– Откуда он только взялся на мою голову, – ворчал охотник.

Оставлять шатуна, да ещё раненого, дело негодное, это грозит большими неприятностями. Надо идти по следу. Понимая, что очень рискует, – без собаки, без опыта, один, – Юра всё-таки решил добирать медведя, в душе надеясь, что тот где-то околел и его нужно только найти. Собирался очень серьезно, не торопился. Вспоминались разные истории на тему, но ничего утешительного в голову не приходило.

Хорошо бы напарника для такого необычного дела, но соседние участки были пусты, – все эвенки на соболёвке.

По мере возможности привёл в порядок зимовьё. На клочке бумаги написал записку о том, что идёт преследовать раненого медведя. Положил её посреди стола. Ещё раз огляделся, проверил патроны, нож, машинально погладил рукой винтовку. Надо идти.

Винтовку не повесил на плечо, так и понес в руке.

Прыжки медведя были размашистые и какие-то расхлябанные. Как будто он запинался за свои же ноги и едва удерживался, чтобы не упасть. Эти размышления радовали, вселяли надежду на легкий исход.

Но вот впереди встали стеной заросли. По берегу Ханды кустарник был до того плотным, что местами без топора даже немыслимо было туда соваться. Медведь же прошёл сквозь них, как шило в сено.

Юра остановился, пытаясь хоть что-то разглядеть впереди. Огромные кочки, сплошь заросшие метельником, тальником, всё это переплетено красноталом. В любом месте медведь мог подкараулить и легко расправиться.

– Бесполезно, по следу идти просто нереально, невозможно.

Убедившись в этом, молодой охотник решил действовать по-другому. Он пересек полосу кустарника и вышел на край калтуса. Зная примерно направление движения медведя, он пошёл параллельно по чистому месту. Пройдя таким образом метров триста, он нашёл место, где лента кустарника сужалась, можно было выйти на ключ, не продираясь сквозь непролазную стену. Так Юра и сделал, – свернул к ключу. Ещё издали он увидел след, по обе стороны которого было множество бисера алого цвета.

Охотник вновь вернулся на край калтуса и пошёл дальше, в одном направлении с медведем. Через какое-то время он вновь свернул к ключу и убедился, что медведь не отстал, а всё так же двигался вперёд, правда, уже шагом. На своем пути он старался выбирать более урёмные места, труднопроходимые.

Несколько раз таким образом охотник проверял след медведя и уходил всё дальше от зимовья, вверх по ключу. Калтус кончился, идти пришлось по листвяжнику, а потом и вообще начались заросли мелкого ельника. След медведя запетлял среди ёлочек, увешанных длинным мхом. Далее пяти метров перед собой увидеть было ничего невозможно.

Юра стал продвигаться ещё осторожнее. Винтовку держал наготове, нервы были натянуты. Любой шорох от взлетевшей птички вызывал судорожное вздрагивание. Зрение и слух обострились до предела. По спине бежали струйки холодного пота.

По следам было видно, что медведь уже несколько раз останавливался. И тогда по обе стороны от стоянки можно было увидеть углубления, куда сбегали капельки крови.

– Может, он всё-таки издох, ведь столько крови потерял, – предполагал охотник.

Но след продолжал петлять, а ельник не кончался.

Осторожно, шаг за шагом, ощупывая глазами каждое подозрительное место, охотник продвигался вперёд. От напряжения сводило лопатки, а глаза начинали слезиться. Торопливо смахнув слезинки, Юра здесь же оглядывался во все стороны, боясь упустить малейшее движение. Он слышал о том, что раненый медведь делает большой круг и ложится на свой след, караулить преследователя. Но сам никогда с этим не сталкивался, как это выглядит на практике – не представлял. Да и вообще, с медведем он впервые встретился.

– Эх, напарника бы, хоть бы просто для поддержания духа.

