Поезда ходили редко. Простояв более пяти часов в очереди за билетом на поезд смоленского направления, и ещё прождав на забитом людьми и вещами вокзале ещё восемь часов, Пётр занял место в вагоне.

Вагон был очень старый и вконец изношенный, при движении в нём, что-то скрипело, трещало и стучало. Казалось, того гляди развалится.

Поезд медленно двигался в сторону Смоленска, подолгу задерживаясь на каждой станции. Состав тянул изрядно дымивший паровоз. Время в пути заняло почти семь часов.

Пётр сошёл с поезда сразу после Вязьмы на станции Дурово и ранним утром пересел на рабочий поезд, ходивший по узкоколейке до Владимирского Тупика.

Приехав на станцию Игоревская, Пётр направился по большаку, ведущему в сторону Холм-Жирковского. Заплечный мешок, набитый всевозможными вещами, деревянный сундучок с инструментом и рабочей одеждой да коробка с продуктами составляли достаточно тяжёлую кладь. Присев на сундучок, стал ждать попутный транспорт. Ему повезло, и он довольно быстро остановил подводу, загруженную мешками с солью. Платы возничий не попросил, кроме как на время дороги обеспечивать его табачком. Пётр взгромоздился со своим скарбом на мешки и склонив голову задремал, прерывая сон только для изготовления самокруток.

В один из перекуров Петра хозяин подводы, не оборачиваясь к нему, спросил:

– Откель и куды путь держишь? Как тебя величать?

– Пётр.

– Так, откель Петро путь держишь и куды, еже ли не секрет?

– Домой в деревню. Это за Днепром. Фелиппово. Слыхал?

– Знамо дело. Тябе повязло, я в Нахимовское еду, как раз мимо твоёй дяревни.

– Еду из Москвы. В зиму там работал. Возвращаюсь, к севу пора готовиться.

– А, я-то из потребкооператива. Соль вязу для засолки сала, капусты, гурцов и прочаго. У нас у коперативи ешшо ни чаво, а тябе я не завидую. Шшо щас деется у нас у районе. Спешно ряшило начальство согнать усех крестян у колхозы, а тех, хто не согласный, в сновном у каго хозяйство крепкае, записывають в кулаки и приписывають им гитацию пртив вступления в колхоз. Значица супротив гяняральной линии партии. И как врагов советской власти ссылають у Сибирь. На сяле многия папали под этя жорнова. У некоторых колхозах додумались до тово, шо и тех колхозников, хто не соглашалси с ряшением колхозного начальства, тоже сключали с колхозу и записывали в подкулачники.

Пётр слушая, молчал. Слова мужика навели его на мысль, что это он возможно виновен в происходящем. Зачем он так разоткровенничался перед Сталиным. Неужели то, что он услышал от меня, имело такие последствия. «Какие ещё пакости придумает эта народная власть», – Пётр нащупал в боковом кармане пальто коробку, подарок Сталина. Достал её и хотел выбросить, но вспомнил, что в ней лежит важный документ, и передумал. «Жаль выбрасывать такую красоту да ещё с папиросами. Что добру пропадать», – и Пётр убрал коробку обратно в карман, – «Будет, чем похвалиться перед мужиками. Всё ж сталинский подарок. Всё-таки нехорошая личность оказывается этот наш вождь, если всё так и есть, как я думаю».

– Ко мне кум приехал, он по Волге плавал на барже в прошлом годе, рассказываить, на кажной пристани люди стоять милостыню просють, шо б подали шо из съястнога. В колхозы всех поголовно согнали, а тут тябе засуха, неурожай. Запасов у колхозе никаких нету, всё государству сдають. Это не то шо у свободного хозяина усегда про чёрный день храняться кой-какие запасы. Шо и говорить, глупые, я дажа прибавил бы пряступные люди страной правють. Но тольки я тябе, Пятро, этага не говорил. Мяне ешшо на свободе пожить хочитца.

Дорога в основном шла через лес и ещё не просохла. От талого снега местами стояли глубокие грязные лужи. Пара лошадей иногда с большим трудом преодолевала очередное препятствие.

Когда лес закончился, впереди замаячила деревня, через неё и проходила дорога.

Пётр попросил Ивана, так звали возничего, остановить лошадей у колодца.

