Моё первое глубокое соприкосновение с русской культурой состоялось в конце 90-х, когда я увидела на прилавках "Руслана и Людмилу" с иллюстрациями Геннадия Новожилова. До того я, как и все, смотрела мультик, киноэкранизацию, выучивала в школе до барабанной дроби ритма "улукоморья", но именно в этот момент я вдруг осознала, что это произведение не о бородатом жирном мужике глубоко под пятьдесят, а волшебная сказка с ироническими вставками. Именно тогда меня стал волновать вопрос: в какой же момент состоялась эта ложь? В какой момент русскими богатырями стали называть толстомясых рыхлых особей без признаков тренированных мышц, почему Васнецов с его щедрыми рубенсовскими пропорциями и аляповатым подбором слабеньких фонов стал единственным выразителем русской культуры, из-за чего мрачные северные русские мифы о стражнице мира мёртвых превратились в глупые сказки о бабках Ёжках?

Это жутко, что любой обыватель намного более продвинуто расскажет тебе о разнице между Зевсом и Апполоном, чем между Ярилой и Даждьбогом. Во времена Пушкина русскую культуру знали плохо, но она представлялась чем-то таинственным, живым, способным дать свой кусок к картине таинственного прошлого, не менее насыщенный, чем поэмы Оссиана. Но уже во второй половине века стал складываться культ "великих царей в великой православной державе", стал ваяться образ "все такие красивые в белых рубахах, а навстречу блондинки в белых венках, скромницы и девственницы", а пришедший на смену СССР практически законодательно закрепил покрой каждой рубахи и состав каждого венка на протяжении каждого столетия, не забывая и о мифологическом прошлом, по которому оставил бродить исключительно жиробасов-богатырей, ищущих случайно забредших басурманинов-камикадзе. Хуже того, эти отвратительные образы были вбиты в голову и сакрализированы. Даже богатырские мультики последних пары десятилетий пробивались через сотни пик возмущения: "Не сметь трогать!" Мы уже много поколений под собой не чуем страны, потому что каждый временной пласт забран у нас плексиглазом с неумело нарисованными начальственной рукой "сакральными" символами, не имеющими ровно никакого отношения ни к реальной истории, ни к реальной мифологии. Сквозь эти листы плексиглаза не может пробиться что-то живое.

Когда я начала читать ВЗ, первым чувством было то самое, детское, когда я читала запоем советскую литературу и чувствовала, как на мой мозг надевают прищепки: "Мы все прекрасно понимаем, что всё не так, но мы все договорились делать вид, что мир именно такой и отдавать жизнь за эту ложь". Джордж Оруэлл хорошо назвал это состояние "двоемыслие". Громадный общественный договор об общем вранье. Но как только в романе пошли первые военные эпизоды, я поняла, что есть и более близкий аналог - "Утомлённые солнцем". Не тот первый фильм, получивший Оскара, с его напоённым жарой воздухом и поселившимся безумием, со звуками радио и звуками со двора, залетающими сквозь открытое окно в ванну, где Митя кончает с собой, раздавленный тем безумием, частью которого он стал. А 2,3 - части. Где нам, "если ты любишь родину" *произносить с как можно более зверским выражением лица*, надо поверить, что человек с выдранными кишками равнодушно барабанит: "А где наши сталинские соколы? Соколы наши где?". Вроде, в УС-2 и мысли, против которых не возразишь: и Сталин сволочь, и бегство в первые месяцы было, а на остановку немецких войск бросали войска практически без оружия. Но вопрос не в ЧТО, а КАК. Я бы ни за что не догадалась, что имелось в виду, если бы не прочитала в сети почти плачущую рецензию в самый разгар шока от УС-2, что, мол, мы, конечно, понимаем, хотели показать молодых парней, которые умирают, так и не увидев женского тела... Нет, если бы я предварительно это не прочитала, до меня бы самостоятельно не дошло. Именно проблема в КАК показано. И театрально умирающий булькающий сержант (после этого я минут двадцать смотрела в окно, мечтая оказаться в прошлом и повозить Иванова мордой по реальным трупам), и постоянное аппелирование к тугой груди под женскими кофточками, и доносящееся из обгорелого рта "Покажи сиськи" - это всё образы, которые черпали из одного отравленного источника.

