Глава 2. История, которую не закрыли

Он не умер. Он просто вышел из кадра.

Из размышлений Жюли

Для Жюли, помощницы адвоката Жан-Мишеля Пуатье, было правилом: если шеф сидит, откинувшись в кресле, с ногами на столе и лениво перебирает сигару – беспокоить его в такие моменты было себе дороже.

Он не сказал, зачем вызвал её. В этом офисе они бывали редко. Жан использовал его всего в двух случаях: либо чтобы изолироваться и погрузиться в очередной клиентский кейс, либо для встреч, требующих повышенной конфиденциальности.

Жюли молча зашла, махнула ему рукой и устроилась на диване, скинув ботинки и поджав под себя ноги. Она невольно посмотрела на подошвы его туфель – они были стёрты, как будто он прошёл по грубому асфальту.

– Когда он только успевает? – подумала она. – Он же почти не ходит пешком. Может, купить ему наклейки? Всё-таки зима, хоть и тёплая.

Взгляд её скользнул к журнальному столику.

На нём стоял декантер с тёмно-рубиновым вином и два безупречно чистых бокала.

– Приятель из Севильи передал, – заметил Жан, перехватив её внимание. – В холодильнике – отменный хамон, Ibérico de Bellota. Нарежь, будь добра. И дыньку туда же. Обед, похоже, опять отменяется. Одна история обозначилась. Нужно решить, вникать или нет. Хотя, похоже, выбора особого нет.

– Ты же хотел в Тоскану. Отдохнуть. А потом – Рим, Пигмалион, архивы. В Москве тебе вроде бы передали недостающие документы…

– Придётся отложить, – глухо сказал Жан и ещё глубже осел в кресле, устремив взгляд в потолок.

Мысли путались. В висках пульсировало, как от недосыпа или затянувшегося похмелья. Он всё ещё не мог переварить то, что только что услышал.

Телефонный звонок от Пьера Мореля выбил его из колеи. Писатель почти никогда не звонил без причины. А сейчас – позвонил.

– Послушай, Жан, – без предисловий начал Пьер. В голосе звучало что-то настороженное, непривычно сдержанное. – Ты недавно говорил, что твоего клиента отравили в Амстердаме. Если не ошибаюсь, фамилия была Нилин?

Жан напрягся.

– Было такое, – медленно ответил он, мысленно перебирая возможные причины этого вопроса.

– А фамилия Векерле? Анна Векерле. Что-нибудь говорит?

– Нет. Впервые слышу, – в голосе проскользнула тень раздражения. – Может, объяснишь, откуда вдруг интерес к покойному Нилину? И кто такая Анна?

На том конце провода повисла тишина. Жан почувствовал, как Пьер колеблется: готов выложить всё, но что-то его удерживает. Это было не в его духе. Жан не торопил. Просто ждал.

Пауза затянулась. Затем, шёпот Пьера:

– Похоже, Нилин не погиб. Он жив.

Время будто остановилось.

Жан не сразу осознал смысл этих слов. Первый порыв – рассмеяться, сказать, что это чушь. Люди не возвращаются с того света. Но он сдержался.

Пальцы сами собой сжались в кулак.

– На чём основаны твои предположения? – спросил он. Голос был спокойно-ровный. Слишком спокойно.

– Без обид, Жан. Пока сказать не могу. Может, через пару дней.

Жан глубоко вдохнул, выровняв дыхание. Внутри всё сжималось в тугой, холодный узел.

– Как знаешь, – произнёс он, скрывая напряжение. – В любом случае, спасибо, что позвонил. Я поищу информацию по своим каналам. У меня до сих пор висят документы по его наследству. Так что твой звонок для меня крайне важен. Не пропадай. Я готов подъехать в любой момент.

– Договорились, – коротко бросил Пьер и отключился.

Жан ещё несколько секунд держал телефон у уха, слушая пустоту. Нилин. Жив. Эти два слова вращались в голове, не находя опоры.

