Глава 3

Назвать сном то, что происходило с Максимом этой ночью, мог только абсолютно бессердечный человек, в качестве злобной издевки.

Он всё время ужасно потел, отчего больничная постель превратилась в отвратительный, влажный ком. При этом зубы стучали от озноба, по коже деловито шныряли мураши размером с доброго таракана, а из пор сочилась слизкая, студенистая масса, размазываясь по белью серыми, мерзкого вида, разводами.

Время от времени Максиму казалось, что под кожей завелись неведомые существа: невидимые, но очень активные и шустрые. Ползают, пробуравливают ходы в живой плоти и точат её, перетирая в мелкую труху. Слыхал, что такими галлюцинациями сумасшедшие маются, но ведь они-то взаправду всё воспринимают, всерьёз, по-честному. Бывает, что и кожу себе режут, если свезёт чем-нибудь острым разжиться. Ну, так на то и сумасшедшие, а что, если с ума пока ещё не сошёл? В смысле, всерьёз мурашей под кожей гонять не созрел ещё? Как быть?

Едва успевая забыться, ночь всё-таки, Максим тут же с криком просыпался и вскакивал, затравленно озираясь и каждый раз мучительно-долго вспоминая кто он, и где. Утирал мокрое лицо рукавом больничной пижамы. Соизволили всё-таки приодеть, устали, похоже, смотреть на самозваного римлянина в тоге. И всякий раз в проёме двери возникало встревоженное лицо охранника; приходилось успокаивать коллегу, превозмогая собственную немочь.

Оставленные врачом таблетки выпить не получилось – тут же вырвало мерзкой на вид, белёсой жидкостью, а следом и вовсе пошла ядовито-жёлтая пена. Содрогаясь в изматывающих приступах рвоты, Максим, размашистым движением дрожащей руки, отправил таблетки под кровать, от греха подальше.

К пяти часам утра он вплотную приблизился к грани помешательства. То, что происходило с телом не было похоже ни на какую известную болезнь, он вообще не слышал ни о чём подобном. От этого становилось страшно. Может, в лаборатории дрянью какой надышался? Есть такие вещества, что потом не только волосы облезут, но и кожа лоскутами сползёт. Доводилось слышать. Сейчас именно неизвестность больше всего пугает – как это зачастую и бывает в жизни.

Его просто измочалили постоянные судороги, неожиданные спазмы – позывы к рвоте, жуткие кошмары, приходящие, едва только удавалось сомкнуть, опухшие от непроизвольных слёз, веки. На вечернем обходе врач, пожав плечами и блеснув стёклышками очков, заявил, что не находит у Максима какого-либо известного науке заболевания. То есть, всё нормально, бог даст само пройдёт. Или нет. Максим тогда скривил в усмешке губы, но промолчал. Разозлишь, так ещё и клизмы пропишет, с него станется. А мог бы сказать, что если такое состояние считать нормальным, то, пожалуй, пришла пора переквалифицироваться в патологоанатомы. Там по крайней мере пациенты недовольства вслух не высказывают, а вот Максимово недовольство уже вполне созрело.

И вдруг всё закончилось. Сразу, в один миг – точно кто-то сердобольный тумблером щёлкнул. Только что богу душу готовился отдать, и на тебе! Максим долго лежал без движения, опасаясь спугнуть возникшую в измученном теле умиротворённость и спровоцировать новый припадок. Однако боль, всю ночь нещадно терзавшая тело, не возвращалась. Каким-то ранее неизвестным чутьём Максим ощущал, что боль не хитрит, не затаилась где-то до поры. Она ушла. Совсем.

Наконец решился. Встал, сделал несколько осторожных шажков и, вовсе уж раздухарившись, несколько раз подпрыгнул на месте. Невысоко, а всё-таки. Прислушался к себе. Единственным недовольным органом в теле оказался желудок: урчит, точно злобный зверь, звуками странными пугает. Но тут причина понятна и легко устранима – зверя нужно просто накормить.

