Преображение

И кто же в жизни виноват,

Злой алкоголь, как мёд вкушая?

Для игр таких ты староват,

Свой фейс уликой выставляя,

Как безупречный плагиат,

На маску скромную меняя.

Хирург кинулся к двери, остановился перед ней в раздумье, затем медленно открыл её, выглянув в коридор. На кушетке сидел Валера, опустив голову жевал жвачку и, по-видимому, чего-то напевал, выстукивая носком башмака ему одному известную мелодию. Женщин и молодого ассистента Дмитрия видно не было. «Курить, наверное, ушли».

– Валер, можно тебя на минутку.

Валерий повернул голову в сторону окликнувшего. У хирурга было непривычно доброе, просительное выражение лица.

Валера тяжело поднял своё массивное тело, грузно подошёл к хирургу.

– Я слушаю, Евгений Александрович. Чем-нибудь помочь?

– Да, Валер, просьба большая есть. Не впускай никого в операционную, пока я не скажу. Выполнишь? – Посмотрев в недоумённые глаза Валерки, добавил: – Я пока один помракую, прежде чем кого-то приглашать. Ты меня понял? Ни единой души!

Валерка пожал медвежьими плечами.

– Как скажете, Евгений Александрович. Даже мышка не проскочит. А как вы себя чувствуете, как бы ни случилось чего?

– Здоров я, Валера, здоров. Не беспокойся за меня, – и хирург скрылся за дверью, плотно прикрыв её за собой.

– Ну что ж, если мне всё это не померещилось, продолжим этот странный диалог. Так чего вы предлагаете мне, молодой человек? Вы очень сильно поразили моё воображение. Я ни разу не сталкивался с таким феноменом, и разум мой раздваивается. Я понимаю, что это не сон, но и явью это не назовёшь. Это чистая фантасмагория!

«Я думаю, что мы в первую очередь займёмся вашим здоровьем. Я прекрасно вижу колбочку в вашем шкафу, а рядом стоит стакан, наполненный наполовину чистым медицинским спиртом. Я чувствую его запах, несмотря на то, что стакан накрыт эбонитовой пластинкой, а сверху фланелевой тряпочкой. Не удивляйтесь, я вижу всё это вашими глазами. Концентрация очень сильная, потому что вы жаждете этого крепкого напитка. И вот сейчас мне даже не надо будет спрашивать у вас о ваших ощущениях, я буду о них знать. Единственный вопрос: вы хотите избавиться от этой тяги или оставить ваше дурное увлечение?»

– Нет, нет, я ненавижу себя за это. Я очень сильно хочу избавиться от этого кошмара. Но вы ведь представляете – знаменитый человек и пошёл кодироваться… Да, когда об этом узнают в клинике… – Он махнул рукой. – А вы знаете, вы мне всё больше нравитесь. Я же не садист, но приборы говорят сами за вас – отвечают за ваше состояние. А они говорят, что ваша нервная система полностью отключена – вы ничего не должны чувствовать. После такого случая я не смогу делать операции тем клиентам, что пребывают в коме. – Он говорил, а сам потихоньку забинтовывал ногу Андрею. Глаза его погрустнели. Внутренне он не доверял себе. Он чувствовал, что произошёл сбой, и он никак не мог поймать равновесие – увязать реальность с чудовищной мистикой.

Андрей прекрасно понимал его душевное состояние и, желая смягчить создавшуюся ситуацию, приступил к сканированию всего организма стареющего тела. Он ещё сам не понимал, как происходит перестроение клеток. Почему здоровые клетки так быстро заменяют старые, изношенные, поражённые болезнью? Это было и для него большой загадкой. Каким образом всплывают различные графики: от простых и понятных до умопомрачения сложных, в которых надо было разбираться и разбираться. Вот и в данной ситуации появилась формула, совершенно для него непонятная, а внутренний голос объясняет, что это нежелательное химическое соединение, от которого нужно освободить организм. Откуда всё это берётся? Кто-то или что-то пытается в доступной форме научить, показать и вложить информацию в его мозг. Он был не так силён в химии. Поверхностно знал физику и, если уж честно, стал понимать, что и в анатомии он далеко не дока. Всё, о чём бы он ни подумал, стало быстро наполнять его разум новой информацией.

