6

Теперь я вернулся к пленнику в глыбе льда. Конечно, он был мертв. Но все же, разглядывая его, я ощущал беспокойство, как будто, уйдя и оставив его в заточении, я бы кинул боевого товарища.

Я подошел поближе к колонне, отбросив пинком съежившиеся останки разлагающихся корней-веревок. Вокруг воцарилась глубокая тишина. Лишь в моем сознании еле слышно, будто издалека, снова прозвучало все то же имя: «Толар!»

Воссозданный меч в моей руке продолжал светиться, хоть и не так ослепительно ярко, как в тот миг, когда я прижал лед к металлу, но куда ярче камней Тсали, и я подумал, что этот свет может выдать меня. И все же я не мог бросить меч в этом мрачном и таинственном месте.

Крита. Тсали. Где они? Как мне отыскать их в этом лабиринте? Без мысленного прикосновения к ним я заблужусь, как всякое бездарное существо, если только не найду каких-нибудь подсказок.

Издаваемый фасами запах все еще витал в воздухе, но я не видел никаких следов. Под ногами у меня был лишь камень, а на нем следов не остается.

Неподвижная фигура в колонне продолжала притягивать мой взгляд, как будто некое глубинное принуждение привязывало меня к ней, не позволяя идти освобождать Криту. Вопреки собственной воле я подошел к ледяной колонне. От нее исходил холод, как от моего странно возникшего оружия – свет. Но лежащая в руке рукоять была теплой и дарила успокоение.

Кем был этот пленник? Как он очутился во владениях фасов? Насколько я мог разглядеть, он определенно не состоял в родстве с приземистыми, плохо сложенными подземными обитателями. Может, это их божество? Или какой-то пленник древних времен, которого поставили сюда, чтобы время от времени приходить злорадствовать и насмехаться над ним? Зачем они притащили сюда Криту для этого странного представления?

У меня не было ответов на эти вопросы. Но я, почти не осознавая, что делаю, протянул руку и коснулся острием меча поверхности этой ледяной темницы. Меня вела уже не моя воля. Иная Сила завладела тем, что было Йонаном.

Я поднял меч и обрушил его на колонну. Одна неподатливая поверхность столкнулась с другой, мышцы плеча и руки дернуло от удара. Но я не мог остановиться – я нанес второй удар, а за ним третий. Насколько я мог видеть, ни на мече, ни на колонне не оставалось ни следа. Но я не мог уйти. Меня словно сковало какое-то заклятие и требовало бить эту ледяную колонну, хоть это ничего и не давало, а мое тело болело в ответ на каждый удар по несокрушимой тверди.

Или все-таки ее можно было разбить?

Я не знал точно. Неужели от моего очередного удара по поверхности разбежалась сеточка трещин? Это было верхом глупости – прилагать столько усилий, чтобы извлечь давно мертвое тело. Мой разум отлично это осознавал, но то, что двигало моей рукой, не принимало подобной логики.

Девять раз я ударил по ледяной колонне. Потом рука моя бессильно упала, настолько уставшая от этой бессмысленной работы, что я не мог собраться с силами для очередного удара. Но…

Трещины, которые, как мне казалось, я вообразил, действительно были! Прямо у меня на глазах они сделались шире и глубже, потянулись дальше – и вот кусок льда размером с мою вспотевшую руку отлетел от колонны и с дребезжанием ударился о каменный пол. За ним посыпались другие!

Я больше не мог разглядеть заключенного внутри человека – трещин стало так много, что они заслонили все, что скрывалось под поверхностью. Все новые и новые осколки льда отваливались от колонны. С ними хлынул поток воздуха, такой холодный, словно на меня дохнул Ледяной Дракон. Я отшатнулся; у меня еще сохранилось достаточно соображения и самоконтроля, чтобы уйти из-под удара.

Теперь обломки льда отслаивались один за другим, зазубренные куски так и сыпались. Преграда между мною и телом в колонне исчезла. В пульсирующем свете меча я разглядел незнакомца.

– Толар… как долго… как долго…

Я бы вскрикнул, но мой язык, губы, горло просто не могли выдавить ни звука. Эти слова не были произнесены вслух – они ворвались в мой разум как громкий крик, в котором звучала нотка триумфа.