Ошибка? Иллюзия? Или чья-то виртуозная постановка?

Он не знал, кто режиссёр этой пьесы, но чувствовал: из этой истории просто так уже не выйти.

– Жан! Хамон ждёт! – голос Жюли, звонкий, озорной, вырвал его из размышлений.

Он вздрогнул, как человек, вернувшийся из глубины.

После разговора с Пьером реальность казалась ещё тревожнее.

Жан глубоко вздохнул, потёр ладони и перевёл взгляд на неё.

– Melón con jamón, señor, – объявила Жюли, стоя у стола с ножом в руке. В глазах – лукавое озорство, в улыбке – намёк на беспечность.

– Она точно не создана для кабинетной тишины. – подумал он. – И слава богу. Кто-то же должен напоминать, что жизнь – это ещё и вкус дыни.

Он поднялся, расправил плечи и подошёл к столу. Вино. Хамон. Дразнящий голос Жюли.

– ¡Salud y buen provecho! – произнёс Жан, наполняя бокалы. – За приятный день и хорошее настроение.

Жюли, пригубив вино, провела ладонью в воздухе, будто ловя след духов.

– Аромат всё ещё витает, – задумчиво сказала она. – Кто она? Загадочная незнакомка. И какую дурную весть она принесла в столь ранний час?

Жан усмехнулся, накручивая на вилку тонкий ломтик хамона.

– Ревнуешь? Она передала не дурную весть, а вино и хамон от моего приятеля. А вот дурную весть сообщил Пьер. Хотя… как сказать. Возможно, она вовсе не дурная.

– Писатель? Тот, с которым ты бьёшься на палках? Бодзюцу, да?

– Не упрощай, – усмехнулся Жан. – Пьер – отличный малый. И довольно известный писатель. Иногда я подкидываю ему сюжеты. Сегодня он отплатил тем же. Сообщил нечто… значительное.

– И что же поведал нам этот рыцарь пера и кинжала? – в голосе Жюли теперь звучало искреннее любопытство.

Жан откинулся на спинку, смакуя дыню и глоток вина. В глазах его мелькнула тень.

– Говорит, наш старый знакомый Нилин… воскрес.

Жюли резко поставила бокал, её глаза сузились.

– Воистину? – хохотнула она, но тут же замерла. – Ты шутишь? Жан, не шути так. Знаешь, кто главный подозреваемый в его убийстве?

Жан отложил вилку, иронично взглянув на нее.

– И кто же?

– Я, Жан, – голос её был ровным, почти безэмоциональным, но пальцы побелели. – Есть версия, что это я его отравила.

Он чуть склонил голову, изучая её лицо.

– А это не так? – спросил он с полунасмешкой. В голосе – коварная смесь шутки и интереса.

Глаза Жюли вспыхнули. Она резко вскочила, отодвинув стул.

– Не испытывай моё терпение, Жан! – в голосе прорезалась сталь. – Если не хочешь, чтобы я тут всё разнесла – заканчивай.

Она начала шагать по кабинету, растирая виски, как будто пыталась стереть мысли. Потом остановилась и уставилась ему прямо в глаза.

– Он жив, Жан. Нилин действительно жив.

Жан не шелохнулся.

– Где?

– Испания. Я его вижу. Рядом с Барселоной. Севернее. Маленький прибрежный городок.

– Карта, – коротко бросил Жан. – Открывай Google Maps.

Она подвинула ноутбук, вбила запрос. Наклонилась над экраном, уверенно ткнула пальцем:

– Вот. Льорет-де-Мар.

Повисла тишина. Только вентилятор ноутбука шелестел в настороженной комнате.

Жюли снова села, скрестив ноги. Вся в себе, но явно довольная.

– Ну что, молчим, месье? Потеряли дар речи? – она приподняла бровь. – В таких случаях, кажется, полагается говорить: «О, милая, ты само очарование! Что бы я делал без тебя!»

