– Через полчаса я приду в отделение и решу этот вопрос, – сказал Саша, стараясь говорить как можно убедительнее. – Если в палатах есть свободные места, то ваша родственница будет переведена. Прямо сразу же. А сейчас позвольте мне закончить обход. Это быстро.

– Я отсюда никуда не уйду! – пообещал племянник. – Буду ждать вас у выхода.

Так и простоял все время столбом у двери. При желании Саша мог бы покинуть отделение через запасной выход, который находился за углом в дальнем конце коридора, но такого желания у него не было. Раз обещал, надо разобраться и решить вопрос. Опять же – человек на взводе, да еще и журналист с телевидения. Поднимет шум, так мало не покажется, а крайним окажется дежурный доктор Пряников.

В единственной двухместной женской палате терапевтического отделения действительно была свободная койка, у лежавшей в коридоре пациентки похоже действительно была пневмония, а в коридоре действительно сквозило, причем – довольно ощутимо. Когда Саша распорядился перевести пациентку в палату, постовая медсестра увела его в ординаторскую, где сказала:

– Да вы что, доктор? «Двушка» у нас только для своих, в нее в понедельник кто-то планово лечь должен. Полежит ваша бабка в коридоре, ничего с ней не случится. А если и случится, так не страшно – восемьдесят два года как-никак!

– Да вы что? – в том же тоне ответил Саша. – Что значит «не страшно»? А племянника вы видели? Он, между прочим, журналист с телевидения. Переводите немедленно под мою ответственность. А в понедельник ваши врачи разберутся кому где лежать!

– Только по распоряжению ответственного по больнице! – упорствовала медсестра.

Ответственным дежурным врачом сегодня был заместитель главврача по гражданской обороне Девяткин. Выслушав Сашу, Девяткин помянул недобрым словом упрямых дур и велел передать трубку медсестре. Ей явно тоже сказал что-то резкое, потому что она запунцовела щеками и насупилась.

– Вы будете иметь дело с нашей заведующей, – предупредила медсестра Сашу.

Сказано это было таким зловещим тоном, словно речь шла о разборках с доном мафии.

Саша в ответ улыбнулся – ну и пусть, не страшно. Он чувствовал себя правым по всем статьям. К тому же и ответственный дежурный его поддержал.

Звонок заведующей терапевтическим отделением Адамовской застал Сашу в ординаторской кардиологического отделения, когда он писал краткие дежурные «дневники» в историях болезни.

– Что вы себе позволяете?! – вибрировал в трубке раздраженный голос. – Что за благотворительность за чужой счет?! Очки себе набираете?! Или вам родственники денег сунули?! А вы знаете, для кого берегли место в палате?! Да что вы можете знать?! Вам лишь бы себя показать, а там хоть трава не расти! Вы что не могли сказать, что у женщины, которая лежит в первой палате какая-нибудь заразная инфекция и к ней нельзя никого подкладывать?! На это у вас ума не хватило, да?! Вам же медсестра русским языком сказала… Тьфу, да что с вами говорить!

В трубке зазвучали короткие гудки. Саша так и не успел ничего сказать. «Однако у них тут и порядочки! – сокрушенно подумал он. – Хам на хаме сидит и хамом погоняет».

Минут через пять Саше позвонил ответственный дежурный Девяткин.

– Ну вы меня и подставили, Михаил Александрович, – попенял он, путая имя с отчеством. – Разве вам не сказали, что место в палате держали для матери начальника финуправления департамента? Мне сейчас Анастасия Владимировна высказала все, что она о нас с вами думает! Если вы думаете, что мне приятно было это слышать, то очень ошибаетесь!

Саша снова не смог ничего ответить, потому что, выговорившись, собеседник дал отбой. Поговорить удалось только с доцентом Кармановой, которая позвонила сразу же после Девяткина.

– Александр Михайлович! – простонала она. – Ну я же вам сказала, что вы можете звонить мне в любое время! Ну почему же вы мне не позвонили, а?

– Я не думал, что нужно беспокоить вас по таким мелочам! – сказал Саша, радуясь тому, что он наконец-то может что-то ответить на несправедливые обвинения. – Мы все решили с ответственным дежурным…

– Нашли с кем решать! Девяткин – алкаш, его кроме выпивки ничего не интересует. Надо было позвонить мне. Я бы вам сказала, что надо оставить все так, как есть! Если бы тетку нужно было положить в палату, то это сделала бы Сморжевская. Однако она положила ее в коридор. Вы не задумались почему она так поступила? А надо было задуматься!

– Но тут еще и племянник скандалил, – растерянно пролепетал Саша. – А он журналист, с канала Хрон-ТВ, я видел удостоверение…

– Ну и что с того?! У нас кто не журналист, тот юрист, а кто не юрист, тот блогер. Вы знаете поговорку: «Если каждому давать – переломится кровать»?

– Это пословица, – машинально уточнил Саша.

– Да хоть присказка! – рявкнула Карманова. – Что вы умничаете?! Раньше надо было умничать! Это же надо иметь такое счастье – выйти на первое дежурство и сразу же устроить конфликт с Адамовской! Больше никакого самоуправства! Вы меня поняли? Звоните мне по любому вопросу в любое время!

Дописав дневники, Саша отнес истории болезни на сестринский пост и спросил у сидевшей там медсестры:

– Скажите пожалуйста, а что за человек Адамовская? Почему с ней все так носятся?

– Вам за перевод в палату попало? – понимающе усмехнулась медсестра. – Дело в том, что Анастасия Владимировна – близкая подруга главного врача. Ну о-о-очень близкая. Вы меня понимаете?