Ожидал постоянно, с самого начала ожидал этого момента, а когда увидел всплывающего медведя, вздрогнул всем телом, так вздрогнул, что шапка слетела и, не задев плеча, в снег упала.

Медведь вылетел, казалось, совсем с чистого места, там и прятаться негде было. Открытая пасть, обрамлённая кровавыми сосульками и кровавым же снегом, издавала жуткий рёв, но Юра в первый момент не услышал этого рёва, мелькнула мысль о том, как зловонна эта пасть. Облако снежной пыли взметнулось над медведем. Лес вздрогнул от охлаждающего душу рёва раненого зверя. Каждое дерево замерло в ожидании развязки.

Юра не успел бы выстрелить второй раз. Слишком близко был медведь. Он и первый-то раз выстрелил машинально, от пояса.

Но винтовка сделала своё дело, да и повезло здорово. Пуля угодила прямо в пасть и развалила шейные позвонки на мелкие косточки. Это уже в мертвого он расстрелял всю обойму, а потом ещё долго пинал его мягким ичигом и надрывно всхлипывал, преодолевая спазмы горла. Было неловко, казалось, что кто-то может увидеть. Он оглядывался по сторонам, быстро смахивал непрошеную слезу.

…Прошло семь лет. Юра стал настоящим охотником. Он и молодых обучал уже, и в передовиках хаживал. Промхоз по некоторым причинам пришлось сменить. Теперь он работал штатным охотником Мамского коопзверопромхоза, совсем на севере. Участок свой имел в верховьях реки Тары.

Хрустальной чистоты вода, пологие горные склоны, покрытые крупными россыпями. Ближе к вершинам гор появляется кедровый стланик. Местами он опоясывает вершину горы как кружевной воротник. В те годы, когда стланик дает урожай орешка, – вся живность окрестных тайг собирается под его пологом, – лакомиться великолепным кормом, нагуливать жир на зиму. Особенно любят эти орешки соболь и медведь. Дивно их собирается тогда в горах.

Любит Юра свой участок, обустроил тайгу за последние годы, – три зимовья поставил, путики прорубил, ловушек понастроил.

Летом всегда рыбачил на участке, в своем базовом зимовье жил. Напарника постоянного так и не завел. Брал с собой любителя одного на месяц, а так всё один.

В этот раз он тоже был один, рыбачил. Два бочонка отборных хариусов и ленков уже стояли на льду в погребке. Работа была неспешная, нетрудная, для души. Между делом наготовил дров на зиму во всех зимовьях, ловушки подновил, ещё изладил несколько.

Собирался на вечернюю зорьку – «помушкетёрить», – харюзов потаскать, когда услышал снизу мотор.

– Странно, кто бы это? – удивился Юра.

Гости в этих местах – большая редкость. Река была с норовом, не каждого пускала через свои перекаты, да заломы.

Собака радостно повиливала хвостом, чувствуя новых людей, втягивала влажным носом речной воздух.

Когда лодка вынырнула из-за ближайшего мыса, Юра приложил к глазам бинокль и ещё больше удивился, – в лодке сидели четыре человека. В этих местах принято ездить по двое, – один в носу, один в корме. Редко можно увидеть троих, – одного везут пассажиром, он обычно бездействует. А если уж четверо в одной лодке, это вообще ненормально, что-то случилось, наверное.

Охотник подошёл к своей лодке и бросил на карабин телогрейку, – неизвестно кто едет. Правда, документы на оружие у него были в порядке, но, как говорится, – бережёного Бог бережёт.

Когда лодка подошла ближе, он узнал её, – Петровича лодка-то. Петрович тоже штатником работает, а летом тоже рыбачит. Только рыбачит-то он совсем на другой реке. Встречаются они лишь в промхозе, Юра не был ни разу на участке у Петровича, да и тот сюда никогда не ездил.

Лодка шаркнулась о песок, мотор заглох. Люди были незнакомые, в руках у переднего двустволка. Не поздоровались. Это насторожило, но уже просто машинально Юра спросил:

– А где Петрович?

