Лисица шустрая, по лесу пробегая,
Что жизнью рисковала, кур таская,
Заметила, как лис, из правящих фигур,
Из курицы одной с десяток делал кур
Лишь легким взмахом палочки волшебной…
И сыто в мир смотрел без работенки нервной.
– Послушай, рыжий друг, нечестно ты живешь,
По лёгкому, хитря, по жизни ты идешь,
Берешь себе в мошну, что ты не заработал,
А что наколдовал, мошеннически подал, -
Протявкала вину обиженно лисица.
– Но ты такая же ловкачка-мастерица!
Ты также тащишь кур – как вся родня – нечестно,
Так в чём моя вина? Мне вовсе не известно, -
Впрямь оскорбился лис подобным оборотом.
– Все курочки мои политы щедро потом,
Ни одного пера мне не досталось даром,
А ты десятикрат имеешь лишь наваром,
За свой ничтожный вклад в живое лисье дело, -
Протявкала лиса, с упреком поглядела.
– И ты, и я – жулье, я нас не различаю,
Должны быть мы хитры, вот я хитрей таскаю.
Ты хитрая трудом, я – магией хитрее:
Что хочешь – выбирай, воруй так, как милее, -
Ответил честно лис – лисе – родной особе.
– Я палочку хочу, дай мне её на пробу, -
Лисица подползла.
Лис видел таких «умниц»:
– Средь лис нет дураков, ты поищи средь куриц.
Воруют все, лиса, кто много и заметно,
Другие – по чуть-чуть, случайно, неприметно:
Кто ленью, кто трудом, кто перекуром, чаем…
Но всё это жулье и воры ж возмущают!
А у иных людей есть пишущие ручки,
Что палочки лисы колдуют много лучше:
Такой лишь подписать бумажную лазейку,
И можно много взять – с работы на копейку.
Завидуют им те, кому судьба – трудиться,
Что ж… Должности такой не всем дано добиться.
Одна цыплятница – из бдительных наседок,
Обогревая будущих деток,
На день семнадцатый ввязалась в разговор,
Услышав из яйца укор:
– Как темен мир, как тесен он, как душен!
Как одиноко мне! Как Бог мой равнодушен…,
– Сквозь скорлупу неслись птенца стенания…,
И мать поведала цыпленку знания:
– Мой милый, потерпи, мир скоро станет светел,
Родишься цыпа вновь – так Бог судьбу наметил
Всем нам. И я в яйце грустила и томилась,
Пока со скорлупой навеки не простилась.
– О чем ты говоришь, мне голос неизвестный?
Как можно бросить мир, пусть одинокий, тесный,
Но жизнь дающий мне, какую-никакую,
Боюсь её менять на некую… другую!
– Ко-ко, да рас-ко-ко! – наседка рассмеялась. -
Судьбы не избежать, не долго ждать осталось…
– За что погибель мне? – цыпленок испугался…
И тут яйца сосуд вдруг треснул и распался!
Цыпленок прыг назад, но нет былого дома,
Вокруг – просторно, но… картина незнакома.
– Беги ко мне малыш, – проквохтала наседка. -
Согрею я тебя, моя родная детка…
Цыпленок глас узнал, к наседке он прижался,
А про яйцо забыл, как будто и не знался.
И человечий дух, когда дряхлеет тело,
Боится потерять, что с жизнью прикипело.
Он прячется внутри, леченья принимает,
Но время всё равно наружность разрушает…
И входа нет назад, душе, коль есть такая.
Всё тело – скорлупа, лишь зримость временная -
А может даже – мир… И лишь в Любви – надежда,
Когда остынет плоть, как снятая одежда.
Все знают твердо испокон веков,
Что хищный зверь дерет овец, коров…,
Что жалобы страдающие пишут,
Царь-лев – в корзину их, и будто бы не слышит,
И говорит:
– Так небом мир создан:
Не может хищник быть наказан, иль подран.
Но как-то тигры малость перебрали
И львицу из своих же отодрали!
Не насмерть, как иных они грызут,
Но случай вопиющий, не sehr gut.
– Где честь зверей? Как это понимать?
