь, что ответственность за твою хрупкую жизнь на кого-то возложена, а не так, в воздухе зависла. Но и, конечно, потому, что я за свою Майку любому пасть порву и моргалы выколю, не говоря уж о том, чтобы поймать горе-убийцу, нарвавшегося на такого великого детектива как я! Так что мне явление Петровича на допрос сулило получение массы полезных в моем расследовании сведений. Поэтому я не замедлил продемонстрировать свою радость от его появления путем оставления чуть ли не трети своей шерсти у него на брюках. Заодно и правый бок чесаться перестал…

В целом, Петрович оказался довольно приятным собеседником. Похоже, торопиться ему было особенно некуда, поскольку, отыскав в шкафу пакет с моей едой, он по-хозяйски заварил себе чаю, уселся на кухне у стола и прямо как Майка начал "щебетать". Но теперь я уже точно знал, что надо внимательнейшим образом слушать, и старался не пропустить ни слова.

Справедливости ради, должен сказать, что Петровича слушать было намного легче: он не чесал меня за ухом через слово и не совал мне в рот вкусняшки, так что мне было легко сосредоточиться. Он подробно рассказал мне и как то, что я уже и так знал, так и то, что удавка на шее Майкиного шефа не только оказалась ничем иным, как Майкиным пояском от плаща, а ее сережка действительно нашлась прямо под трупом.

Последний факт меня сразу смутил! Я большой знаток всякого рода игр, а ведь всем известно, что все кошачьи игры обязаны своим происхождением древнему искусству охоты, а где охота, там всегда борьба. Уж поверьте, наш кошачий фольклор полон историй, связанных с охотой и ее традициями. Охота вообще была изобретена именно котами, а уж затем мы научили и всех остальных. Еще в доисторические времена наши далекие предки с жалостью наблюдали за зарождением человеческой цивилизации. Почти лысые существа без когтей, бессмысленно ковыляющие всего на двух лапах… А чего стоила их примитивная речь??? Можно было бы просто похихикать над их попытками, а потом произнести короткую эпитафию, когда все эти попытки закончатся полным фиаско. Кстати, прошу заметить, испокон веков коты – большие специалисты по эпитафиям! Эх, знали бы вы какой прекрасный образец этого жанра был сотворен для динозавров! Впрочем, вряд ли люди смогли бы оценить наше творчество. Я сам лично изодрал в клочья не один образчик человеческой литературы, будучи просто не в силах смириться с ее примитивностью. Взять хотя бы Льва Толстого – нудятина! Для того, кто знаком с великой кошачьей культурой, чтиво невыносимое. Для примера, вот вы знаете сколько в нашем языке синонимов слова "колбаса"? Тридцать один! Что уж говорить об остальном, особенно о тех глупостях, о которых люди все пытаются сочинять свои опусы. В древние времена, когда мы обучали людей всему, что могло им пригодиться для выживания, люди, конечно, были более восприимчивы. Ну, насколько могли. Недаром в человеческом фольклоре остались воспоминания о коте Ушке-Баюшке, пытавшемся привить людям хоть какое-то представление о творчестве, хотя неблагодарное человечество и исковеркало имя этого великого кота, которого почему-то нынче помнят, то как кота Баюна, то и вовсе как Кота Ученого, хоть ученым он никогда не был. Ангельский характер Баюшки общеизвестен всем котам и описан во множестве наших произведений. Чего стоит только "Сказ о том, как Ушка-Баюшка разодрал бездарные стишки поповича Васьки, а также его портки"! Поверьте мне, эта многотомная эпопея, описывающая как Ушка-Баюшка с десяток километров преследует поповича по пересеченной местности, гневно потрясая клочьями его бездарной рукописи, а затем загоняет его на дерево и на протяжении нескольких глав, рискуя жизнью, висит на его портках, бесстрашно раздирая их на тонкие ленточки, заставила бы рыдать в голос как старика Сантьяго, так и капитана Ахава, не говоря уж об их авторах. Что еще раз доказывает, что ничто не может остановить кота, твердо решившего привить кому-то чувство прекрасного. Конечно, из чистейшего человеколюбия.

