Надя

С Надей он познакомился в поезде «Барнаул—Москва», когда возвращался с группой друзей—туристов со сплава по алтайским рекам. Стройная, белокурая, разбитная проводница сразу привлекла его внимание, что, кстати, не осталось незамеченным товарищами. Над ним стали язвительно подтрунивать, постоянно посылали то за чаем, то узнать, скоро ли станция, то спросить, чем сегодня кормят в вагоне-ресторане.

Надя была москвичкой, училась в железнодорожном институте на экономиста, а во время каникул в составе студенческого отряда обслуживала поезда дальнего следования.

По вечерам вся компания собиралась в одном купе, пели под гитару туристские песни, приглашали Надю. Если была свободна, она не отказывалась. Туристских песен Надя не знала и просила спеть для нее что-нибудь популярное.

Трое суток пролетело незаметно. Прощаясь, ребята пригласили Надю на следующий сплав, она отшутилась, обещала подумать. Андрей попросил у нее номер телефона. Надя не кокетничала, назвала номер, сказала, что будет ждать звонка.

Андрей позвонил через неделю, когда Надя отдыхала между поездками.

Она пригласила его на чай…

Вскоре Андрей перебрался из студенческой общаги в Надину двухкомнатную квартиру, которую ей купил отец, крупный железнодорожный чиновник. И началась любовная лихорадка, продолжавшаяся два года. За это время Андрей с лихвой ощутил все изъяны Надиного характера. Любовный угар был уже на излете, и надо было решать – жениться или расставаться.

«В общем-то, Надя хороший человек: добрая, компанейская, а главное – любит меня», – заговаривал он всплывающую откуда-то из глубины души мутную тревогу…

Не придав этому чувству большого значения, Андрей решил, что сумеет перевоспитать Надю и сделал предложение. По-видимому, в этом решении не последнее место сыграли и меркантильные соображения: московская двухкомнатная квартира, богатые родители, но Андрей не хотел этого осознавать и гнал от себя крамольные мысли.

Свадьбу сыграли, когда Надя окончила вуз. Ее родители подарили молодоженам шикарный внедорожник в люксовой комплектации и взяли на себя все расходы по проведению свадебных торжеств: банкета в одном из лучших ресторанов столицы и круиза по Средиземному морю в медовый месяц.

Приехавший на свадьбу отец Андрея был поражен пышностью церемонии. Немного захмелев от коллекционного коньяка, он спросил сына:

– Андрюша, ты уверен, что сможешь обеспечить эту женщину? Влюбленность и семейная жизнь вещи разные, часто несовместимые…

«…Да, как же прав был отец», – Андрей тяжело вздохнул, допил пиво и, расплатившись, пошел бродить по вечернему городу.

Домой он вернулся поздно, открыл дверь своим ключом, представляя, как сейчас с криком: «Папа пришел!» – на него налетит сынишка.

Но дома никого не было.

Сердце тревожно забилось, предчувствуя беду.

Андрей прошел на кухню, есть не хотелось, но надо было чем-то заняться. Он заварил чай, начал чистить картошку. Тоненькая стружка картофельной кожуры раскручивающейся спиралью побежала из-под ножа в раковину. Он очистил картофелину одним непрерывным движением. Этой хитрости когда-то в детстве его научила мама. Андрей любил помогать маме на кухне и исподволь научился готовить. У него был хорошо развитый вкус, все выходило как-то само собой, ему это нравилось. Очистив таким же образом еще несколько картофелин, Андрей нарезал их крупной соломкой. Разогрел на плите чугунную сковородку – на ней картошка получалась вкуснее, чем на «тефалевских», – налил подсолнечное масло, высыпал картошку…

Вспомнилось, как в самом начале семейной жизни, когда Надя примеряла на себя роль хозяйки, она пыталась приготовить его любимое блюдо, жареную картошку с тушенкой. Картошка пригорела, и Андрей добродушно пошутил по поводу ее кулинарных способностей. Надя обиделась, разревелась и долго с ним не разговаривала. Шутки в свой адрес, даже безобидные, она воспринимала очень болезненно, хотя, в общем-то, чувством юмора обделена не была.