Весело насвистывая, Максим вышел в пустой и гулкий, больничный коридор. Возникло благое намерение извиниться перед бедолагой-охранником за устроенный ночью концерт. Конечно, не со зла и не специально, но качественно загубил коллеге ночь. Однако, на месте бдительного стража сейчас остался лишь сиротливо пустующий стул возле двери палаты. Максим недоуменно повертел головой, хмыкнул. Молоденькая, хорошенькая медсестра, чей стол с телефоном обосновался в конце коридора, тоже бесследно исчезла. Сопоставив их одновременное исчезновение, Максим громко фыркнул.

– Работнички, блин!

Впрочем, настроения это не испортило, да и долго скучать в одиночестве не пришлось. Из-за поворота энергичным, едва ли не строевым шагом, таким неуместным в утренней, сонной тишине больницы, вышли двое мужчин. Одинакового, серого цвета: шляпы, плащи, костюмы, лица… И даже выражение этих самых лиц у них оказалось одинаковым, хмуро-серым, отчего Максим поначалу принял их за братьев-близнецов.

Серые близнецы, едва не столкнувшись с Максимом в коридоре, на мгновение сбились с размеренного шага. Видимо, он не должен был здесь находиться, не ожидали. Но быстро пришли в себя. Тот, что слева, на ходу вытащил из нагрудного кармана пиджака значок замысловатой формы с эмблемой Корпорации.

– Служба безопасности, – бросил коротко, но веско и солидно. – Вам необходимо проехать с нами.

– Сейчас? – опешил Максим.

– Немедленно.

Максим ещё раз взглянул на значок и почувствовал лёгкий холодок, змейкой скользнувший вдоль позвоночника и затаившийся между лопаток. Оперативники, личная гвардия начальника СБ, особая каста. И вообще не чета простому охраннику. Их появление обычно не сулит ничего хорошего. Никому.

– Но ведь шеф уже был у меня, – беспомощно возразил Максим, точно это могло иметь хоть какое-то значение. – Мы обо всём поговорили.

– Вы не прошли проверку на детекторе лжи, – монотонным голосом пробубнил оперативник. Точно надоевшую мантру повторил в сотый раз.

– Это в пять-то часов утра? – Максим возмущённо ткнул пальцем в сторону часов, висящих над столом таинственно исчезнувшей медсестры.

– В самый раз закончите к докладу в Дирекции.

– Ах вот оно что, – протянул Максим, чувствуя, как испаряется приподнятое настроение. Теперь понятно. Уж от этой-то процедуры не сможет отвертеться ни один сотрудник Корпорации. Ни днём, ни ночью, и уж тем более, если об этом вежливо просят оперативники СБ. А если ещё и Дирекция ждёт результаты… Говорить вообще не о чем, сразу исполнять.

– Ну что ж, – пробормотал без особого энтузиазма, – я готов. Нужно только взять мою форму и предупредить охранника. Вы его, кстати, не видели?

– Мы отправили его домой, – равнодушно сообщил серый оперативник. – Пост с больницы снят, вы сюда больше не вернётесь. А форма ваша в автобусе, по дороге оденетесь.

В это время подключился к работе и правый близнец; до того всё молчал и не двигался, только брови хмурил. Вытащил и кармана чёрные, стальные наручники и сделал приглашающий жест – нарочито галантный, точно издевательский.

– Руки пожалуйста.

– Небольшая формальность, – поддержал его напарник.

Оба оперативника говорили спокойно и вежливо, но такими тусклыми и безжизненными голосами, что Максим непроизвольно попятился, словно увидел в руках серого человека готовую к броску кобру.

– К чему это? – пробормотал потрясённо. – Я не совершил никакого преступления. Да я и сам сотрудник Службы безопасности! Ну… Из отдела охраны, конечно, не из вашего.

Левый близнец укоризненно покачал головой, отчего стал похож на безмозглого, китайского болванчика с пустыми, безразличными глазами.

