2 день. Доверительные беседы.

– Эхх цту ррайзе? С'нтсон луа эхх цтире? Сцван, слаггт, веришшке? Нва, умуат ире… Сцван!

Вычислитель-лингвоед пощёлкивал в наушнике, усваивая фонетический строй чужого языка. Ур почти бесился от неизбежности ожидающих его штудий. Обилие согласных никогда не сулило ничего хорошего – хуже были только языки, состоящие из щелчков и свиста, освоение которых вообще ему не давалось.

«Айх цтэру ддау-маш ллис кетру врахт аг аст лемд аре», – пропищал в наушнике синтезированный голосок вычислителя. – «Эхх тира гелвике аутват».

– Я беру ружьё правой рукой и кладу его прямо перед собой, – повторил за суфлёром Ур. – Теперь ты сделай то же.

Он внимательно следил за стариком: не станет ли выкидывать фокусов? А главное – повторит ли в точности все инструкции?

Старик фокусов не выкинул. Он попросту засмеялся, похлопывая себя по колену и показывая на удивление целые зубы. Отсмеявшись, посмотрел серьёзно на Ура и раздельно выговорил:

– Айх цтэри ддау-машр глерст литу врахт аст-аре. Эхх аутваре гелвике.

Потом неторопливо потянулся, взял ружьё правой рукой и положил перед собой, точь-в-точь, как разведчик минутой ранее.

Ур приказал вычислителю считать новую фразу правильной и подождал пару секунд, пока тот генерировал щелчки, обрабатывая поступившую информацию. Стационарные машины справлялись с такими операциями мгновенно, а вот переносные, увы, порой совершенно терялись. Однажды лингвоед взял паузу на целых десять минут, перетряхивая свою память и заново выстраивая покорёженные семантические связи. Старик никак не мог понять, почему его собеседник вдруг замолкает, и продолжал вещать о чём-то своём, помогая себе активной жестикуляцией – а Ур в это время думал, каким странным он, наверное, кажется местному жителю – со всей своей машинерией и сбивающим с толку поведением.

Тем не менее, прогресс намечался.

Старика звали Айцц. Выговорить это было сложно, а выговорить правильно – почти невозможно. Имя самого разведчика Айццу показалось смешным – он вообще частенько посмеивался и был вовсе не столь суровым, каким выглядел. «Ур», – говорил он, кривя губы в гримасе подавляемого веселья. – «Ур-менос рвид анксат, них цтур пладау шнитт сгватте, них кнад йимгдродде шунирте».

Ур подозревал, что над ним потешаются, но не обижался – лучше смех, чем страх или ненависть.

Разумеется, никакого доверия к своему новому знакомому он не испытывал. Весь расчёт был на то человеческое, что роднило их обоих, да на предполагаемую нормативность местной культуры – ставка зыбкая, но ничего иного Уру не оставалось. Оружие Айцца он по-прежнему держал при себе, а тот, в свою очередь, пока не пытался заполучить его обратно и вёл себя с достоинством, но без вызова. А ещё – к огромному облегчению разведчика – более чем охотно помогал в его лингвистических штудиях. Продравшись через первые, самые мучительные часы, когда приходилось нащупывать базовую лексику и строй языка, Ур принялся стремительно пополнять словарный запас, и хотя с грамматикой дела обстояли хуже, мог уже кое-как коммуницировать со стариком на бытовые темы.

Первой такой темой была ночёвка. Кое-как сколачивая предложения и помогая себе то жестами, то нацарапанными на стене картинками, Ур объяснил Айццу, что скоро ночь, что он хотел бы продолжить их сотрудничество и далее, и надеется, что между ними не произойдёт «плохих дел». Старик, похоже, уяснил суть проблемы, но ответил не сразу – разведчик уже подмечал его привычку брать паузу и обдумывать то, что казалось важным. Завод понемногу утопал в сумерках, небо, и без того унылое, стремительно тускнело, а двое чужих друг другу людей на ощупь искали взаимопонимания, сидя возле кирпичного забора и пытливо разглядывая друг друга. С приближением темноты усилился ветер и стало холодать: Айцц, похоже, воспринял это, как знак. Он поплотнее запахнулся в свой плащ и объявил, что «ночью нет места вражде» – по крайней мере, так его слова интерпретировал вычислитель. С руками, перекрещенными перед собой в странном жесте, с прямым и открытым взглядом, он казался вполне надёжным и честным, так что Уру пришлось несколько раз напомнить себе – никаких домыслов! Он надеялся, очень надеялся, что местная цивилизация действительно нормальна – в том смысле, что оперирует представлениями о плохом и хорошем, хотя бы примерно сходными с бытующими на его родине. Вот только надежда – и об этом он обязан был помнить – плохой советчик и негодное основание для суждений. Местная мораль могла оказаться вполне лояльной к максиме «убей чужака» и поощрять в этом деле лицемерие, изобретательность и обман. Айцц вовсе не обязан был считать разведчика за человека, хуже того – он запросто мог видеть в нём ходячую мясную консерву, все разговоры с которой стоят не больше, чем успокоительная болтовня в адрес коровы, которую ведут на убой. Наконец, старику могли приглянуться красивые незнакомые вещи – а учитывая его внешний вид и коллекцию раздобытых на заводе трофеев, ценность даже одного пистолета запросто перевешивала ценность какой-то жизни.