– Толар… помоги…

Это уже не было приветствием – скорее мольбой. И я знал, откуда она исходит, – от того самого тела, которое было заточено во льду. Я двигался рывками, как будто мною снова управляли чужой разум и чужая воля, восставшие из каких-то неведомых глубин во мне и оттеснившие личность Йонана в какое-то гнездо, где его желания ни на что не могли повлиять.

Я неуклюже наклонился, положил свой ледяной меч на камни, шагнул вперед и взял тело в колонне за плечи. Потока холода я больше не чувствовал (возможно, он рассеялся после открытия гробницы).

Его кольчуга была ледяной, а плоть под нею казалась каменной. Но я дергал и тянул, пока человек в маске не повалился вперед, едва не задавив меня своей тяжестью. Он был совершенно неподвижен, будто полностью заморожен, как лед, в который был заточен.

Я снова дергал и тянул его, пока не перевернул на спину, лицом кверху; он так и продолжал сжимать в руках секиру. Потом я опустился на колени рядом с ним и задумался, что же делать дальше. Мне казалось, что обычный человек не смог бы пережить такой холод. Но в давние времена в Эскоре было много адептов и мужчин, владеющих Силой. И возможно, они могли защищаться от смерти способами, которые мы утратили за время нашего изгнания.

Его надо было бы согреть, но у меня не было здесь огня, и я не понимал, как мне поднять его на поверхность, и даже не знал, хочу ли я это делать! Ведь Зеленый народ часто предупреждал нас, что большинство тех, кто остался за пределами их Долины, склонились на сторону Тени, а не Света. Возможно, это был какой-то Темный лорд, столкнувшийся с кем-то из себе подобных и очутившийся здесь, потому что хуже владел Силой. Если это так, нам подобный человек не нужен, и то, что я сделал под влиянием странного побуждения, было на руку Злу.

Я протянул светящийся меч поближе к телу незнакомца, чтобы было лучше видно, и осмотрел лежащего. Насколько я мог разобрать, облик у него был человеческий. Впрочем, это мало что значило, ведь раньше существовали адепты-люди, а были еще и злые существа, способные наводить морок, чтобы скрыть свой истинный вид.

Я никогда не видел таких шлемов и кольчуг, как у него. Да и оружие было мне незнакомо – секира с двумя острыми лезвиями. Впрочем, странные накладки, закрывающие лицо, не давали мне толком понять, кто же передо мной.

Теперь побуждение, заставившее меня освободить неизвестного, исчезло. В мозгу моем больше не звучал крик: «Толар!» Я снова был самим собой, Йонаном. И принимать решение следовало мне.

Больше всего мне хотелось бросить его и идти разыскивать Криту. И все же…

Воины связаны определенными законами чести, хотим мы того или нет. Если этот пленник жив, если он сторонник Света, я не могу снова оставить его на волю фасов. Но кто он: друг или злейший враг?

Я положил меч – на этот раз не на каменный пол, а на его грудь, так, что металл нового клинка коснулся секиры, потом ощупал цепи, удерживавшие его маску. Мне подумалось, что следует взглянуть на его подлинное лицо, прежде чем принимать решение.

Цепочки казались хлипкими, пока я не взялся за них, пытаясь оторвать от ледяной плоти, на которой они лежали. Я дернул те, которые пересекали виски в тени увенчанного драконом шлема. Внезапно они подались, и мне удалось сорвать их с холодного лица. Второй рывок ослабил цепочки, которые удерживали подбородок, и я отшвырнул их прочь.

Передо мной предстало человеческое лицо, не искаженное, насколько я мог судить, Злом. Но Зло могло таиться и внутри. Возраст неизвестного невозможно было определить на вид, как и у всех людей Древней расы от достижения зрелости и до того, как их долгая жизнь подходила к концу – если, конечно, не прерывалась несчастным случаем или гибелью в бою.

А потом…

Его глаза открылись!

Их взгляд устремился на меня, потянувшегося к рукояти меча. Незнакомец еле заметно недоуменно нахмурился:

– Толар?

И снова это имя. Только теперь оно сорвалось с едва шевелящихся синих губ.

– Я Йонан! – отрезал я.

Хватит с меня этих фокусов! Я – это я, а не тот умирающий человек из сна – тело, откликающееся духу, которого я не знал.

Неизвестный нахмурился сильнее. А потом я почувствовал – и не удержался от вскрика – резкую боль от вторжения в мой разум. Он безжалостно читал меня, а я корчился, не в силах отвести взгляд. Он был…

– Урук, – назвался он. Потом замолчал, вглядываясь в мои глаза, словно ждал какого-то отклика моей памяти.