Так что не стоит опровергать тот факт, что эмоциональный ряд человека не идет ни в какое сравнение с нашим, кошачьим. И мы не только прекрасные изобретатели и ученые, литераторы и философы, но еще и существа с тончайшей душевной организацией и доброты необычайной. Так что немудрено, что древние коты решили прийти на помощь людям, не имевшим никаких шансов выжить самостоятельно. Обычные кошачьи педагогические методики в работе с людьми как-то не прижились. В основном потому, что люди, в ответ на попытки наших педагогов хоть чему-то их научить нашими стандартными методами, почему-то громко визжат, а иногда и пинаются… Однако загадка человеческого поведения была довольно быстро нами разрешена и было принято решение не форсировать зачаточное состояние человеческой психики и обучать людей в упрощенной, игровой форме. Хотя охотиться люди-таки научились на примере ловли мышей. Повизжали, повизжали, а потом все же дошло. Знали бы вы сколько радости и гордости за своих подопечных вызвал у нас, котов, первый добытый человеком мамонт. Или кого уж там они изловили? Вот от того в благодарность за собственное выживание люди по сей день у нас на посылках.

Но вернемся к нашему расследованию. Как я уже упомянул до того, как моя творческая натура заставила меня поделиться с вами некоторыми фактами из истории кошачье-человеческих отношений, охота и борьба – это исконные кошачьи занятия. Так что пройти мимо аккуратно лежащей под трупом потерянной в пылу борьбы сережки я не мог. Осталось придумать, как донести эту простую мысль до моего визави.

Поразмыслив, я спрыгнул со стула, где, как несомненно казалось Петровичу, дремал, а на самом деле лежал, напряженно прислушиваясь к монотонному речитативу, содержащему столь вожделенную для меня информацию, и выразительно помяукав вышел из кухни и направился прямиком в спальню.

Петрович отвлекся от чая и своих размышлений и обеспокоенно последовал за мной, громко вопрошая: "Что с тобой, котик? Что ты плачешь? Хозяйка твоя расстроится, если с тобой что не так!" Я решил, что его готовностью к общению необходимо воспользоваться незамедлительно и с удвоенной скоростью поскакал в спальню, задрав хвост, чтобы Петрович меня точно заметил и не потерялся.

Влетев в комнату, я начал озираться в поисках подручного учебно-методического пособия, которое помогло бы мне донести свою мысль. В конечном итоге, мой выбор пал на плюшевого медведя, сидевшего на Майкином туалетном столике возле кровати. Я незамедлительно вскочил на столик и яростно вцепился в медведя, изображая борьбу.

Вошедший в комнату вслед за мной Петрович сначала моих попыток не оценил, а со словами: "Котеночек поиграть захотел! Смотри только ничего не разбей, а то хозяйка тебе задаст, когда, дай бог, вернется…" – вознамерился вернуться на кухню к своему чаю и думам вслух. Этого допустить я не мог, так что, издав протяжный мяв заскакал по туалетному столику, одновременно валяя по нему медведя, к которому предсказуемо прицепились несколько Майкиных украшений. Затем, мы с медведем совершили героический и безусловно крайне грациозный и артистичный полет на пол, в процессе которого я чуть не отбил себе зад, а пара побрякушек, прицепившихся к плюшевому экспериментальному стенду, отцепились и полетели по углам комнаты. Не понять столь прямой намек было просто невозможно! Я был уверен, что цель достигнута и победно обернулся на Петровича. Петрович ржал! Да-да, несмотря на мои столь умелые педагогические приемы, Петрович ржал как конь, утирая слезы и всхлипывая! Все-таки недаром иногда люди кажутся нам, котам, совершенно безнадежными. Я разозлился, зацепил медведя когтями и швырнул его вверх со всей силы. Медведь взлетел в воздух, несколько раз неуклюже перевернулся (акробатика вообще чужда этим недокотам), и кулем плюхнулся на пол. Пока медведь летел, на плюшевой шкуре блеснула сережка. От удара об пол она, как и предыдущие цацки, отцепилась от игрушки и полетела прямо под ноги Петровичу.