– А ты здесь с кем? – вопросом ответил передний.

– Я один, с собакой вон, – кивнул в сторону Юра.

– Это хорошо, что один, греха меньше будет, а оружие есть?

– Нет, зачем оно, лето же.

– Ты простачком не прикидывайся, лучше по-хорошему отдай, а то больно будет.

Собака заворчала, услышав грубый разговор, опустила хвост и отошла в сторону, жадно принюхиваясь к прибывшим.

– В зимовье надо глянуть, покарауль его пока, – это подал голос второй из вышедших.

Двое пошли в зимовьё, моторист ещё возился в лодке, выкидывал на берег вещички. А вещичек было подозрительно мало. Зачем-то снял мотор и вытащил его на берег, пробурчал:

– В лодке надо глянуть.

Юра подал голос:

– Да вы что, мужики, офонарели, что ли? Что случилось-то?

– Заткнись и не дергайся, – ответили гости.

Собака, чувствуя недоброжелательность, отошла подальше и залаяла. Моторист побрел к Юриной лодке, перешагнул через борт, пнул ведро, в котором был приготовлен тузлук для харюзов. Прошёл к мотору, похлопал его по колпаку:

– Послужит, почти новый, да и лодка хорошая, ту можно утопить, а лучше сжечь.

От зимовья возвращались двое:

– Жил он здесь один, а ружья не видно, он рыбак, вот рыбобилет выписан.

Юра окончательно всё понял и начал потихоньку отходить в сторону своей лодки, где в носу под телогрейкой лежал СКС.

– Я же тебя предупредил, – стой здесь и не дергайся, – сказал тот, что с ружьём, – а то больно сделаю.

Моторист позвал остальных, и они все вместе выдернули «свою» лодку на косу.

– Дальше путешествовать будем на той лодке, – сказал моторист, обливая «свою» бензином.

Раздался хлопок, пламя взлетело высоко, языки огня заплясали по всей лодке.

Собака завыла.

– Ну, бля, ты ещё тут будешь душу рвать, – это хозяин ружья ругнулся на собаку, прицелился и выстрелил.

Та упала на бок, закрутилась, заскулила.

– Ты, что делаешь, козёл! – заорал Юра и кинулся к стрелявшему.

Тот резко развернулся и выстрелил под ноги Юре. Дробь и мелкие камни рикошетом больно секанули по коленям. Юра понял, что ружьё не заряжено и, развернувшись, бегом бросился к лодке. Выхватив карабин, он вновь развернулся и увидел, как мужик, который стрелял в него, уже захлопывает заряженное ружьё.

Раздумывать времени не было. Вскинув карабин к плечу, он сразу свалил стрелявшего. Пуля попала тому в грудь. Упавшее ружьё здесь же подхватил моторист. Двое других бежали к Юре, может, они решили, что у него одностволка и торопились не дать ему перезарядить. Но они ошиблись, в магазине оставалось ещё девять патронов. И даже затвор передёргивать не надо, – карабин был полуавтоматический.

Почти в упор он их расстрелял, мужики упали друг на друга.

В это время моторист разобрался с ружьём и выстрелил, но промазал. Юра не стал ждать второго выстрела и всадил пулю в лицо мотористу.

Всё стихло. Только трещала, догорая, лодка, да потихоньку скулила собака. Юра подошёл, она уже ничего не чувствовала, поскуливала в агонии.

И снова охотника душили спазмы, и к глазам подкатывало что-то горячее. И снова он оглядывался по сторонам, боясь, что кто-нибудь увидит, как сотрясаются его плечи от судорожных всхлипываний. Оглядывался и старался удержать этот хрип в себе, и не мог.

Опустившись на закровеневшие колени, он вздрагивал плечами. Или от жалости к себе, или собаку жалко… Сумерки сгущались.