Я схватился за меч и отскочил от него. В тот момент мне казалось, что я действительно вернул к жизни одного из врагов. И все же я не мог убить его, пока он так беспомощен.

– Я не служу Тени. – Его голос был хриплым и шероховатым, как металл, заржавевший от длительного бездействия. – Я – Урук, воин Секиры. Неужто прошло так много времени, что даже имя мое ныне позабыто?

– Да, – сухо отозвался я. – Я нашел тебя здесь. – Я указал левой рукой на колонну, а правой так и держал меч наготове. – А вокруг вопили фасы.

– Фасы! – Он попытался привстать, поднять голову, но его усилия походили на дерганье жука, перевернутого на спину. – А что со знаменами Эрка, с войском Клингхельда, с битвой… Да, битва!

При этих именах я лишь покачал головой.

– Ты очень долго пробыл здесь, человек, именующий себя Уруком. Я не знаю ни Эрка, ни Клингхельда. Но мы – те, кто сохранил свободу здесь, в Эскоре, – сражаемся с Темными. Наши союзники – народ Зеленой Долины и другие, но многие в этой стране охотно вцепились бы нам в глотку, если бы сумели дотянуться.

Тут послышался шум – кто-то двигался рядом, – и я резко развернулся, держа меч наготове. Похоже, моя настороженность придала мечу силы, потому что клинок засветился ярче. Это оказался Тсали. Он выпрыгнул на открытое место, прижимая сеточку с камнями к чешуйчатой груди.

Он посмотрел на меня, потом на Урука. И подошел к Уруку. Рот его приоткрылся – я увидел, как трепещет узкий язык, – но он не зашипел.

Тем временем Урук сумел приподняться на локтях, хоть это и потребовало от него заметных усилий. Теперь он обратил на Ящера такой же пытливый взгляд, как перед этим на меня. Я был уверен, что они общаются мысленно, и снова ощутил досаду – ну почему я лишен этого Таланта! Я придвинулся поближе к ним, и осколки льда захрустели у меня под ногами.

Урук разорвал зрительный контакт.

– Я понял – отчасти. Прошло очень много времени, и мира, который я знал, больше нет. Но… – Он по-прежнему озадаченно хмурился. – Толар… Я дотянулся до Толара. Только он может владеть ледяным мечом. Однако же я вижу этот меч у тебя в руках. И ты говоришь, что ты – не Толар? – Это прозвучало скорее как вопрос, чем как утверждение.

– Я – не Толар, – решительно заявил я. – Эту рукоять меча я по чистой случайности нашел торчащей из скалы. Здесь фасы отобрали мое оружие. Потом какое-то колдовство заставило меня отломить одну из здешних сосулек. А когда я приставил ее к рукояти, она превратилась в меч. Я не обладаю никаким из Талантов и не понимаю, почему все это произошло.

– Этот клинок не пришел бы в твои руки, если бы у тебя не было Силы воссоздать его, – медленно проговорил Урук, – если бы к тебе не перешла часть Силы Толара. Это Ледяное Жало. Меч служит лишь одному хозяину и выбирает его сам. Кроме того, о нем говорят, будто он несет в себе некую частицу памяти того, кто владел им последним. Или, быть может, в измышлениях Белых Братьев есть зародыш истины: человек, не исполнивший свой долг в этом мире, возродится, чтобы исполнить его. Если этот меч оказался в твоих руках, значит именно тебе суждено владеть им в этой жизни, кем бы ты ни был.

Тсали положил сеточку со светящимися камнями и открыл мешочек, висевший у него на поясе. Оттуда он извлек какой-то круглый предмет. Взяв его двумя когтями, он начал водить им вдоль тела Урука – от драконьего шлема на его голове до сапог у него на ногах. Из этого нового камня вырвался розоватый туман; он осел на тело человека и впитался в белую вымороженную плоть.

Урук сел.

– Ты говорил о фасах, – обратился он ко мне. Хрипота исчезла из его голоса. – Я бы, пожалуй, встретился с ними снова. И мне кажется, что у тебя тоже есть причины охотиться на них…

Крита!

Я еще крепче стиснул рукоять меча, который этот человек из прошлого назвал Ледяным Жалом.

– Есть, – произнес я негромко, но достаточно многозначительно, чтобы вложить в это единственное слово и обещание, и угрозу.