– Я только историю знаю. И педагогику. Если только в какой-нибудь лицей. А где ещё я нужен с таким профилем?.. – и тут, сообразив, Вяльцев мысленно одёрнул себя: «У кого я это спрашиваю! Оба один факультет окончили…»

Виктор хотел что-то сказать, но передумал и снова подлил вина.

– Пожалуй, одной бутылкой дело не обойдётся.

– Нет, мне хватит, – запротестовал Вяльцев. – Что есть в бокале – и всё, больше не подливай.

– Тогда тебе придётся долго растягивать удовольствие.

Официант принёс суп, разлил по тарелкам. Теперь Вяльцев ощущал некоторую уверенность, как в парикмахерской: сиди не двигаясь, а мастер всё сам сделает.

– Никогда не ел суп из шампиньонов, – признался Вяльцев, когда официант ушёл, и сразу смутился: так глупо это прозвучало.

Виктор выразил искренне удивление:

– Шутишь! Я вот разок черепахового супа попробовал.

– И как?

– Так себе. То ли дело жирный борщец со сметаной!

Когда на второе подали котлеты по-флорентийски с картофельным пюре, Вяльцев даже пожалел, что не сделал заказ сам. Наверняка тут готовят судака по-особенному или даже телятину. И в душе ему нисколько не было стыдно перед Виктором за такие мысли. Если тому захотелось пообщаться и угостить его, Вяльцева, вкусным обедом, то почему бы и нет… Виктор – неплохой человек. И прежде тоже был неплохим. Да и вообще любого следует считать неплохим, если о нём нельзя сказать ничего плохого.

Заговорили о прошлом, вспомнили студенчество. Девушек, с которыми вместе учились. Правда, тут Вяльцеву похвастать было нечем, и он вдруг осознал то, чему в прежние времена не придавал значения: Виктором интересовались многие девушки, а Вяльцева даже одногруппницы почти не замечали.

Перебрали преподов, казусы на экзаменах. И о чём бы ни вспоминал Вяльцев, Виктор согласно кивал и поддакивал, а пару раз и дополнил. Зато рассказы приятеля иногда вызывали у Вяльцева недоумение: неужели такое случалось? Так, Ленка, «фамилию забыл, ну с длинными волосами, ну, ты помнишь», когда культурологию сдавали, спрятала «шпоры» под юбку: целая обойма на ляжке под резинками. И пошла на экзамен. Вот до чего додумалась! Не попросит же её препод: «Девушка, задерите юбку».

– Я, кстати, после экзамена в коридоре юбку-то ей задрал. Все увидели: ровненький такой рядок «шпор», как гильзы скручены. Смеху было!.. Жаль, у неё в аудитории резинка не лопнула: высыпался бы на пол весь патронташ!

Вяльцев ничего подобного не помнил и решил, что тогда либо уже ушёл домой, либо всё ещё сидел в аудитории. Он даже не разобрал, с какой Ленкой это случилось.

За десертом Виктор неожиданно выдал:

– А твоя школа отличилась. Весь «Ютюб» взбаламутили.

Вяльцев потупился. Следом за историей с Тосиным, не имевшей особого резонанса, случилась другая – и куда серьёзней. Два балбеса, на сей раз из 8 «А», сняли креативный ролик о собственной глупости и выложили его на «Ютюбе». Реакция со стороны Департамента образования последовала мгновенно, скандала и санкций избежать не удалось. И хотя Вяльцев к случившемуся не имел никакого отношения, упоминание Виктора, пусть и по-дружески беззлобное, всё равно было ему неприятно.

– Да уж, прогремели на всю страну, – поморщившись, согласился Вяльцев.

– Вот-вот. И главное: вы-то, учителя, ни при чём, а РУО всё равно вам по шапке настучало. Сидят эти чиновники в своих креслах – и только выговоры всем делают. Сами и занимались бы воспитанием подрастающего поколения. Правильно, Андрей?

Вяльцев кивнул, хотя толком не понял, что было бы правильно и как чиновники могли бы повлиять на ситуацию. Но чувствительная точка в его сознании, на которую Виктор легонечко надавил, сразу отозвалась болью: чиновники, конечно, всегда и во всём виноваты. Всегда и во всём.