На ночь разместились в бывшем конторском помещении – так его определил Ур, а чем это захламлённое место являлось в прошлом, было не очень-то и важно. Скучные бумаги и картонные карточки могли быть личными делами персонала, бухгалтерскими документами или регламентами обязательных религиозных ритуалов, но лучше всего они годились на роль растопки для костерка, который Айцц сложил в импровизированном очаге из нескольких кирпичей. Разведчик, впервые наблюдавший местную письменность, сфотографировал несколько образцов и быстро потерял интерес – в его положении эти таинственные значки были настолько же полезны, как магические символы древних цивилизаций. Пока старик перекусывал какой-то снедью, Ур написал для вычислителя небольшую программу, чтобы тот поднял тревогу в случае приближения источника теплового излучения на критическое расстояние. Потом, поглядев, откуда Айцц добывает воду, он таки рискнул залить немного содержимого огромной цистерны в свою фильтр-флягу, понадеявшись, что если кто-то рискует пить такое после обычного кипячения, то и придуманная специалистами ГУИР система должна справиться. Страшно, но что поделать?

Старик, похоже, ночевал в этом помещении не впервой: помимо очага, у него была сложенная из старой бумаги постель, накрытая толстой шторой – точно такие же обнаружились внутри здания. Разведённый из кусков мебели костерок прогорал и дым от него тянулся вверх, под ободранный потолок, отделанный когда-то декоративными панелями. Первая ночь вступала в свои права, принося на чёрной спине сонмы страхов и опасений. Насколько они реальны, предстояло проверить на своём опыте.

Ур забился в угол, включил сигнализацию и постарался уйти в забвение. Долгое время ему казалось, что напряжение заброса так и не позволит уснуть, но сон всё же явился – в окружении целой свиты кошмаров и беспокойных видений. В дверь проникали чёрные гибкие твари, желавшие сделать с разведчиком что-то жуткое, к нему подбирался улыбавшийся Айцц, жадный до человечьего мяса, а в огромных городах, запертые в своих жилищах, один за другим умирали люди, и Ур никак не мог успеть хотя бы к кому-то, чтобы расспросить о происходящем. В полудрёме он то и дело видел индикатор внутришлемного экрана, сообщавший, что всё в порядке, чувствовал облегчение от касаний безмятежной реальности – а потом снова проваливался в недобрую пучину забвения.

Проснулся, как ни странно, довольно свежим. Айцца не было: только остывающая постель и рюкзак. Значит, не удрал, где-то бродит. Ур заправил скафандр водой и стойко перенёс процедуру чистки лица, выполненную бортовым вычислителем в обычной жутковатой манере. Напился и съел положенные концентраты, а потом выбрался наружу – осторожно, чтобы не получить по голове от пропадавшего невесть где старика.

Внутри здания было гулко и грязно. Немытые много лет окна, и без того редкие, давали слишком мало света, так что Ур тихо шагал в полумраке, переступая через свидетельства прежней жизни. Шёл на звук: неподалёку раздавались металлический звон и скрежет. Наконец в черноте коридора прорезался белый прямоугольник, и Ур заглянул туда.

На свету лежал мусор. Настоящие горы мусора. Высотою в два этажа и площадью со спортивный зал, раскинулось там просторное помещение, обильно остеклённое, а частью уже и вовсе открытое непогоде. Ур попытался представить, для чего служило это место – и не сумел. По всему выходило, что библиотеку здесь разместили бок о бок с цехом, а потом решили использовать как склад всего, в чём более не нуждались. Хребты довольно приличных деревянных шкафов выглядывали из книжных осыпей, кругом покоились груды макулатуры, их подпирали туши примитивного электронного оборудования, а чуть подальше виднелись могучие токарные станки, выкрашенные в бледную бирюзу. Вокруг станков стояли ящики и тюки, валялись свёртки синтетического полотна, из сгнивших картонных коробок просыпались залежи метизов, и – словно сливки на торте – змеилась поверху белая бумажная лента совершено невероятной длины. Сохранность ленты поразила Ура больше всего: на фоне царящего разгрома она выделялась вызывающе ярким цветом.

В зале, среди многообразного безобразия, нашёлся старик. Тот карабкался на вершины и спускался в расселины, гремел и стучал, и, в общем, производил впечатление человека, занятого знакомым делом. Ур притих. Возможность понаблюдать за Айццем, занятым своей «работой», дорогого стоила. Наблюдения – ключ к пониманию, а какие наблюдения дадут больше информации, чем повседневные занятия человека?

Он пока не вполне представлял, чем именно занят его… уже не пленник, наверное – скорее, новый знакомый. Судя по снаряжению, старик походил на коллегу-разведчика или даже охотника – вот только Айцц ничего не разведывал и ни на кого не охотился. Он бродил по останкам прошлого и осторожно ковырял там при помощи инструмента, в котором легко опознавался лом-гвоздодёр, разве что потоньше обычного. «А ведь я у него один отобрал», – подумал Ур, пополняя список своих ошибок. – «Впрочем, здесь всё равно опасные железки буквально под ногами валяются.»