Он совсем забыл просьбу жены привезти из Москвы святую воду и теперь решил как-то выйти из положения. Он развязал мешок и достал бутылку водки.

– А, что, Ваня, ни хлопнуть ли нам за моё возвращение по стаканчику, да душу отогреть после таких дел.

– Да, дяла хужей некуда. Мы у коперативи усё гадаим, иде будем брать сырьё да товары. С колхозов шиш шо получишь. А?.

Распечатав зубами бутылку, Пётр выплюнул сургуч и бумажную пробку:

– Закусить бы чем…

– Имеем чем, – Иван достал из холщёвого узелка, лежавшего под сеном, на котором он сидел, солёный огурец, два яйца, луковицу и краюху ржаного хлеба, – Вот и закус, шо можить быть лучча…

Они делали по несколько глотков, заедая каждую порцию спиртного.

– Надо допивать, – сказал изрядно уже захмелевший Пётр, – Жалко выливать.

– Зачем выливать. На. Из газетки пробочку сделай, заткни. Дома допьёшь с похмелля-то.

Пётр покачал головой:

– Не. Воду мне надо налить. Очень надо, а то домой не пустят.

И они дружно докончили остатки водки.

Колодец был глубокий. Подняв с помощью ворота ведро, Пётр прежде всего отпил из него. Вода оказалась очень холодной, чистой и приятной на вкус. Петр опустил бутылку в ведро, и вода забулькала, заполняя её.

От моста, как всегда, Пётр шёл пешком вдоль Днепра по краю поля, которое уже ожидало приложения крестьянского труда.

Его семейство было в полном сборе. На столе стояло блюдо с куличём, вокруг которого лежали крашеные в луковой шелухе яйца. Ульяна разливала из самовара чай, заваренный травами.

Когда Пётр вошёл в горницу, все повскакивали с лавок и подбежали к нему, чтобы обнять и прижаться к родному человеку. Но прежде каждый произносил: «Христос воскресе». Пётр отвечал: «Воистину воскресе» и трижды целовал их в щёки. Он сбросил с плеч пальто и положил на сундук. Сев на скамью у печи, снял сапоги со следами не отмытой грязи и одел лапти, поставленные рядом Ульяной.

– Захар, принеси мои вещи. Я в сенях оставил.

Поставив перед собой коробку и мешок, Пётр начал раздавать подарки:

– Тебе, Уля, платок, – он достал цветастый с кистями платок.

– А, мне? – не выдержала дочь.

– Тебе, Дуняш, маниста и зеркальце.

Дуня схватила манисты и накрутив их на шею подбежала к зеркалу, висевшему на стене:

– Красота-то какая! Спасибо, папка. Девки обзавидуютца.

– Григорий, держи кепку и складной нож со всевозможными приспособлениями, ты давно просил.

– Спасибо, батя, – Григорий расправил немного помятую кепку и погрузился в изучение ножа.

Пётр вынул из мешка свёрток:

– Твой подарок, Захар. Тройка. Из отличного сукна. На себя мерил. Мы вроде как схожи по конституции. Еже ли что, мать поправит, где надо подгонит. Не гоже тебе ехать свататься в деревенском.

– Свататься?

– Решил я тебя оженить и невесту нашёл, Ленку Щербакову. Знаешь её? Подходит она тебе?

– Знаю. Много раз видел в клубе. Ихний кружок разные представления устраивает. Красивая… Согласится ли за меня выйти?

– Это уж ты постарайся. В кружок к ним запишись.

– Меня приглашали на гармошке играть. Хор образовался. Ленка тоже в нём поёть.

– Хорошо. Покажи себя с лутчей стороны. Заступись, если кто обижает. Я, когда за мать заступился, она потом глаз с меня не сводила.

– Прямо уж не сводила. Можить это я тебя тожить завлекала. Отца слушай он дело говорить.

– Да чо, я согласный. Только она девка боевая, её не очень-то обидишь.

– Договорились. Закончим пахоту и поедем сватами к Александре Щербаковой на смотрины ёйной дочки. А ты Захар постарайся понравиться будущей жене. Сосватаем тебе невесту и осенью свадебку сыграем… Ну а теперь я устрою вам настоящий праздник, – Пётр не спеша аккуратно развязал шпагат, обматывавший коробку с продуктами, и смотал его в клубок:

– Пригодится по хозяйству. Подходите, берите и ставьте на стол.