Готовить Надя так и не научилась, делала это только по необходимости, без желания, и поэтому – плохо.

Чтобы сохранить лад в семье, Андрею пришлось смириться и с «кулинарными способностями» жены, и с ее неприятием шуток. Он списал эту особенность ее характера на непроработанные детские комплексы, перестал над ней подтрунивать, а когда хотелось чего-то вкусненького – предпочитал готовить сам.

Вместе с шуткой из их жизни ушла непринужденность и непосредственность отношений, уступив место непониманию, а затем и отчуждению.

После рождения сына, проблемы еще больше обострились. Андрей в то время работал в НИИ, а Надя «сидела» в декретном отпуске. Денег катастрофически недоставало. Ситуация усугублялась еще и тем, что Надин отец, справедливо решив, что молодая семья должна, наконец, жить самостоятельно, «снял дочь с довольствия». Зарплаты, которую Андрей отдавал жене до копейки, хватало в лучшем случае на неделю. Надя, не привыкшая ни в чем себе отказывать, совершенно не умела жить по средствам. У Андрея в кармане не было денег даже на обед, а она упрекала его в том, что не может купить сыну новый красивый костюмчик. «Зачем?.. Он из него вырастет через полгода», – недоумевал Андрей.

Чтобы как-то обеспечить потребности семьи, Андрей вынужден был устроиться на работу по совместительству. Но это только усугубило проблемы: он приходил домой поздно – усталый, голодный – молча, засовывал в рот безвкусную еду и плелся в спальню, мечтая лишь об одном – как бы поскорей заснуть.

Надя, видя, что Андрей к ней охладел, старалась хоть как-то привлечь к себе его внимание. Ее «фирменным блюдом» были ничем не обоснованные сцены ревности и сакраментальный вопрос, задаваемый на пике выяснения отношений, «ты меня еще любишь?», который приводил Андрея в состояние легкого ступора…

Андрей не понимал истинных мотивов ее поведения, раздражался, пробовал объясниться, приводил какие-то логические аргументы в свое оправдание.

А Надя, бабьим своим нутром чуя, что прежних отношений не вернуть, становилась все более отчужденной и агрессивной. Она растолстела, перестала за собой следить, ссылаясь на то, что у нее нет денег даже на парикмахера…

Постепенно жизнь как-то устоялась, вошла в русло серой обыденности – в ту форму существования, которая обычно определяется словами «как у всех».

Андрей с головой ушел в работу, находя в ней отдушину и повод поменьше бывать дома и общаться с женой. Сын подрос, пошел в детский сад, но Надя не спешила возвращаться на работу. У нее откуда-то появились деньги, она снова начала за собой следить: стала посещать косметические салоны, тренажерный зал, бассейн, иногда не ночевала дома, оправдываясь тем, что задержалась у родителей или у подруги. Она жила какой-то своей жизнью.

Андрей перестал ей верить, но лишних вопросов старался не задавать, не желая нарываться на скандал. Напряжение в их отношениях нарастало, рано или поздно должна была наступить разрядка.

…Когда картошка подрумянилась, Андрей нарезал кружками большую луковицу – он любил, чтобы луку было много – добавил лук в картошку, посолил, перемешал и, не закрывая крышки, сбавил огонь. Любимый с детства сладковатый аромат жареного лука и подрумяненной картофельной корочки наполнил кухню.

Заскрежетал замок входной двери, Андрей вышел в коридор.

– Папа, а мы с дядей Колей ходили в цирк, а скоро поедем в Питер! – сообщил с порога сынишка, обнимая Андрея.

– А ну, марш в постель, уже поздно, – закричала жена и втолкнула упирающегося сына в спальню, – я сама все папе расскажу.

– Андрей, нам надо поговорить, – Надя, плотно прикрыла дверь спальни, знаком приглашая мужа пройти на кухню.