В "Вечном зове" довольно очевидно, как сюжет колеблется вместе с линией партии. Начинается всё с хрущёвской оттепели и культом личности (замечу, что хрущёвской кукурузой и противостоянием её посеву гадкой личностью по неизвестным, но явно вражеским причинам, перенасыщен и эпилог), заканчивается уже в брежневские времена, не очень ясной мыслью, средней между "не всё так однозначно" и "я бы сам вас сволочей из нагана, вы на грязном полу, а я весь такой красивый в кожаной тужурке". Также очевиден переход от "Ты, Иванов, пишешь книгу государственной важности. Мы люди понимающие, вмешиваться не будем, но чисто партийно проконтролируем" до "Твори, что хошь, не до тебя, мы кнопочные телефоны пока себе выбить пытаемся". Потому от кондовой пропаганды заветов коммунизма книга скатывается к одной из финальных сцен, где селяне осуждающе смотрят на труп застрелившегося "предателя" и, постоянно подчёркивая, что именно они цитируют, произносят фразу с ворот Бухенвальда: "Каждому своё". Вау, пацаны, у меня для вас грандиозная новость! Вы ещё пахать на своих тракторах можете, приговаривая "Работа освобождает".

Цитирование в советской пропаганде фашистских лозунгов, довольно явный антисемитизм и представление всех других народов СССР, как алчных идиотов - вещь, конечно, кошмарная. И отлично характеризующая застой. Но я пришла оценивать не идеологию. Как-то для конкурса я анализировала фильм "Кольберг" Файта Харлана и могу сказать, что людоедская идеология тоже может быть сделана красиво, талантливо, привлекательно. Но "Вечный зов" плох и тем, чем пытается быть, то есть пропагандой. Мне очень бы хотелось на что-то опереться, привести чужие слова, но даже в тех найденных статьях, где ВЗ ругают, никто не может провести точную черту, назвать точную причину бездарности этой сантабарбары общего разложения. У меня ощущение, что мне это предстоит сделать впервые.

Прежде всего, стоит отметить схематичность и спекуляцию. При этом, схема довольно неплоха (как и было сказано, важно КАК, а не ЧТО), в ней постоянно что-то происходит. Спекуляция основана на том, что практически каждый эпизод завязан либо на боли, либо на сексе. Вот пытают ребёнка на глазах родителей (боль), вот очередное описание титек и бабской дурости (секс). Схема проста и действенна, ровно такую же сейчас используют в героическом фэнтези. Сразились-потрахались-сразились-потрахались. Прищепки на мозг обеспечиваются запредельной аморальностью описываемого. РСДРП использует гимназиста, чтобы он таскал им патроны. Террористическая организация, к слову сказать. В принципе, во всех этих белеющих парусах и мальчиках из Уржума было примерно то же самое. Одна беда, это писали люди, которые родились до революции и были воспитаны на каких-то общих идеалах морали, потому прежде они десяток раз расшаркивались, объясняя, почему использование детей террористами было так уж необходимо. Родившихся в СССР можно узнавать по этим вмёрзшим в мозг прищепкам и искреннему, заменившему душу, вопросу "ачотакова?". Дмитрий Быков в российском конспирологическом романе отмечает такую омерзительную черту "врагов", как чадолюбие. Это действительно какая-то больная тема в подобных романах. В ВЗ на глазах родителей мучают ребёнка. Но они стойкие коммунисты, сами мучаются и молчат. Вбиваемая мысль: интересы родины важнее, чем жизнь вашей личинки. И это практически с порога, в прологе. И никаких моральных сомнений и "слезы ребёнка", бо главная мысль романа: общее счастье людей (как его понимает коммунистическая партия) важнее каких-то там ваших человеческих привязанностей. Нельзя быть общечеловеками... дальше вы знаете, так как один период застоя всегда похож на другой.

Где в сюжет вмешалась партия, очень заметно. Изначально, что очевидно, роман задумывался, как обличение сталинских репрессий. Был нагло обобран роман "Тихий Дон", роль Мелихова поделили на двоих между сыновьями разветвлённой семьи Савельевых Иваном и Фёдором. Иван был сперва на стороне белых, потом перешёл к красным, а Фёдор всё никак не может разобраться в своих бабах, кого больше любит. В качестве злодея был назначен чекист Яков Алейников, введён персонаж Артём Молчанов, который был свидетелем защиты по делу Ивана, но его тоже посадили, а потом... А потом пришло брежневское время! Перелом в романе, в самом начале настолько явен, что тут явно не обошлось без вмешательства извне. "Написано хорошо, достойно, по-социалистически, но почему же, товарищ Иванов, у вас чекист этакая сволочь? Наши доблестные органы такого не заслуживают. Понимаете, нельзя так однозначно трактовать сталинское время" - "Да я что, разве не понимаю великой партийной необходимости? Сам я дочь офицера, однозначность уберу". И вчера ещё Алейников полгода спорил с Кружилиным из-за какого-то забора, а теперь его самого, как забор, мажут белым. И одна из главных проблем книги - это как раз метод, которым обеляют персонажей. Любовь. Любит - хороший, не любит - плохой. Алейников влюбляется в недостойную Верку, у Алейникова разок мелькает старенькая добрая мама и вовсю размазаны его начавшиеся метания на тему смысла жизни.

