5

Мы продолжили путь. Когда мы отошли достаточно далеко от развалин, Тсали сбавил шаг. Земля вокруг была бурой. Поздняя осень наложила на нее свой отпечаток и лишила этот край всякой растительности. Холод вытянул жизнь из трав; увядшие и сухие, они тихо шуршали на ветру.

Здесь сохранились остатки дороги. То тут, то там виднелись плиты, занесенные землей или вздыбленные корнями безлистных деревьев. Я огляделась, пытаясь найти какую-нибудь приметную деталь, по которой можно было бы ориентироваться, хоть и понимала, что не могу вернуться обратно в Долину, – во всяком случае, до тех пор, пока не освобожусь полностью от воздействия Лайдан.

Меня начали терзать голод и жажда, и мне хотелось знать, куда Тсали меня ведет. Но я не спрашивала. Я шла, словно во сне, повинуясь его указаниям. Вместо этого я искала внутри себя то, что могло быть частью моего Дара. Я была беззащитна перед Лайдан, – по крайней мере, так я думала. Сколько времени пройдет, прежде чем она осмелится выйти из своего укрытия и постарается снова сделать меня своим инструментом?

Инструментом?

Почему-то мое полное тревог сознание зацепилось за это слово. Человек созидает двумя способами: усилиями разума (которые сами по себе не магия) и руками – или продолжениями рук, созданными в незапамятные времена какими-то изобретателями, стремившимися решить какую-то проблему.

Есть инструменты земледельца: плуг, чтобы вспахать землю для сева, мотыга и грабли, молоток и пила, и другие, названий которых я не знаю. Есть и иные известные мне инструменты: горшки, чтобы подвешивать их над огнем и готовить в них пищу, веретено, чтобы прясть нить, игла, ткацкий станок. Ложка, если уж на то пошло, и короткий нож, и…

Но есть и другие инструменты – для войны. Дротикомет – мои пальцы машинально шевельнулись, словно потянулись к оружию в поисках спусковой кнопки. Мечи и копья – мужчины обратились к ним в те дни, когда мы не могли больше делать дротики. Еще щиты для защиты. А в Долине каждый из Зеленого народа носил на поясе силовой хлыст – это были дети молний, прирученные и поставленные на службу.

Все это инструменты – даже разум. Но я терпела поражение из-за того, что не была как следует обучена обращаться с инструментом, доставшимся мне при рождении.

Тсали свернул в сторону от остатков древней дороги и повлек меня на восток. Я брела за ним, потому что другого плана у меня все равно не было.

День был пепельно-серым, как высохшая трава, через которую мы пробирались. Но никаких облаков я не видела. Потом я услышала журчание воды, и мой язык шевельнулся во рту, словно бы забитом пылью. Тсали потащил меня вниз по склону – тот постепенно становился все круче. Но теперь я следовала за ним с нетерпением, потому что увидела ручеек, бегущий по каменистому руслу.

Я опустилась на колени у ручья, вымыла руки – вода оказалась ледяной, – потом зачерпнула полную пригоршню и поднесла к губам. Тсали отошел чуть в сторону, присел и принялся лакать прямо из ручья. Напившись досыта, я огляделась по сторонам уже более осмысленно. Напиться-то я напилась, но хотелось еще и поесть.

Тсали вдруг выбросил руки вперед и встал; с чешуйчатой кожи стекала вода, а в когтях извивалась рыба. Он подождал, пока та затихнет, и бросил на землю позади себя, потом снова присел и стал уже пристальнее всматриваться в воду.

Хотя я давно выбрала путь и решила, что не буду убивать живых существ ради пропитания, сейчас я понимала, что должна думать о выживании и действовать логично и что если добыча Тсали означает жизнь и силу, я должна принять ее.

Но я никак не могла заставить себя прикоснуться к мертвой рыбе. Я лишь смотрела, как Тсали выдернул вторую рыбу из ее среды обитания. Потом он прошелся вдоль берега и вернулся с заостренной палкой, при помощи которой выпотрошил рыбу, и камнем, которым он ее почистил.