Жан вздохнул и, едва заметно улыбнувшись, повторил почти покорно:

– О, милая. Ты само очарование. Что бы я делал без тебя.

– Бла-бла-бла… – фыркнула Жюли. – С такими интонациями даже заупокойные не читают. Или ты думаешь, я всё это выдумала?

Она наклонилась ближе. В её взгляде появилась хищная решимость.

– Ладно. Расскажу, с кем имеешь дело.

Жюли взяла бокал, медленно покрутила вино, глядя, как оно стекает по стеклу.

– Помнишь, месяца три-четыре назад ты случайно – или «не случайно» – показал мне мой эпикриз?

Жан напрягся, но не ответил.

– Тот самый. Из клиники в Альпах. Я не спрашивала, как он попал к тебе и зачем ты мне его показал. Подумала: обычная проверка. Стандартная процедура перед тем, как доверить человеку доступ к делам.

Она сделала глоток и, почти не меняя интонации, добавила:

– Сейчас думаю – не случайно. Будь добр, налей ещё.

Жан молча наполнил её бокал. Он не сводил с неё глаз.

– Клиника в Альпах. Управляет ею милейший доктор Бернард. Как-то раз туда и нагрянула полиция – искали пропавшего туриста. Я увидела фото, ткнула пальцем в карту и сказала: «Он там».

– И нашли? – Жан впервые чуть расслабился, уголок губ дёрнулся.

Жюли гордо вскинула подбородок:

– Нашли. Доктор Бернард потом лично звонил. Благодарил. Вот так-то. Я такая. Цени это.

Она провела пальцем по краю бокала, задумчиво глядя на вино.

– Мой дар – моя тайна. Поэтому мне несложно почувствовать, где Нилин. Я вижу его, Жан. Как живого. Хотела рассказать тебе ещё в Москве. Не стала. Меня и так считают странной. А против газетной хроники – мои слова звучали бы как бред.

Она вдруг посерьёзнела. Глаза потемнели.

– В какую историю мы влипли, Жан? – тихо спросила она. – Ты сам понимаешь, что происходит?

Жан поставил бокал на стол. Версии всплывали одна за другой, но ни одна не собиралась в ясную картину.

– Допустим, он жив, – сказала Жюли, глядя прямо в него. – Тогда всё – инсценировка? Отравление, труп, кремация?

– Вполне возможно, – ответил он. – Я не видел тело, не читал отчёт. Всё, что у меня есть – слова Романова, копии документов, фотографии. Это можно подделать. Вопрос – кто за этим стоит?

Он провёл ладонью по лицу, словно стирая накопившуюся усталость.

– Нилин говорил, что за ним следят. Что он стал неудобен. Возможно, он сам инициировал исчезновение. Но без участия спецслужб – такое не провернуть.

Жан замолчал. Мысли путались. Рука привычно потянулась к бокалу, но пить не стал.

– По сути, жив он или мёртв – сейчас не имеет значения. Будем работать в рамках наследственного дела. Остальное – по ходу.

Жюли подняла глаза, в голосе – недоверие, будто она ждала удара:

– Пьер сказал, откуда у него эта информация?

– По телефону – нет, – Жан открыл смартфон, добавил яркость. – Похоже, проверял факты. Но потом прислал сообщение. Он бегло пробежал глазами по тексту.

– Пишет, что источник – некая Анна Векерле. Падчерица Нилина.

Жюли напряглась.

– Раньше слышал это имя? Нилин или Романов – упоминали её?

– Ни разу. – Жан, колеблясь, сделал паузу. – Послушай, что он пишет.

Жюли придвинулась ближе, пальцы вцепились в край стола.

– Вся во внимании.

Жан, глядя в экран, прочитал: "Если Анна Векерле – та, за кого себя выдаёт, то она может быть родственницей штандартенфюрера СС Хильмара Векерле. Однокурсник Гиммлера. По его рекомендации стал первым комендантом Дахау в 1933-м.»