Вообще, отношение Виктора к школьным проблемам импонировало Вяльцеву. Приятель всё понимал правильно, ко многому относился почти сочувственно и на дело смотрел так же, как и он, Вяльцев. Выходило, что учитель Вяльцев не одинок, учитель Вяльцев способен добиться понимания в этом мире. Понимания! А это уже не мало. И не имело значения, каким образом Виктор возник теперь на жизненном пути Вяльцева, какие обстоятельства свели их вместе. Важно было, что с ним можно поговорить откровенно, открыть ему душу – и он поймёт. Не отмахнётся, не пройдёт мимо. И Вяльцев, поддавшись неожиданному чувственному порыву, протянут через стол руку – для пожатия. Виктор чуть удивлённо посмотрел на неё и, отложив ложечку, подал Вяльцеву свою. Рукопожатие вышло долгим и несуразным, так что Виктор наконец спросил:

– Андрей, ты чего?

– Как же здорово, – торопливо проговорил Вяльцев, – что мы встретились.

– Да, пожалуй, – согласился Виктор. Он-то счёл, что неожиданное изъявление дружбы связано с оплатой счёта, который вскорости им принесут.

Под конец Виктор рассказал несколько несмешных анекдотов про Путина, Вяльцев улыбался больше из вежливости. Ему хотелось сделать для друга что-нибудь приятное, поэтому, когда Виктор вызвал официанта и попросил счёт, Вяльцев полез за бумажником.

– Не надо, – остановил его Виктор. – Плачу я, как обещал.

– Но тут столько всего…

– Расслабься, – Виктор вынул несколько банкнот. – И будем считать, что ты мне ничего не должен. Окей?

– Окей, – помявшись, чтобы скрыть удовольствие, согласился Вяльцев.

Они вышли из ресторана, и Виктор, сославшись на срочные дела, быстро распрощался и ушёл. Вяльцеву тоже нечего было здесь делать, но очень хотелось продлить радостное настроение, и он пустился бродить по торговому центру, бесцельно заходил в бутики, брал красивые товары, вертел в руках и клал обратно. Это создавало у него иллюзию обладания дорогими предметами. Проходя мимо турагентства, он вдруг решил зайти и поинтересоваться турами в Рим или в Париж, сделал было шаг ко входу, но одумался и прошагал мимо.

Возвращаясь домой пешком, он радовался, глядя на предвечернее солнце. Холодный ясный день, безоблачное эмалевое небо, хрустальный, как будто звенящий воздух, – всё напомнило Вяльцеву другой осенний день, случившийся много лет назад, когда он, ещё школьник, возвращался откуда-то домой, и так же слепили снопы солнечных лучей, отражённые окнами. Забылось, откуда он шёл (из гостей? с прогулки?). Забылось, что вообще произошло в тот день. Всё забылось, что было не важным, – запомнились лишь бодрящая осенняя прохлада, яркий солнечный свет и упоительная радость оттого… Андрей даже сам не помнил – отчего…

Придя домой, он ещё некоторое время пребывал в блаженном веселье, а потом радость незаметно притупилась, ослабела, подступило уныние, засасывавшее в трясину депрессии.

Вяльцев осознал, какая пропасть – денежная, социальная – зияет между ним и Виктором. Учившиеся в одной группе, сидевшие в одних аудиториях и сдававшие одни экзамены (и получившие одни дипломы), они теперь находились так далеко друг от друга на жизненной шкале, что осознавать это неравенство Вяльцеву было очень тягостно. Причём особую горечь вызывал не успех Грузинова – успех, хочется думать, не такой уж и грандиозный, – нет, горько Вяльцеву было от собственной неудачи. «Я хочу прожить жизнь так, чтобы потом не было мучительно больно за бесцельно прожитые годы», – заявлял молодой Кинчев, один из рок-кумиров школьника Андрея Вяльцева. И тогда для счастья нужно было просто жить, вовсе ни к чему не стремясь. А потом наступила обманчивая пора якобы бесконечной, якобы вечно длящейся молодости, когда вообще казалось, что «бесцельно прожитые годы» – это с другими, это точно не с нами, потому что мы юные, потому что у нас такой запас жизненных сил, что даже регулярные студенческие попойки не скинут нас с копыт. И хотя Андрей за всё время учёбы в вузе напивался всего два-три раза, но вполне разделял общее отношение к жизни: молодость – вот она! А «бесцельно прожитые годы» – это вообще что такое? А у нас ещё столько лет впереди, живи да живи, всё успеем, можно никуда не спешить.