– Ну что вы, ей богу, коллега, – проговорил слегка осуждающе. – Вы же знаете, есть правила, и мы все обязаны их выполнять. Пока не пройдёте проверку – вы подозреваемый, такова инструкция. Уверен, вскоре мы все вместе над этим посмеёмся, но сейчас каждому нужно просто выполнять свои обязанности.

Покачал коротко стриженой головой и поцокал языком.

– Вот уж не ожидал, что придётся объяснять такие вещи сотруднику Службы безопасности!

Где-то на своём, бытовом уровне он оказался неплохим психологом, этот серенький оперативник. Попробуй он грубить или применить силу, у Максима хватило бы упертости и здоровья доставить хлопот верным барбосам шефа. Всё-таки молод, силён и неплохо обучен, а потом отбрехался бы как-нибудь, не привыкать. Но его, точно нагадившего щенка, взяли за шиворот и натыкали мягкой мордочкой в вонючую лужу. Действительно, парни всего лишь выполняют свою работу, точно так же, как и он ещё вчера. И будь Максим на их месте, поступал бы точно так же, по инструкции. И ему об этом вежливо напомнили, осталось только щенячьими глазками глупо хлопать. Да и было бы из-за чего склоку устраивать. Тягомотина с правдомером продлится часа два-три, не больше. При поступлении на службу уже пробовал на себе это удовольствие.

Безропотно, и даже виновато, повернулся спиной, завел руки назад, позволил сковать их стальными браслетами. Надо признать, процедуру задержания близнецы провели вежливо и спокойно, как пишут в соответствующих документах – корректно. Даже грубо толкнуть ни разу не попытались. Прямо разрушители мифа о злобных операх.

– Пройдёмте.

Больше ни о чём не говорили. Возле старого, траченого временем и непогодой, крыльца больницы, обнаружился чёрный микроавтобус без опознавательных знаков. Никаких зловещих надписей и даже эмблемы Корпорации. На улице увидишь, запросто за катафалк примешь; грустное зрелище, однако ж ничего необычного. Максим наклонил голову и неловко полез внутрь через широкую боковую дверь.

Внезапно мир закружился перед глазами, сжался в ослепительную точку и, полыхнув напоследок мощным, концентрированным светом, ухнул в черноту. Максим ткнулся лицом в пол и потерял сознание…

– Ну что, упаковал клиента?

– А то! По высшему разряду.

Максим без труда узнал голоса серых близнецов. Что случилось? И сколько прошло времени, с тех пор как он брякнулся на пол? Судя по резкому запаху бензина, он всё ещё в автобусе, безвольным тюком переваливается с боку на бок на грязном полу, уткнувшись лицом в резиновый коврик. На многочисленных ухабах и кочках автобус раскачивается, тело дрожит и колышется, точно студень на тарелке в руках пьяного официанта. Осторожно повернулся на бок и тут же наткнулся на удивлённые взгляды оперативников.

– Ты погляди до чего живучий! – потрясённо и, как показалось Максиму, виновато пробормотал тот, что сидел рядом.

– Живучий? – язвительно переспросил второй из-за руля. – Не смог вырубить как положено! Он уже копыта должен был отбросить, а вместо этого лежит, моргает, как здоровенький. Теряешь квалификацию!

– Нормально врезал, – смущённо насупился напарник. – Обычно хватало. Видно, у него здоровья выше нормы, вот и не дохнет. Ничего, после водных процедур приобретёт надлежащий вид.

Как ни странно, Максим действительно чувствовал себя хорошо. Не нормально или терпимо, а именно хорошо. Голова даже не гудит, хотя после такого удара по затылку должна была просто расколоться, как перезревший арбуз. Повозился, устроился так, чтобы видеть лица своих мучителей.

– Для чего вам это нужно? – спросил с какой-то детской наивностью в голосе. – Я же и так с вами поехал, по доброй воле.

– А в речку ты тоже по доброй воле нырнёшь? – хохотнул тот, что поближе. – И сам себе камень к ногам привяжешь?