Вам мало тех, кого вы вольны драть? -
Лев вопросил виновников порядка.
– От чувств нас развезло видать порядком, -
Виновники ответили. – А львица
На провокации большая мастерица.
– Они преступники, любой тут кары мало, -
Воскликнула тут львица. – Я кричала…
– Уволить их, – лев вынес приговор. -
И тоже отодрать, в отбросы с этих пор
Их записать, чтоб расхотелось жить…,
Об этом населенье известить…
– Глянь, наказали тех, кто нас давно привык
Гнать и терзать!!! – в сердцах воскликнул бык. –
Видать: поветрия о милостях в верхах,
К царю надо идти, отбросив, кротость, страх!
Коровы, овцы с жалобой – ко льву:
– И наших бы насильников в тюрьму,
Всех наказать, задрать аналогично…
– Да вы, как будто, выпили прилично? -
Лев вопросил. – Всем на земле известно:
Вы рождены, чтоб нам жилось чудесно,
Чтоб мяса, сколь душе угодно брать,
Чтоб шкуру с кого надо обдирать
И не одну. Так небом создан мир.
Вы против неба?
– Нет, о, наш кумир! -
Воскликнуло единым хором стадо
И побежало…, никому не надо,
Чтоб раньше смерти сдуру погибать:
Рожденный жертвой должен лишь молчать.
– Со львицей сравнивать себя не сметь!
Она из наших, ваш удел – терпеть! –
Лев замолчал, вслед стаду посмотрел,
Ближайшую овцу поймал и тут же съел.
Знакомая картина в ней морали
Найдете вы, даже стремясь, едва ли:
Нет равной справедливости для всех,
Всегда разновесом один и тот же грех!
Два воробья возле окна летали между дел,
А за окном волнистый попугай сидел.
– Я также мог бы жить, – чирикнул воробьишка,
– А там тот попугай – невесть какая шишка!
– За что такой почет?! – чирикнул друг в ответ. -
– Живет с едой, в тепле и защищен от бед!
– Всё также: два крыла, весь в перьях и с хвостом!
Мозгов в нем, как у нас, а школы нет при том, -
Продолжил воробей, заведший разговор. -
Не может мух ловить и узок кругозор.
– Уверен, что у нас и души красивей,
Какая там душа, когда кругом елей! -
Ответил друг ему, летая вдоль стекла. -
Он ест отборный корм, не натрудив крыла.
– Да летных качеств нет, – ответил воробей. -
Ленив он, словно кур тепличный у людей.
– Весьма нечестна жизнь! – чирикнул скорбно друг. -
Такому вот… жилье, а нам с тобою сук,
Ему еду под клюв, а мы с тобой – трудись,
Ах дал бы ему в зоб, ах только попадись!
– Я тоже от такой картины вне себя -
Воскликнул воробей. – Чем хуже мы тебя…?!
Услышал попугай тех птичек болтовню
И подлетел к окну, чтоб вставить речь свою.
– Вы серы, я – красив, – тот попугай ответил. -
И повторять могу то слово, что приметил,
Что любо людям всем и радует их слух,
Я здесь, как эксклюзив, а вас – как летом мух!
Здесь вывод ясен всем, мы басню кончим им:
Когда средь множества совсем не различим:
Протекцией, наружностью, делами… -
Не думай быть обласканным благами.
В один дворец со множеством мышей
Доставили котов голодных поскорей.
И принялись коты немедля за работу:
Гонять мышей, словно не ели сроду.
Дворец очистили: не стало грызунов,
Кто не сбежал, тот пищей стал котов.
Но время шло, за добрый, щедрый вклад
Дворцовые коты вдруг вышли на оклад.
Так каждый кот был в ранг произведен.
И миской вечно полной наделен.
Казалось справедливость, идеал,
Но мыши вновь обжили весь подвал…
– Ходи, где хочешь, только чтоб неслышно…, -
Шептал дворцовый кот иной прохожей мыши. -
Мне бегать за тобой, подруга, неохота
Пока я, правда, сыт! А сыт – пока работа.