Саша кивнул.

– Поэтому она и ее отделение находятся на особом положении. Странно, что вам об этом никто не сказал…

«Надо было в первый день идти в бар с Кириллом, а не торчать в больнице, – с запоздалым сожалением подумал ординатор Пряников. – Кирилл мне и про Адамовскую рассказал бы, и про многое другое…».

– Вам повезло, что вы ординатор, – продолжала медсестра, которой очень нравилось поучать врача (ах уж эти вечные классовые противоречия!). – Хотя бы не уволят.

– А не был ординатором, так уволили бы? – удивился Саша.

В его представлении правильный поступок (да – правильный!) никак не мог стать поводом для увольнения.

– У нас и за меньшее увольняли, – загадочно ответила медсестра и вернулась к раскладке таблеток по лоточкам.

В половине первого Сашу вызвали на консультацию в приемное отделение хирургического комплекса. У дедушки, которого «скорая» привезла с диагнозом кишечной непроходимости, врач приемного покоя заподозрил инфаркт миокарда. Жалобы пациента скорее наводили на мысль об остеохондрозе позвоночника, которого в семидесятивосьмилетнем возрасте не могло не быть. Свежая кардиограмма, снятая в приемном покое, ничем не отличалась от старой, полугодичной давности, которую пациент привез с собой. Но, тем не менее, Саша назначил эхокардиографию^[10] и анализ крови на ферменты, указывающие на повреждение сердечной мышцы. Когда назначения были выполнены, повторно осмотрел пациента и написал в истории болезни, что данных за острый инфаркт миокарда нет и перевод в кардиологию не показан.

Спустя полчаса Саше позвонил дежурный врач хирургического отделения.

– Что вы творите, коллега?! – с места в карьер погнал он. – Как вы можете снимать диагноз инфаркта без наблюдения?! Вы что, забыли распоряжение главного врача?! Берите деда к себе! Я пишу, что данных за кишечную непроходимость нет!

– Диагноз инфаркта был высосан из пальца! – ответил Саша. – Наблюдение требуется в тех случаях, когда есть сомнения, а по этому пациенту у меня никаких сомнений нет. ЭКГ без динамики, «эхо» ничего не выявило и ферменты не повышены. Что же касается наблюдения, коллега, то вы не можете так вот просто взять и снять диагноз кишечной непроходимости. Надо понаблюдать хотя бы сутки!

– В понедельник будете общаться с нашим заведующим! – предупредил хирург и отключился.

«Ну я прямо как д'Артаньян! – подумал Саша. – Только приехал в столицу и уже нажил двух врагов. Для полного комплекта нужен третий. Кто будет третьим?».

Вроде бы шутил сам с собой, а накаркал. В девятом часу поступил вызов из урологического отделения. Пациенту с аденомой предстательной железы вдруг стало плохо – головокружение, одышка, боль в груди.

– Какое давление? – спросил Саша у дежурного уролога.

– Вот вы придете и измерите, – нагло ответил уролог. – У меня тонометра нет.

Оказалось, что давление подскочило до двухсот двадцати на сто шестьдесят. Ладно бы только это, но пациент, имевший в анамнезе давнюю гипертонию, не получал в отделении никаких гипотензивных^[11] препаратов. Странное дело. Если госпитализировали для операции на предстательной железе, то на другие болячки можно не обращать внимания?

– Да Бог с ним, с давлением! – хорохорился шестидесятилетний пациент. – У меня на понедельник операция назначена. Если все пройдет хорошо, то в пятницу уже выписать обещали…

– Давление – это серьезно! – одернул Саша. – Очень серьезно. С таким давлением, как сейчас, вас никто оперировать не станет. Сначала нужно стабилизировать давление, а потом уже говорить об операции.

Присутствовавший в палате дежурный уролог сделал круглые глаза, а после, в коридоре, попытался устроить Саше выволочку.

– Что вы себе позволяете, доктор? Кто дал вам право вмешиваться в график операций? Что значит «с таким давлением вас никто оперировать не станет»? В что – анестезиолог? Я вас совсем для другого вызвал.

– Я сказал то, что считал нужным! – ответил Саша, едва удерживаясь от добавления неприличных слов. – Подготовка к операции непременно должна включать в себя стабилизацию давления. Странно, что вы этого не понимаете. Вы вообще врач? Или санитар?

Про санитара он сказал напрасно – разнервничался, допекли. Сразу же пожалел, но слово уже вылетело.

– Я – врач! – с достоинством ответил уролог. – И все, что мне нужно понимать, понимаю прекрасно. А вот вам в понедельник наш завотделением кое-что объяснит.

«Понедельник – это без четырех дней пятница» вспомнил Саша любимую отцовскую шутку. На душе стало немного легче.

Суббота, девять часов вечера, дома сейчас пьют чай с эклерами, которые мама печет по выходным.

Отчаянно потянуло домой. Вот прямо хоть бросай все и поезжай на вокзал. Но дежурный врач не может оставить своих пациентов. Пришлось перебороть желание и дежурить дальше…

В понедельник трое заведующих объяснили ординатору Пряникову, что он никто и зовут его никак. Слова были разными, но смысл – один и тот же. Доцент Карманова добавила в копилку неприятностей свои пять копеек, правда в более мягкой форме.

– Вы должны работать по принципу «primum non nocere»,^[12] – трижды повторила она, – делать все так, чтобы не навредить самому себе.

«Молчи в тряпочку, не зли папочку» вспомнил Кирилл любимое выражение Алены.