– Пока, – добавил Жан, – доказательств связи с Нилиным нет.

Жюли медленно откинулась в кресле, скрестила руки.

– Здравствуй, приехали, – протянула она. – А у меня прадед воевал в Сопротивлении. Охотился за такими, как Векерле. Красивое совпадение, да?

Жан чуть усмехнулся.

– Вот ещё. Хильмар Векерле был сыном нотариуса. Перед войной – уже офицер танковой дивизии «Викинг». Погиб рано, в 41-м под Львовом.

Жюли нахмурилась.

– Жена? Дети?

– Жена была. Эльфрида Векерле. О детях – ничего не слышно. Пьер, конечно, приукрасил: описал судьбу вдовы как роман с элементами драмы.

– И?

– После смерти мужа Эльфрида перебралась к какому-то Иоганну Герцогу. Без траура. Гиммлер узнал. И – лично отправил Герцога в концлагерь.

Жюли покачала головой.

– Ай-ай-ай… Страсти. Как в опере.

Она постучала ногтем по бокалу. Потом, вдруг, тихо запела, с лёгкой иронией:

 
– Тебя за грех твой кара ждёт одна,
Ах, нам обоим тяжела она…
Одни, в разлуке будем жить с тобой —
Вот искупленье, вот наш жребий злой^[1]…
 

Жан слегка приподнял голову.

– Вагнер?

Жюли улыбнулась уголком губ.

– Любишь его музыку, Жан?

– Слушаю иногда. Не фанатею.

– Ох уж эти твои предрассудки, – усмехнулась она, прикрыв глаза. – Сдаётся мне, ты смотришь на Вагнера через призму его репутации, антисемитизма. Признайся, я права?

Жан вздохнул.

– Есть такое. Его творчество – не просто музыка.

Это контроль над эмоциями. Манипуляция.

– А ещё – мистический портал, – сказала Жюли, уже тише. – Его оперы открывают врата туда, где логики нет. Работают только символы и тени. Где звучит правда, которую невозможно сказать словами.

Он не ответил. Повисла напряжённая тишина.

Жан обошёл кресло, положил руки на плечи Жюли. Они были как натянутая струна.

– Береги себя, Жан, – прошептала она, почти беззвучно, прижимаясь щекой к его руке. В голосе – усталость и странное тепло. – Это дело… оно опасное. Я чувствую.

– Мы в игре? – тихо спросил он.

Она откинула голову, посмотрела ему в глаза – и чуть усмехнулась.

– Ты же уже все решил. А я… как всегда, за тобой. – Она послала ему воздушный поцелуй. – Пока дышим – в игре.

– Тогда послушай, что у нас есть по этому делу, – начал Жан. – Месяц назад, когда мы были в Москве…

– Когда ты оставил меня одну в этом чужом городе, – перебила Жюли, иронично вскинув бровь.

– Не начинай. Если хочешь это обсудить – не сейчас, – голос Жана стал жёстче.

– Так вот. У меня тогда состоялась встреча с Павлом Романовым, зятем Нилина. У них совместный бизнес в Амстердаме – компания GeneFlow BV. Доли – поровну.

– Это ты про ту оранжерею с розарием? Где ещё лаборатория и биобанк редких растений? – уточнила Жюли, оживившись.

– Да, она. Но сейчас важнее другое. У нас с Романовым договор: до оглашения завещания я представляю его интересы. Более того, я должен инициировать собрание акционеров и назначить нового директора вместо Эммы Хассельрот. Сейчас она управляет компанией.

– Завещание видел? Есть копия? – Жюли моментально посерьёзнела.

– Нет. Даже не уверен, что оно существует в единственном варианте. С его стилем жизни и бизнесом в разных юрисдикциях – их может быть несколько. У меня только визитка нотариуса из Амстердама.

Жан протянул карточку. Жюли взяла её, мельком глянув.