Аура Евгения Александровича сильно отличалась от ауры молодого организма девушки. Но трудностей особых Андрей не испытал. Аура выровнялась и стала белой с лёгким сиреневым оттенком. Он видел, как старик преображался: осанка выровнялась, стала гордой. Кожа лица поменяла оттенок, опухоль спала, нос стал тоньше и побелел. Очертания рта стали более чёткими, губы обрели естественный оттенок. Старик впервые заулыбался. Да и стариком-то его уже трудно было назвать.

«Ну что скажете, Евгений Александрович? Как вы себя чувствуете?»

Хирург сощурил глаза, словно вглядываясь вдаль, сказал без особой радости:

– Чувствую себя прекрасно, но кажется, что ты меня лишил зрения. Я и так видел плохо, а теперь и вовсе ничего не вижу.

Андрей засмеялся:

«Да вы очки-то снимите. Смелей, смелей!»

Хирург, словно страшась чего-то худшего, осторожно снял очки и тут же выронил их, закричав неожиданно громко:

– Боже мой, не может быть! – Подскочил к Андрею и стал тискать его в объятиях. – Я вижу, вижу всё без очков! – Это чудо, чудо! – Удивительное чудо!

На громкий крик в операционную влетел Валерка. Спросил испуганно:

– Что случилось, Евгений Александрович?

Тот перестал мять Андрею кости, повернул радостное лицо к вбежавшему Валерке, а тот буквально рухнул на стоящую рядом кушетку, не ожидая зрелища, так сильно поразившего его воображение.

Не обращая на ворвавшегося Валерку никакого внимания, Евгений Александрович кинулся к тумбочке, на которой лежала стопка журналов, схватил первый попавшийся под руку и, жадно листая страницы, истерически хохотал. Он не переставал бормотать:

– Ну парень, вот фантастика-то, прости меня, господи, за моё отчуждение, спасибо тебе, что ты есть на самом деле!

Следом за Валеркой в операционную вошли все, кто должен был присутствовать при операции; они смотрели ошалело на происходящее и ничего не понимали. Хирург, обернувшись в сторону вошедших коллег, посмотрел на них зло из-за плеча, глаза его сощурились, и он не проговорил, а прорычал:

– Кто разрешил войти?! Вон отсюда, чтоб духу вашего я здесь не видел. – Он сделал угрожающее движение, словно хотел броситься на них драться.

Его коллеги не на шутку перепугались и быстро выскочили в коридор, захлопнув за собой дверь.

Одним прыжком сильного молодого тела он оказался около Андрея.

– Послушайте, молодой человек, объясните мне, как всё это понимать? Неужели, выйдя из кабинета и потеряв с вами контакт, я не лишусь этого божественного дара? Неужели я буду видеть так, как тридцать лет назад, не ведая, что такое очки? Мне страшно выходить из операционной. Скажите мне. Это гипноз?

«Нет, Евгений Александрович, это не гипноз и не фантастика – это реальные вещи, подвластные человеческому разуму. Человеку трудно понять другое состояние – измерение, которое он не испытал. Только в мечтах дано простому человеку побывать в фантастическом мире другой реальности. Я сам не знаю, что произошло с моим мозгом. Он впитывает столько информации с такой огромной скоростью, что мне самому становится страшно».

Евгений Александрович хотел что-то вставить в образовавшуюся паузу, но не успел.

«Я прошу вас, давайте вернёмся к нашему основному вопросу. Итак, вы не делаете на моём лице операцию, а только сообщаете всем, что удачно прооперировали пациента, и ровно через неделю можно будет посмотреть на результаты вашего труда. И никому ни слова о моих способностях. Теперь посмотрите на своё лицо – оно существенно отличается от недавнего оригинала, что и послужило сильному потрясению ваших коллег. Я предлагаю неплохую легенду, которая обогатит вас безмерно». Андрей замолчал, наблюдая, как хирург разглядывает своё отражение. По всей видимости, он был очень доволен. Но волнение и страх всё больше и больше отражались на его лице. Он озабоченно произнёс:

– Они же меня не узнают, не поверят, что это я. Как же быть в этой ситуации, что делать? А моя жена, мои дети?.. – Он вопросительно посмотрел на Андрея.

– Вот я вам и предлагаю очень достоверную историю…

Хирург жадно схватил Андрея за плечи:

– Говори, милый, говори, я тебя очень внимательно слушаю.