Вскоре на столе оказалось всё содержимое коробки. Все с любопытством разглядывали, вертели в руках, нюхали угощения, из которых многое они никогда не видели.

– Хорош подарок от правительства мне за труд мой!

– Так хочется всё покушать, – Дуня уселась за стол в ожидании.

– Всё будем и пробовать, и есть, Дуня, да вином запивать, – и Пётр стал внимательно разглядывать этикетку на бутылке. Но Ульяна категорически возразила:

– Не дам я вам счас съесть сразу всё. И без вина обойдёмся. Чай остывает. А, насчёт выпить, ты, Петь, я вижу, ужо достаточно приложился к водочке.

– Что есть, то есть, не скрою. Командуйте, как хотите.

– Скомандую так, – Ульяна стала перед столом, раздумывая:

– Вино и конфеты… – она забрала у Дуни коробку, которую та рассматривала, держа в руках и читая всё, что на ней написано, – возьмёте, када поедете обговаривать свадьбу. Банки и колбаску прибережом до свадьбы. Шоколад отдадим Захару. Пойдёт на свидание, будет, чем угостить Ленку. Девки это любят. Рыбу, жаль долго не пролежит, и всё остальное счас съедим, всё-таки Пасха, большой праздник.

Ульяна сложила в фартук банки и колбасу, подошла к буфету, открыла его ключом, убрала всё туда, достала начатую бутылку водки и снова заперла.

– Это нам с тобой, празник отметить, – она поставила бутылку на стол, – А вот ты, Петя, про мою главную-то просьбу забыл.

– Точно. Забыл, – Пётр поспешно поднял лежащее на сундуке пальто и достал из кармана бутылку с водой заткнутую бумажной пробкой, – Не пролилась, слава богу. Получи, Ульян, что просила.

Ульяна взяла бутылку, вытащила пробку, перекрестилась и приготовилась отпить глоток:

– Фу, водкой пахнить. Не догадался чистую посудину найти или эту, хотя б сполоснул.

– Сполоснул… Ты что говоришь? Где мне в церкви споласкивать? Святой водой что ли, шоб поп крестом огрел, – после этих слов Петра дети расхохотались, не в силах удержаться от смеха.

– Циц! – пригрозила Ульяна. – Не поп, а батюшка. Безбожник.

Она заставила детей отпить из бутылки по глотку и предварительно трижды перекреститься.

– Почему безбожник? Можить я самый верущий и есь. Можить боле попа твово верую, – Пётр повернулся в сторону иконы Казанской божьей матери и перекрестился, – Батюшка у меня один, отец мой родный Сергей Парамонович, царствие ему небесное.

Огонёк на лампадке заколебался, придавая образу обманчивые признаки живого человеческого лица.

– А в школе учут, что бога нет, – встряла в разговор Дуня.

– Состарисся, помрёшь, в ад попадёшь и узнаешь тогда, есть бог или нет, – Ульяна, наливая воду на ладонь, побрызгала во все углы горницы и протянула бутылку Петру, – Испей тож глоток.

– Я уже сегодня пил, – хотел было отказаться Пётр, но внемля просьбе Ульяны всё ж выпил, – Прости господи, – и он трижды перекрестился.

Все уселись за столом, предвкушая праздничный обед.

– Ну, ты мамка и жадна.

– Я, Греня, не жадна. Ко всему надо относитца беряжливо и в еде умеренность знать, а иначе по миру пойдёшь милостыню просить. Вот так-то, сынок. Ты весь в батьку, всё готов растранжирить или в карты проиграть, не то што Захарка – он в меня.

– Почему проиграть? Держи, – и Пётр достал из-за пазухи перевязанную верёвочкой внушительную пачку денег. – Это называется проиграть? Бери, спрячь, у тебя точно целее будут.

Ульяна, взяв деньги, быстро вышла за дверь.

– Какова баба, даже нам не доверяить. Ежели прикинуть, можить и правильно. Чёрные денёчки могут наступить, когда их совсем не ждёшь. И они наступят. Скоро наступят. Верно говорю.