– Эмма утверждает, что по завещанию Нилин передал ей свой пакет акций. Это мне сообщил Романов. Он дал ей мои контакты, но сама Эмма пока на связь не выходила.

– И как теперь быть? – Жюли задумалась, сжав губы.

– Не спешить, но и не упускать. Слишком уж много ряби на воде. Если Нилин действительно жив – надо быть на шаг впереди. Я попрошу Пьера устроить мне встречу с этой Анной Векерле. Посмотрим, что она скажет. И что у неё есть – видео, документы, свидетельства?

– Для меня это особенно важно, – сказала Жюли уже тише. – Неуютно жить в ожидании ордера Интерпола. Жаль, что его кремировали. Экспертизу не проведёшь.

– Угу. Хотя, – Жан задумался. – Романов обмолвился, что Эмма по просьбе Нилина сохранила его сердце. Хранится в жидком азоте.

Жюли удивленно:

– Заморозили… сердце? – она закусила губу. – Как у королевы Марго. Только не голова, а сердце.

– О да, – сухо подтвердил Жан. – Современные некромантии.

Жюли вздохнула и прошептала:

– Вокруг нас такие страсти, а мы, как дежурные по чужой драмме, проживаем не свою жизнь.

– Это старая история, – усмехнулся Жан. – Как каторжник и надзиратель, просто в разных костюмах.

Он поднялся с кресла, хлопнул в ладони.

– Ладно. Думаю, ты права. Не время сидеть в Париже и гадать: жив, мёртв… воскрес. Это не нуар, а просто одно из наследственных дел.

Он улыбнулся, будто предвкушая.

– Предлагаю: летим в Рим. Отдохнём, погуляем и… заодно навестим Театинцев. Проверим, работает ли ещё верительная грамота от папы Павла IV.

– Почти как отпуск, только с налётом инквизиции, – усмехнулась Жюли. – Кто-то очень изящно умеет совмещать дело с удовольствием.

– С тебя билеты и отель, – весело бросил Жан.

Жюли театрально всплеснула руками.

– Ах, Жан, ты великий мастер делегирования! Без меня ты пропал бы где-то между терминалами и пересадками.

– Вот потому и держу тебя рядом. А я пока напишу письмо Отцу-Генералу – девяносто третьему по счёту, между прочим. Преподобному Сальвадору Родеа Гонсалесу. Попрошу организовать встречу с его доверенным лицом в Риме.

Жан раскрыл MacBook и начал строчить.

Жюли, наблюдая за ним, сдерживала улыбку.

– Мне бы твою сосредоточенность…

– А мне бы твою способность планировать маршруты и искать прямые рейсы через три континента, – отозвался он, не отрываясь от экрана.

Через пару минут Жан откинулся на спинку кресла.

– Всё, отправил. Теперь – на волю Провидения. Или меня примут за сумасшедшего, или откликнутся. Надеюсь, выберут второй вариант.

Жюли посмотрела на него лукаво.

– Ты так легко выговорил это имя… Ты его лично знаешь?

Жан с невозмутимым видом:

– Конечно. Мы ужинаем каждую пятницу. Вино, свечи, немного тайн Ватикана.

– Жан…

– Ладно. Вся информация на сайте ордена. С адресом почты. Просто написал.

– И ты правда думаешь, что он прочитает?

– Любопытство – великая сила.

– Покажи, что ты там настрочил. Надеюсь, не "Avē, Отче, мы грядём?»

– Какие у меня могут быть секреты от тебя?

Он встал и уступил кресло.

– А я пока заварю кофе.

– Мило. Без нормального латте я не сдвинусь.

Жан усмехнулся, а Жюли уже припала к экрану.

– Ладно, читаю. Вслух. Чтобы ты прочувствовал глубину собственной дипломатии. Так…

Ваше Высокопреподобие, Отец-Генерал Сальвадор Родеа Гонсалес,

Позвольте обратиться к Вам с почтением и искренним уважением.