«Я думаю, что самое вероятное будет объявить, что вы изобрели мазь, помогающую омолодить кожу лица. Долго бились над рецептом, испытывая все образцы на себе. Последние компоненты наконец-то принесли удачу, и все могут теперь убедиться в эффективности незаурядного изобретения. Сразу скажите, что раскрывать технологию вы не собираетесь. А вот помочь страждущим – всегда пожалуйста, но не безвозмездно. Я вас уверяю, скоро вы будете самым богатым человеком. Если, конечно, не забудете о нашем договоре. Как только вы раскроете нашу тайну – всё вернётся так, как было до нашей встречи. А теперь надрежьте кожу на моем лице, набросайте окровавленных бинтов и ваток в ванночку и аккуратно забинтуйте голову».

Хирург дрожащими руками взял скальпель, склонился над Андреем. Прошептал тихо:

– А как же боль? Ведь вы говорите, что вам так же больно, как и всем?

«У нас мало времени говорить об этом. Давайте действуйте быстрее. Я устал и хочу спать. Да, кстати: в приёмную вошла моя мама. Вам нужно закончить всё до того, как она поинтересуется прошедшей операцией. Выйдете к ней. Объясните, что всё прекрасно. Беспокоиться ей ни о чём не стоит. И попросите, чтоб она напрасно не ходила в клинику. Убедите её в этом. Скажите, что сами ей позвоните, если что не так. Она вас послушает. Фотографии положите на тумбочку возле моей кровати и скажите медперсоналу, чтоб их не трогали. Вы всё поняли, о чём я вас просил?»

– Да, да! Я понял и выполню всё в лучшем виде. – Он ещё постоял в раздумье и стал делать профессиональные надрезы на лице Андрея. Кровь струйками потекла на клеёнку, и Евгений Александрович, лихорадочно промокая ватными тампонами, бросал набухшую кровью вату в ванночку.

Кровь внезапно остановилась, и хирург аккуратно стал бинтовать Андрею голову. В дверь неожиданно постучали. Он молча подошёл и толкнул её наружу, распахивая настежь.

Перед коллегами стоял Евгений Александрович, его помолодевшие глаза светились счастьем. Сквозь маску прозвучал его привычный басовитый голос. Грубости и злости как не бывало:

– Ну, дорогие мои коллеги, что вас беспокоит в этот неурочный час?

Татьяна кивнула в конец коридора:

– Мать Андрея пришла – передачу принесла и спрашивает, как здоровье у сына, как проходит операция? Плачет. Просит пустить к сыну, как только операцию сделают.

– Я поговорю с ней. Скажите, что я минут через десять, выйду, – и он вновь скрылся за дверью операционной. В коридоре воцарилось молчание… Ждали, когда Евгений Александрович освободится.

Все были в недоумении, почему в этот раз он был такой странный, почему не пригласил ассистентов на операцию? Что он там делал? Одному богу известно… Но никто не рискнул пойти ему наперекор. Его побаивались, и авторитет специалиста довлел надо всеми, не давая возможности советовать или противиться его решению.

– Больного в палату! Особый уход. Назначить массаж и принудительную гимнастику. Я поставлю этого парня на ноги! – Евгений Александрович стремительно прошёл в конец коридора. Долго разговаривал с матерью Андрея, уговаривая напрасно не тратить время и деньги на бесполезные посещения и передачи.

Она плакала, не желая его слушать, приговаривая:

– Андрюшенька, мальчик мой! – Затем поднимала глаза на Евгения Александровича, умоляя дать ей увидеть сына, погладить его руки, его волосы. Дать ей выговориться и поплакать.

Старый хирург не выдержал – жалость сжимала его сердце, и он сдался.

– Хорошо, я даю вам ровно десять минут. При условии, что вы не будете плакать. Андрея нельзя расстраивать. Я буду рядом и выпровожу вас немедленно, если вы не сдержите своего обещания. Вы меня понимаете? Вытирайте слезы и следуйте за мной.

На свидание матери с сыном, разлучённых нелепым, страшным случаем, смотреть без слез было невозможно, и Евгений Александрович тихо вышел в коридор, оставив Анну Николаевну наедине с сыном.

Она, уронив голову на грудь сына, гладила его податливые, шелковистые волосы и молчала. Она боялась расплакаться, повторяя про себя ласковые слова. Душа Андрея плакала, но он крепился, боясь выдать себя и свои неимоверные возможности. Он боялся, что психика матери не выдержит, и вряд ли он сможет вмешаться в процесс, ещё ему неведомый. Он ругал хирурга за его слабость, а себя за беспомощность.