И эта дешёвая сентиментальность щедро отсыпана любому персонажу. Полипов предал из-за любви, так он нам теперь нужен как злодей, потому вся его многолетняя любовь прошла. Фёдор всё ходил налево, десятки лет спал с соседкой? Так он нам тоже нужен как злодей, потому не любовь это была, а похоть. А жену Полипова не знаем куда деть? Так пусть станет хорошей, полюбит и обязательно родит.

"Вечный зов" называют русским националистическим романом. Ну дык, там ведь такое деление, причём озвученное всеми персонажами: раз тебя зовут Наташа Миронова, значит ты хорошая, а если Валентик, то явно гад. Но я отчётливо вижу ненависть к другим народам, а любви к русскому не вижу никак. Репрессии были? Так либо вы сами виноваты, либо злые силы Сталина под руку толкали. Арестовывают несчастных людей, которые жили на землях занятых немцами? Так виновато не долбанное советское руководство, которое сдало полстраны, а чекисты разбираются. Арестованный Молчанов тоже сам виноват. Все виноваты. Бабы так вообще поголовно дуры. Как и все почвенники, Иванов адски патриархален. Даже по меркам советского времени. Образования бабы не получают. Их дело - влюбиться на всю жизню и рожать. В перерывах между скотской работой в колхозе. Та же Наташа Миронова ни разу не говорит нормальным голосом, она только кричит или страшно шепчет. А единственная женщина, которая совершала что-то активное, то есть Анна, которая сражалась в Гражданскую войну, и то это делала исключительно по велению своего взбесившегося полового отверстия.

Ко всему, Иванов абсолютно глух к русскому языку. "Хучь", "можа", "сыть" - они не вставлены, они впихнуты в речь персонажей. Это не наблюдение за реальной родной речью, это чужие скраденные словечки, сваленные в кучу, чтобы партийный писатель, который не знает ничего, кроме салона своей казённой Волги, мог изобразить народ. И вот тут мы подходим к тому, что вынесено мной в заголовок. Потому что в романе есть сильные эпизоды. Однако, я более, чем уверена, не он эти эпизоды писал.

Как и было сказано, стиль Иванова - это стиль фэнтези с мечами и бабами. Пошёл, сделал, сказал. Пострадал о смысле жизни. Чтобы разнообразить монотонность (в финале он будет жаловаться, что за монотонность и однообразие ругают гадкие столичные критики Димку Савельева), в повествовании появляются черты лица, с которыми что-то делают герои или которые живут своей собственной сознательной жизнью. За семь книг Гарри Поттер не испытывал столько неприятных ощущений в шраме, сколько свой шрам трёт Яков Алейников. Губы трясутся, их жуют, временами они являются экраном, по которым скользят ироничные, невесёлые и обречённые усмешки. Глаза давно взяли столько суверенитета, сколько смогли унести, потому постоянно расплёскивают тёмное пламя, обдирают, разрезают, кромсают и вообще полны каких-то уголовных намерений. Но есть эпизоды, где упоминаний черт лица нет вовсе. Длинный эпизод и там только раз, через не хочу, да ещё и в речи персонажа упоминается "разрезание глазами", а дальше всё то, чем персонажи Иванова не обладают - желания, мечты, планы на жизнь. Это эпизод, где Фёдора взяли на заимку к кулаку Михаилу Кафтанову. Это первый эпизод, где читатель может предположить дальнейшие планы, мечты парня. Кто бы не писал этот эпизод, по крайней мере его писал писатель, писатель, знакомый с работами классиков.

Второй эпизод, лишённый губ, глаз и титек - это когда Дмитрий показывает Ганке, как с определённого ракурса гора представляется великаном. Связанным, так как по его "телу" проходят верёвки-дороги. Этот эпизод писал другой человек, но тоже не лишённый художественного чутья. Ганка потрясена увиденным, словно ей открылся иной, более глубокий мир. Это единственный совершенно не нужный для повествования эпизод, та самая красивость, которая придаёт глубину. И в эпилоге, когда Иванов дорывается сам до своего романа, он демонстрирует неведомому литературному негру "мастер-класс". Димка ведёт всех родных показывать великана, девки визжат, ихихи. Не хватает запаха шашлыков и звука открываемого жигулёвского пива. Кто бы ни писал тот эпизод, он пытался показать красоту родной земли. Иванов же довольно очевидно демонстрирует, что интересует его - деньги и е...ля.

Чтобы доказать, что некоторые эпизоды, а также схему романа ему давали "компетентные органы", нужно пропустить книгу через компьютерный анализ. В первом томе больше видится чужая работа, во втором, когда уже Иванов стал руководить "Молодой гвардией", а контроль был поручен тихо охреневавшим критикам, видимо, красивый эпизод вставил кто-то из знакомых. В конце концов, при экранизации книги Иванов был тем, кто договаривался с "компетентными" для проталкивания саги на экран.