Меня зовут Жан-Мишель Пуатье, я адвокат и член братства Пигмалион. Недавно в моё распоряжение попал редчайший исторический документ, имеющий прямое отношение к ордену Театинцев – подлинная верительная грамота, подписанная Святейшим Папой Павлом IV в 1558 году, в которой, по воле случая, значится моё имя.

Я прилагаю к данному письму скан грамоты, подтверждающий её аутентичность, и предлагаю рассмотреть вопрос о безвозмездной передаче документа в архив ордена.

Взамен я прошу временный доступ к информации и архивным материалам, касающимся темы эликсира бессмертия. Для меня, как для члена братства Пигмалион, это имеет первостепенную важность. Я владею золотым перстнем времён Папы Климента VII, который, согласно традиции, даёт право на получение эликсира от любого, кто располагает знанием или доступом к нему – вне зависимости от обстоятельств.

Я осознаю чувствительность вопроса и рассчитываю на Вашу деликатность. В ближайшие две недели буду находиться в Риме и надеюсь на личную встречу с доверенным лицом Вашего Преподобия для обсуждения возможных шагов.

Буду признателен за ответ и, при необходимости, готов предоставить дополнительные подтверждения.

С почтением,

Жан-Мишель Пуатье,

Адвокат, член братства Пигмалион.

Закончив чтение, Жюли молча провела пальцами по экрану, потом – по виску. Глаза у неё вспыхнули. Щёки залил гневный румянец.

– И когда вы, месье Пуатье, благородный хранитель тайных перстней, собирались мне об этом рассказать?! – выстрелила она. – Что ты, оказывается, не только адвокат, но и член братства Пигмалион? Что у тебя золотой перстень и ты можешь требовать, прости господи, эликсир бессмертия от кого угодно?!

Жан поднял брови, не меняя позы. Его голос прозвучал примиряюще, но с ледяным оттенком:

– Ты давно не поднимала тему братства. А если бы спросила – я бы, конечно, все рассказал. Перстень мне передал друг в Москве. У него чешская часть архива – документы, печати и всякая красота.

Жюли сузила глаза:

– То есть ты и не думал мне об этом говорить, если бы я не увидела это письмо?

– Да брось, – Жан усмехнулся. – Если бы это было критично – ты бы давно всё узнала. У тебя ведь нюх.

– У меня не нюх, а терпение, – процедила она. – И оно, похоже, заканчивается.

Жюли шумно выдохнула и сцепила руки на груди.

– Хорошо. Допустим, верю. Но, может, у тебя есть ещё какие-нибудь «мелочи» по Пигмалиону? Тайные рукописи? Посвящения? Ключи от тридцать третьей двери в Ватикане? Или пока хватит откровений?

Жан выдержал паузу, пристально глядя ей в глаза. Усмехнулся – коротко, без тени веселья:

– Может быть. Всему своё время.

Он наклонился вперёд, сменив тон на жёсткий:

– А теперь займись билетами. И успокойся. Иначе я вообще перестану делиться информацией.

Жюли сверлила его взглядом, губы сжались в тонкую линию. Потом – глубокий вдох, и вдруг: выдох облегчения.

– Ладно. Согласна. Занесло меня. Натура, видимо, художественная. Или нервы ни к чёрту.

Она махнула рукой, откинулась на спинку кресла и рассмеялась – устало, с иронией.

– В любом случае, поздравляю. Наличие перстня меняет дело. Интересно, у твоего московского друга случайно не завалялся перстень и для меня? Хотя бы серебряный?

Она внимательно посмотрела на него, в голосе – всё ещё раздражение, но уже приглушенное.

– Хотя стоп… зачем я спрашиваю? Ответ я, кажется, знаю заранее: «Ты – женщина, и в Пигмалион тебя не примут, не по традициям, извините, мадам. Сексизм в чистом виде».

Жан лениво усмехнулся. Отвечать не стал.

Мыслями он был уже в Риме.