Максим не нашёл, что ответить. Только сейчас заметил, что руки не холодит металл наручников, но взамен всё тело, с ног до головы, опутано верёвками, а к ногам, и верно, привязан здоровенный камень. На фоне всего происходящего показалось сущей мелочью то, что он опять остался без одежды – больничную пижаму с него зачем-то содрали. Хотя, всё верно, – мелькнула на удивление здравая мысль. На теле не должно остаться ничего – ни одежды, ни личных вещей, ни наручников. Любой предмет – это повод для размышлений, зацепка. А зачем для кого-то зацепки оставлять?

– Камень надо было на шею привязать, – ворчливо пробурчал опер из-за руля. – Получилась бы красивая фраза – с камнем на шее. Никакой романтики в тебе, Бородавка! Привязал булыжник к ногам и радуешься.

– Зато посмотри, какой большой, – справедливо заметил напарник, наклонился и ласково погладил шершавую поверхность, и впрямь немаленького каменюки. – Враз на дно утянет. Ничего-то ты не понимаешь, Носатый, в настоящей, мужской романтике.

Он был очень добр к камню, не иначе сам его выбирал и на себе в автобус тащил. С таким теплом в голосе обычно хозяева защищают своего безродного пса от насмешек соседей. Дескать да, уродец, конечно, однако очень умный и верный к тому же.

Максим слушал их неторопливую беседу со смешанным чувством удивления и ужаса. Впрочем, ужас казался каким-то… ненастоящим, точно придуманным. Словно понимает человек, что по ситуации надобно ужасаться, и даже потугами мается, ужас изображает, а всё не то. Видимо потому, что никак не могло в реальной жизни такой ситуации приключиться. Чушь какая-то!

– За что? – только и смог выдохнуть, глядя на похитителей. Запугать хотят, что ли? Но для чего? Да не очень и стараются, пугать-то. Не собираются же на самом деле убить ни в чём не повинного человека? Опять же – для чего?

Здесь, в автобусе, у Максима оказалось достаточно времени, чтобы разглядеть близнецов. Оказалось, их не по одному лекалу стругали, нашлись отличия.

У того, что сосредоточенно крутит баранку, неправильно сросся поломанный нос. Это хорошо заметно, когда он поворачивает голову, чтобы глянуть на напарника. Видать, разгульная была у парня жизнь, так ровненько обычно кастетом нос ломают. Словно по линеечке. Ну, или арматуриной с разворота; коли так, повезло, что вообще жив остался. Немудрено, что по жизни Носатым кличут. Выглядит угрюмо, улыбаться видимо в тот момент разучился, когда по носу получил. Кстати, из-за перелома и голос у него теперь изрядно гнусавит – вот и помалкивает всё больше.

А у того, что устроился рядышком, ноги едва ли не на Максимово тело взгромоздил, справа на щеке уселась большая, красная бородавка с торчащими из неё чёрными волосками – ему и кличка соответствующая досталась – Бородавка. У этого нрав повеселее, да и человеческие чувства хоть изредка, а проклёвываются. Вот хотя бы по отношению к камню. Впрочем, к чему эти размышления? Если оперативники всерьёз решили его в речке искупать, то вскоре не до кличек станет. Да и вообще ни до чего.

Бородавка усмехнулся и лукаво подмигнул Максиму.

– На том свете нашего шефа дождёшься, у него и спросишь – за что? А нам такие подробности ни к чему.

– Много болтаешь! – сурово одёрнул товарища Носатый, но тот легкомысленно отмахнулся.

– Ему теперь уж всё равно, а так будет хоть о чём с рыбами поговорить.

– Они ж говорить не умеют.

– Зато слушатели исключительно замечательные.

Бородавка ещё раз глянул на Максима и притворно-сочувствующе вздохнул. Хотя, может и не притворно, поди разбери.