Петрович опустил глаза, его взгляд наткнулся на прилетевшую к самым его ногам сережку и словно остекленел. Он поднял украшение, но вместо того, чтобы положить его на место, зажал его в кулаке. Постояв несколько минут, он положил сережку на туалетный столик и стал собирать остальные разбросанные в пылу борьбы с плюшевым побрякушки, внимательно их разглядывая. На лице его была глубокая задумчивость. Я решил убедиться, что моя мысль дошла до адресата в нужном мне виде, поэтому снова тщательно обтерся об и без того уже приобретшие аналогичный мне окрас штаны Петровича и выразительно мяукнул, вызывая его на разговор. Петрович отвлекся на меня, ссыпал все собранное на туалетный столик, а сам устроился на стульчике, сидя на котором Майка по утрам тщательно мазала на лицо всякую невкусную дрянь, и принялся рассуждать, пристально глядя то на меня, то на устроенный им на столике склад Майкиной бижутерии: “А вот скажи-ка мне Севочка, что-то немного у твоей хозяйки ярких украшений. Стало быть, каждый день она разодетая не ходит, а только по большим праздникам наряжается. Никакого праздника вчера не было, вроде бы. С чего бы ей разодеться? Так может и правда, сережку эту она потеряла, как и сказала, на Новый год? А почему тогда вторую не выбросила, а оставила на столике на видном месте? Ну допустим, думала, что ты вторую утащил и найти близняшку надеялась… Получается логично. А вот потерять сережку при борьбе и оставить вторую на виду сразу после убийства – нелогично. Швенза, конечно, у этой сережки треклятой ни к черту, могла легко при борьбе слететь, только вот вряд ли хозяйка твоя это бы заметила, так мы бы ее и застали в одной сережке. Да и не лежала бы она так аккуратненько под трупом, на самом видном месте. Места в лифте маловато, да. Может и могла, а, Сева? Только женщина такого здоровяка без борьбы задушить бы не смогла, пол в лифте скользкий, вот и получается, что сережка куда-то в сторонку бы отлетела. Только вот к протоколу мы с тобой эту логику никак не пришьем. По протоколу у нас с тобой улика получается, как ни посмотри”.

Петрович почесал меня за ухом и побрел обратно на кухню, приговаривая: “А снимем-ка мы с тобой, Севочка, с сережки отпечатки пальцев, а? Может чего и найдется?” Это безусловно был шаг к вызволению моей Майки из застенков, так что я, естественно, ему не возражал. Хотя и так утомился, разъясняя этому недотепе прописные истины, что и соглашаться с ним у меня сил уже не было. Поэтому я просто тихо мяукнул и растянулся посреди коридора. Задумавшийся Петрович быстренько обулся и вымелся вон из квартиры, попутно названивая кому-то с распоряжениями первым делом с утра поторопить лабораторию с экспертизами. Молодец! Нет, он, конечно, не семи пядей во лбу, мог и сам догадаться, да и объяснения мои могли бы до него побыстрее дойти, но не буду придираться. Важнее, что я веду расследование в нужном направлении, и также теперь располагаю источником информации, по совместительству моим личным Арчи Гудвином, готовым выполнять мои распоряжения, сколь бы сложно ни было их до него донести! Главное, чтобы он в пылу расследования не забыл завтра с утра зайти покормить своего Ниро Вульфа. А ведь у меня и так сплошная нервотрепка, эдак, не ровен час, я в ожидании возвращения Майки еще похудею!