«Ну вот, все и разрешилось», – подумал Андрей. Напряжение, вызванное неопределённостью ситуации, спало, щемящая сердце тревога растворилась.

– Картошки хочешь?..

– Что?.. Какой картошки? – Надя была удивлена и озадачена, она готовилась к бою и не собиралась расслабляться.

– … Жареной, – сказал Андрей и улыбнулся.

Обезоруженная его улыбкой, Надя растерялась, но взяла себя в руки.

– Андрей, я ухожу от тебя, у меня давно есть другой мужчина, он меня любит и сможет создать нам с сыном условия для достойной жизни. Он бизнесмен, у него крупное дело в Питере. Мы уезжаем через месяц. Квартиру и машину я продаю. Половину денег за машину оставлю тебе – все-таки это был подарок нам обоим. На алименты подавать не буду. Думаю, так будет справедливо, – выпалила она на одном дыхании.

Андрей понимал, что остается без жилья: на деньги от продажи машины нельзя купить даже комнату в Подмосковье.

– Жалко, что ты не хочешь картошки, – медленно произнес он, обдумывая, как ему поступить. Он знал жену, что-то говорить, объяснять, доказывать, обижаться было бессмысленно. Надя уже все давно решила и просчитала все варианты.

Андрей достал с антресолей походный рюкзак, сложил самые необходимые вещи, забрал из книжного шкафа несколько раритетных книг по медицине. Зашел в спальню, присел на кроватку рядом со спящим сыном, погладил его русые, непослушные волосики, поцеловал в щеку…

В комнату вошла раздраженная Надя.

– Ну, хватит, разбудишь ребенка, к чему сейчас эти телячьи нежности. Надо было раньше о семье думать. Ты не любил никогда ни меня, ни сына, у тебя на первом месте – работа, на втором – работа, на третьем – тоже работа. А обо мне ты вспоминал, только когда потрахаться надо было, да и то…

Андрей понял, что Надя хочет спровоцировать его на скандал, разбудить сына и закатить при нем истерику, чтобы как-то оправдаться перед собой за измену, за развал семьи.

– Прекрати! – оборвал он жену и вытолкнул ее из спальни.

Но Надя продолжала наступать.

– Ты подлец! Предатель! Импотент! Ты загубил мою молодость!.. Ты?.. Ты?..

Она специально выбирала самые обидные, самые нелепые, наиболее ранящие обвинения. Ее слова жгучей ноющей болью отдавались в сердце, спазмом прокатывались по телу. Андрей непроизвольно сжал кулаки: «Ну, зачем она так, можно было бы хоть расстаться по-хорошему. Почему, когда уходит чувство, которое считали любовью, мы стремимся причинить боль партнеру – оскорбить, унизить?»

А Надя, продолжая выкрикивать оскорбления, подскочила к Андрею и хотела его ударить. Он уклонился от удара – сработала боксерская выучка, – перехватил ее руку и сжал так, что захрустели суставы. Почувствовав грубую мужскую силу, Надя как-то сразу обмякла, сползла вдоль стены на пол и разрыдалась.

Андрей взял рюкзак и, не сказав больше ни слова, вышел из дома.

Угрюмые фонари освещали холодным, искусственным светом притихшую улицу спального района. В некоторых окнах горел свет, там, едва прикрывшись занавесками от назойливых взглядов, текла обычная вечерняя жизнь утомленного дневными заботами города: люди ужинали, укладывали спать детей, уютно устроившись на диване, смотрели телевизор, ссорились, мирились…

Андрею захотелось вернуться, попросить прощения – бабы это любят, – уговорить Надю остаться. «Ведь была же любовь?.. А была ли?.. Да и какое это имеет значение сейчас? Поздно!»

Он знал, что не вернется.

Инстинктивно напрягшись, втянув голову в плечи, как всегда, готовый к борьбе, – с жизнью? с судьбой? – Андрей шагал по оказавшейся вдруг чужой улице, закрывая очередную страницу своей жизненной истории.