– Надо бы тебе ещё раз по башке шваркнуть, неприятно как-то живьём топить. А с другой стороны: шваркал уже, всё по нормативу. Если добавлять, то, как ни крути, переработка получится.

Озабоченно окликнул товарища.

– Нам переработки оплачивают?

– Держи карман шире, – гнусаво фыркнул тот.

– Ну, тогда ничего не поделаешь, сам виноват. Нечего было очухиваться.

И только в этот момент Максим с ужасающей чёткостью осознал, что всё происходящее – на самом деле! Отчаянно завозился на полу, краешком разума понимая, что освободиться всё равно не сможет, но кто в такой момент к разумным доводам прислушивается? Изогнулся, точно змея, ударился затылком о ножку сиденья, тяжело заворочался, но не смог даже просто ослабить тугие, верёвочные петли. Похитители не пытались его остановить, Бородавка даже вежливо отодвинулся, чтобы не мешать, и с интересом уставился на Максима. Его заметно развлекли бесплодные попытки жертвы освободиться. Едва в ладоши не захлопал.

Именно этот издевательский взгляд привёл Максима в чувство. Он замер, упершись лбом в рёбра резинового коврика и с силой сжал веки. Как же глупо-то всё! Ведь ни за что! И никто не узнает, что с ним случилось. Просто сбежал из больницы и исчез в ночи. Никто и искать не станет, невелика потеря. Господи, а Света? Светланочка…

Бородавка качнулся, когда машина резко затормозила, ухватился за сиденье, удержался. С этого момента шуточки закончились. Извивающееся тело Максима выволокли из автобуса и легко понесли по бетонному пирсу подальше от берега. Действовали оперативники слаженно и, как ни старался Максим выскользнуть из их рук, ничего не вышло. Видимо и раньше на тот свет никто безропотно не отправлялся, была у оперов возможность опыта набраться.

Его вынесли на самый краешек пирса и, не утруждая себя лишними разговорами и театральными эффектами, просто швырнули в стального цвета воду. Серьёзная работа пошла, какие шуточки? Влажный шлепок тела о поверхность воды, всплеск и бульканье тут же увязли в плотном, утреннем тумане. Бородавка, весело насвистывая отправился к автобусу, а Носатый неторопливо закурил и не сдвинулся с места до тех пор, пока оранжевый огонёк не добрался до пальцев. За это время клиент не сделал попытки выплыть и по своему богатому, трудовому опыту Носатый знал – теперь уже и не выплывет.

Щелчком отправил окурок в воду и вразвалку пошёл с пирса, а река за его спиной приняла обычный, обманчиво-спокойный вид.

* * *

В дверь постучали – не робко, но и не нагло, в аккурат. Значит свои.

– Да! – отозвался начальник СБ и с явным неудовольствием глянул на оперативников. Мазнул взглядом по циферблату часов на стене, вовсе похмурел.

– Вас чего принесло ни свет ни заря?

– Дежурный сказал, что вы на месте, Дмитрий Андреевич, – спокойно объяснил один – тот самый, кого вся контора кличет Бородавкой. Второй, Носатый, лишь гнусаво фыркнул в поддержку товарища.

– Решили сразу доложить, чего откладывать-то.

– Докладывайте, коли решили.

– Все сделали в лучшем виде, – обстоятельно сообщил Бородавка. – Клиент занимается водными процедурами, в этом году уж точно не появится. Да и в следующем сомнительно.

– Дальше, – мрачно буркнул шеф.

– Хвосты почистили, охранник из больнички в отпуск уехал, медсестра тоже, только в другую сторону. Да они и не смогли бы ничего рассказать, сами ничего не знают. Так, спровадили подальше на всякий случай.

– Медкарта?

– Вот, – Бородавка вытащил из кармана плаща пачку смятых, бумажных листов с характерными каракулями, аккуратно пристроил на краешек стола начальника. – Всё выгребли, до последней бумажонки. Никаких следов пребывания. Да и кто там, в захолустье, будет нюхаться? Для того и держим больничку на отшибе.