Молодость закончилась как-то неприметно – никакой разделительной черты. Так что было не ясно, всё ли ещё впереди – или чего-то уже никогда не вернуть? Но вроде бы не происходило ничего непоправимого, жизнь тянулась, пусть уже и не такая насыщенная, как раньше. Впрочем, иногда чего-то недоставало, чего-то, что уже имелось у других: денег, машины, отдыха в Турции. Однажды на школьной линейке стало невыносимо тошно от песенки Шаинского. Тогда-то и раскрылся смысл слов «мучительно больно за бесцельно прожитые годы», такой невыносимо замогильный смысл, что и меломану Кинчеву, пожалуй, невдомёк было.

Не имея возможности съездить в Версаль или в Рим, Вяльцев всё-таки кое-где побывал: объехал Золотое кольцо, несколько раз посещал Питер и окружающие его дворцово-парковые городки-резиденции. Убеждал себя, что раз в советское время, при закрытой границе, граждане путешествовали так, по Союзу, то и ему, Вяльцеву, грех на судьбу жаловаться. Вон, ходят толпами японцы да немцы, издалека приехали нашими достопримечательностями полюбоваться. А ему для этого даже из страны выезжать не нужно. Ладно уж, проживём без Лувра и Колизея.

А время уходило, ровно и неприметно. Как-то так получилось, что семьи Вяльцев не создал, жил один в квартире, оставшейся от рано умерших родителей. Из школы, куда после вуза устроился работать, пока ничего лучше не подыщется, так и не ушёл: тоже как-то так получилось. У него всё в жизни «как-то так получалось». И всё выходило не так, как хотелось бы. Хотя уже ничего особо и не хотелось.

И вот, вспоминая встречу с Грузиновым и бессильно завидуя ему, Вяльцев понял, что когда-то что-то сделал неправильно – или не сделал вообще. Что пошёл по неверному пути и, слишком рано став Андреем Александровичем благодаря учительскому статусу, так ничего толком и не добился. Вместе с молодостью минуло время возможностей, которые, если они не появлялись сами, требовалось выискивать, выискивать, выискивать. Добывать из-под земли, а если нужно – то и из-под асфальта. Добиваться всего самому. Преодолевать трудности, преодолевать себя – самую главную трудность. Нужно было!.. Нужно было… А теперь!.. А теперь…

Вяльцев ещё раз подумал о Грузинове, о преуспевшем Викторе Грузинове – и горло сдавил спазм. Выть, рыдать, реветь! Но Вяльцев лишь горько заскулил, подавленный осознанием собственной слабости.

…Вдруг мелькнула мысль: «Виктор же интересовался, не собираюсь ли я уходить из школы!» Он наверняка – по старой памяти – хочет предложить какую-нибудь работу. «Конечно, как только я сразу об этом не догадался, раззява! Надо было хвататься за подвернувшуюся возможность, а я, дуралей, прозевал, прозевал!» В бешенстве Вяльцев стукнул себя кулаками по коленям. Всё, всё у него наперекосяк! И работа, и жизнь, и… и всё остальное!..

Включив компьютер, он написал письмо Грузинову. Сердечно поблагодарил, предложил встретиться ещё раз. Хотел было уже отправить, но в последнюю секунду понял двусмысленность послания: выходило, что ему хочется ещё раз отобедать за счёт приятеля. Дописав: «P.S. В ЭТОТ РАЗ ПЛАТИТЬ БУДУ Я», он подумал ещё с минуту, перечитал всё так внимательно, как дипломат читает иное донесение, от которого зависит вся его карьера, и наконец отправил письмо, шепча: «Только бы не сорвалось… Только бы не сорвалось… Хоть раз в жизни… Только бы получилось…»

Минут через десять Грузинов прислал ответ: «Договорились».

С выкриком «Всё получится!» Вяльцев по-мальчишески подпрыгнул и ударил кулаком воздух.