– Твоя навеки я, мой милый добрый кот,
Будь проклят тот, кто дружбу подведет,
Меж тем, кто с должностью, но очи прикрывает…, -
Сказала мышь, на кухню пробегая.
– Не принести ль тебе кусок мяска иль сыра?
– Да, мышка, будь мила, коль хочешь, мышка, мира, -
Ответил томно кот, потягивая лапы. -
Коль будет пармезан, пожалуйста, мне сцапай.
– И не забудь чуть-чуть прелестного хамона…
– Прекрасный вкус, мой кот, достойный даже трона! -
Мышь голову признательно склонила
И в кухню осторожно проскочила…
Минул и час, и два – мышь выползла, объелась:
Себя едва несла, и что коту хотелось.
– Вот, милый добрый кот, подарочки и радость,
Не видно, что взяла, там много яств осталось, -
На кухню лапку мышь направила привычно. -
Тебя не заподозрят.
– Что ж отлично! -
Ответил кот дворцовый, лежебока. -
Не видно, что ушло, а значит – нету срока!
Таких дворцов в стране – немало – всем известно,
Где жирные коты играют в жизнь прелестно:
Едят оклады, спят, мышей они не ловят,
Ворам благоволят, и взятки брать изволят.
Лесной кабан по живота велению,
Охотясь, подошел к попутному селению,
В заборе у кустов заметил скрытный вход,
Подкрался, заглянул, а там… – свинья живёт.
Не видел он свиней в лесах, где жил, отроду,
И ею был сражен: признал свою породу!
Из тазика свинья со вкусом хлеб мела…
– Подруга, отвлекись, скажи мне: – Как дела? -
Спросил свинью кабан. – Мне б тоже также жить…
– Я при работе, вепрь, мне нужно жир растить, -
Ответила свинья и повернулась задом.
– Не будь свиньей, свинья, брось хлебца – ты же рядом,
– Спросил свинью кабан, он жаждал подхарчиться,
– К хозяину зайди, просись, чтоб взял трудиться,
Тогда ты будешь сыт, не будешь дик и странен…
– С хозяином знаком и был уже подранен,
Спасибо, не убит! – кабан затеял злиться. -
Ну, дай же мне поесть, Господь велел делиться!
– Здесь каждому – свое, – потряхивая сало,
Прохрюкала свинья. – А мне самой тут мало!
Трудиться я люблю, легка любая норма,
А ты, бездельник, плут, тут нет такому корма!
– Жрать и считать за труд – абсурд в твоих речах!
Не роешь, не бежишь … – в покое и в харчах…!
– Вскричал кабан. – К родне своей – пренебрежение! -
Тебя б на бивни! Но… здесь шатко положение…
На том и разошлись: кабан – к родному лесу,
А жирная свинья всё ела… до зарезу.
И без таких вот встреч на свете нет житья:
Средь дикости – кабан, средь благости – свинья.
Лежало золото в земле, прикрыто грязью,
Поверхностный народ гулял по счастью,
Блестя на солнце, грязь к прохожим липла,
А золото – под грязью, как погибло.
Смотрела грязь на неподвижность злата,
Спросила:
– Ничего тебе не надо?
Безгласно долго пролежать в земле возможно,
Когда не липнешь и не льнешь – с карьерой сложно.
Так с места, злато, не сойти, не прокатиться,
Ты будешь завистью к другим слюной давиться.
Прогнись, как я, под каблуком, схватись сильнее,
А там, кто знает…, может станешь познатнее,
Валяться сможешь на коврах, в хоромах…
– Умолкни, грязь, повсюду ты, как дома!
Куда ни глянешь – ты везде чернеешь,
Копейку стоишь, а советы сеешь!
Мне дан талант, знаток найдёт меня,
Отмоет от прилипчивой тебя…
– Найдет?! – спросила грязь. – Да вот когда?
– Надеждой жить, – сказало злато, – Не беда.
У золота всё в будущем, вдали…,
Для грязи блеск кончается в пыли…
Так в мире светлом испокон идет:
Грязь липнет к людям, злато – Царство ждет…
Бесплатно
Установите приложение, чтобы читать эту книгу бесплатно
О проекте
О подписке