Огня у нас не было, да и Тсали все равно предпочел бы свою долю съесть сырой, я это знала. Я посмотрела на врученную мне долю с отвращением. Но я должна была жить, а это была единственная имеющаяся у нас еда. Я заставила себя понемногу откусывать плотное мясо и проталкивать его внутрь. Что ж, это не хуже, чем многие испытания, встающие перед воином. Раз я противостою Лайдан и ее миру, придется воевать, выбора нет.

Тут сверху раздался крик. Он настолько меня испугал, что я чуть не выплюнула очередной кусок, который заставила себя откусить. Подняв голову, я увидела птицу. Она уже разинула клюв для очередного вопля и нагло спикировала, явно целясь выхватить еду у кого-нибудь из нас.

Ее оперение было почти таким же тускло-серым, как небо. Но вокруг глаз красовались ярко-красные круги, и на миг мне померещилось, будто птица смотрит на нас сквозь пятнышки огня. Кажется, такие птицы мне еще не встречались. И хотя я мгновенно напрягла мое избитое и измученное внутреннее чувство, я не отыскала в разуме, с которым соприкоснулась, ничего, противоречащего увиденному. Ну да, это была хищная птица – но она следовала всего лишь собственной свирепой сущности, а не приказам из Тени.

Крики птицы привлекли ее соплеменников. Однако же, пока они поглощали потроха, которые Тсали выбросил подальше, где-то глубоко во мне снова шевельнулось нечто, что не могло быть моим воспоминанием. Я могла поклясться, что никогда прежде не видела таких птиц, но…

Взмахи желтовато-серых крыльев и жгуче-красная маска вокруг глаз казались мне все более важными. Я вдруг обнаружила, что вскочила, прижимая к груди крепко сжатые кулаки.

– Нинутра! – воскликнула я, и мой голос на миг перекрыл даже непрестанные крики птиц.

Нинутра? Что это? Человек? Место? Понукаемая стремлением понять, я неохотно открыла разум и принялась искать – глубже, еще глубже. Это было сумасбродством. Раньше я уходила так глубоко только под присмотром леди Дагоны. А в том месте и времени, где я пребывала сейчас, это было особенно опасно. Но я отмахнулась от этих мыслей. Мне нужно знать!

Нинутра – в голове сформировался смутный образ. Я зажмурилась, чтоб не видеть ни неба, ни птиц, ни знакомого мне мира, и устремила взор вовнутрь. Нинутра, ну же! Я отдала приказ этому фрагменту мысли – или воспоминания. Что такое Нинутра?

У меня закружилась голова. Мысленный образ сделался отчетливее, у меня перехватило дыхание, меня переполнило ожидание, и возбуждение перевесило и страх, и осторожность.

Фигура с аурой цвета пламени, такого же, что вокруг глаз у этих птиц. Если бы только смахнуть завесу ослепительного сияния и рассмотреть все почетче!

Нинутра. Не место – Сила. Из Тени? Что же я тогда пробудила?

Нет, внутренний предостерегающий голос, окрепший благодаря урокам леди Дагоны, молчал. Но я не чувствовала и той уверенности, которая текла бы сквозь меня, если бы вызванное принадлежало Свету. Неужто в этом истерзанном войной краю существует некая третья сила, обособленная и от Тьмы, и от Света, идущая по пути, непостижимому для них обоих?

Я изо всех сил старалась получше разглядеть эту фигуру – или Силу. Но свет слишком хорошо укрывал ее. Однако же оттуда проступило, словно круги на воде от брошенного камня, ощущение энергии. Оно было теплым и делалось все горячее и горячее.

Наверное, я закричала. Знаю лишь, что внутри себя я отпрянула, стараясь теперь изо всех сил убраться подальше от этой фигуры, но у меня ничего не получалось. Жар лизнул меня, но в нем не чувствовалось гнева. Я ощутила, что Нинутре, возможно, любопытно, что мой слабый призыв побеспокоил его, и он оторвался от своих глубоких размышлений. Может быть, это кто-то из адептов?