Для меня наиболее характерным для идеи о чужих вставках, а также о слабости самого Иванова, как писателя, является слово "теперя". Оно упоминается один раз в словах партизана, затем все (что в современности, что в флэшбеках) говорят слово "теперь", затем слово употребляется много раз в эпизодах с прошлым Фёдора и на некоторое время его перенимает и сам Иванов (его куски сразу выделяются по оборотам "глаза пусты и холодны"). Слово не самое плохое. Удивительно, что сам Иванов не стал использовать "таперича".

Персонажи при всей их "упала на грудь", "думах о жизни" и идеологических метаниях, на удивление плоские. Есть отличный тест на профпригодность персонажей: представьте, что вам надо с ними написать фанфик. Есть хоть одна черта характера, какой-то поступок, которые нельзя приписать кому-то из персонажей? Нет. Фёдор может начать собирать марки, Полипов заняться конструированием космических кораблей, Анна... Хотя нет. Вот женщины ничем не могут заняться. Только рыдать и рожать их удел. Ещё убивать себя, если потеряли девственность.

Если начать искать в сети информацию про "Вечный зов" (а я искала долго), нельзя протолкнуться сквозь то, что именно из романа Иванова, из монолога Лахновского был сфабрикован знаменитый план Даллеса. План приводить не буду, ищется он легко, а сейчас он в списке экстремистских материалов. В реальность плана не верю, так как он противоречит всему. И тому, что американцем выгоднее рынок сбыта, а не изолированное сообщество, копящее в себе ненависть. И тому, что "разврат" никогда не означал падение народа, сексуальная революция в Америке совпала с экономическим ростом. И потому, что это никакой не план "вводить в гипноз и внушать идеи": для того, чтобы это было планом, требовалось предположить способы, как создавать в тоталитарной стране кружки для развращения молодёжи, а вякнуть "Давайте в Бразилии показывать по телевизора соревнования по лапте, тогда у нас с ними будет торговый союз", и я могу. Нет, план Лахновского - это страшилка. Настолько же реальная для вас, насколько вы готовы поверить, что Лахновскому двадцать лет платила Германия аж даже при Веймарской республике, громадные суммы ни за что, надеясь, на может быть, когда-нибудь, вот если мы соберёмся воевать... Так же достоверны и "вредоносные элементы, ломающие изнутри", надеющиеся на то самое "может быть, когда-нибудь, лет так через пятьсот". Но сказал страшилку и человеку уже интереснее стало жить. Вот брякнул один: "Бойся людей в синих куртках, слышал я, что они тебя убить хотят", и второй уже бегает по окнам, смотрит, кто мимо идёт: кто там в синей, кто в жёлтой (а вдруг жёлтокурточники вступили в сговор с синекуртными?). И мир уже вокруг стал намного насыщеннее! Нет уж. Иванов про этих "вредящих" сказал для оправдания новых убийств. Убивайте всех, Господь узнает своих. Да, любит Иванов русский народ... Как собака кнут. А те, кто попал в колесо репрессий невинными, так и обижаться не будут. Будут только смотреть вдаль, если даль перегорожена стенкой, будут смотреть в стенку, и при этом произносить нечто не очень удобоваримое философское: "Жизнь - она как тайга перепутана, пойди пойми".

Иванов мерзопакостен. И как писатель, и как человек. Как писатель он создал стандартную сантабарбару с любил-изменил, просто событийный ряд для отдыха мозгов, причём для потакания своим комплексам наводнил всё этими образами, сковыренными с плексиглаза, которым всем одно слово требуется для клеймения - "псевдо". Повествование не плохо. Оно просто скучное, перенасыщенное подробностями и лишними эпизодами, типичная графомань. Как человек, он создал отвратительное произведение на тему "Жертвуйте своими детьми". Он начал с того, что пара коммунистов не ломается, когда пытают их сына, а закончил тем, что отец заставляет покончить с собой парня, который сломался в немецком лагере. Говорят, что "Вечный зов" - это адски мутировавший рассказ Бабеля "Письмо". Только в "Письме" передан весь ужас разделения семьи, ад, когда отец убивает сыновей, а они отца. Мутант на то и мутант, что он уже лишён всего человеческого, для него братоубийство, детоубийство норма. Он учит ему. Если вы хотите лучший образ СССР, возьмите именно этот. Масляное с бородавками лицо советского функционера, который учит народ убивать своих детей, чтобы у него самого были казённая дача и казённая Волга.

В одном прав Лахновский: нельзя жить без исторической памяти. Нельзя не интересоваться реальной историей. Потому что уже другие начальники готовы прикрыть вас аляповато разрисованным плексиглазом.

Отзывы на книгу «Вечный зов»