Если так, все, что в нем было человеческого, давно исчезло. Это была чистая Сила непонятной мне разновидности, такая чуждая…

Потом эта фигура немного отдалилась от моего разума, а с ней и часть жара. Теперь это по ощущениям, скорее, походило на то, как будто я смотрела на длинный проход и видела в его конце чей-то силуэт. Красное сияние втянулось в его тело. (Я говорю «он», но в этой Силе не ощущалось никакого пола. В ней не осталось ничего, кроме Силы как таковой.)

Но, глядя на него, я была уверена, что некогда «я», или внутренняя часть меня, ныне ущербная и давно погребенная – возможно, другими жизнями и прошедшими эпохами, – была связана с этой Силой, и она иногда отвечала мне. Но это было давно, очень давно, и связующая нас нить рассыпалась прахом…

Я открыла глаза и очутилась в сумрачном мире у ручья. Птицы исчезли. Тсали устроился на камнях, устремив на меня взгляд глаз-самоцветов. Я поймала себя на том, что по-прежнему шепчу это имя:

– Нинутра… – А потом я мысленно обратилась к моему спутнику: «Тсали… Что это за Сила? Кто это – или что?»

Тсали качнул головой, но не мне, а словно бы той фигуре, которую я непонятным образом пробудила.

«Один из Великих – но не из твоего народа, и не из моего, и никакого из ныне живущих. Один из тех, кто задержался среди нас на некоторое время – до тех пор, пока те, кто искал худшего во Тьме, не восстали и не попытались призвать…»

«Но почему я сейчас увидела это существо?»

«Я не знаю, дева-колдунья. Могу только сказать, что эти птицы, – он указал на небо, и я увидела вдалеке несколько крылатых силуэтов, – некогда, давным-давно, были созданы в Месте Наособицу, где пожелал обитать Нинутра и с тех пор мало поддерживал контакты с этим миром. Там также жили те, кто открыл свой разум и сердце, и время от времени они говорили о том, что грядет в будущем, и даже адепты прислушивались к ним, когда они выступали как Уста Нинутры».

«Тсали… А что, я когда-то была Устами?»

Он покачал головой: «Не расспрашивай меня о тайнах, дева-колдунья. У каждой расы и каждого народа свои легенды. Правда ли, что мы будем жить снова, пройдя через очищающий огонь? А если будем, сохраним ли мы память? Я не знаю».

– Я видела Нинутру… – медленно произнесла я. – И… – Я обхватила себя руками. – Эта Сила согрела меня. Я…

Я подняла голову. Во мне что-то шевельнулось, на этот раз не память, а скорее часть знания, возникшая в уме так отчетливо, как будто в воздухе передо мной повис свиток, только что записанный хранителем Тайного знания, которое я давно искала. Из-за этих поисков я была открыта, потому Лайдан и сумела проникнуть в эту часть моего сознания, незаполненную и уязвимую для ее коварных предложений. Не знаю, как сработало мое видение в те моменты, когда я предстала перед Нинутрой, но теперь некоторые из этих пустых участков сознания оказались заполнены.

Тсали выпрямился, вскинул увенчанную гребнем голову. Его кожа сменила цвет, а ее складки слегка трепетали, как будто все его тело выражало некое чувство.

«Дева-колдунья, что ты теперь станешь делать?»

«То, что должна», – оборвала я его полувопрос-полупротест.

Оглядев берег реки у нас под ногами, я нашла то, что искала: принесенную водой палку, выцветшую и непрочную, но достаточно прямую. Я подобрала ее и крепко сжала в руке. А потом, словно кистью, нарисовала в воздухе знаки, вложенные мне в разум. Так надо, надо, надо…

Мой рисунок сделался видимым. Сперва проявились лишь тонкие линии. Потом внутри обведенных участков проступил цвет, сделался непрозрачным, обрел плотность. Рисунок засветился, словно угли в наполовину угасшем костре в ночи. Я выронила палку и застыла, глядя на предмет, повисший в воздухе, а губы мои произнесли звуки, не похожие ни на какие слова. Они скорее напоминали хриплые крики тех птиц, что некогда гнездились в обители Силы Нинутры, а теперь явились потрошить остатки добычи Тсали.