Глава 3

Кира

В мире было очень мало вещей, которые Кира любила больше одиночества. Например, черный кофе натощак. Хотя такой завтрак почти не содержал калорий, Кире хватало его до обеда. И это несмотря на то, что здесь, в Академии, обед был поздним.

К сожалению, самого желанного компонента этого завтрака – одиночества – Кира давно лишилась. Выносить еду за пределы столовой запрещалось. Хотя многие студенты не соблюдали это правило, Кира не хотела лишний раз привлекать к себе внимание. Поэтому каждое утро сидела в переполненной столовой.

Часто к гаму, звону посуды, и топоту сотен ног примешивалась тревога, с какой Кира боялась опоздать на первое занятие. Но сегодня, в погожее утро конца сентября, Кира никуда не спешила. По пятницам у нее не было первого занятия.

С мыслями о том, что ближайшие полтора часа можно никуда не торопиться, Кира пила кофе так долго, что он остыл. Она хотела взять еще одну чашку. Но тут за продолговатый стол, где Кира сидела сама, опустился Киса. В его руках был поднос со стаканом и тарелкой, где с горкой лежало жареное мясо.

– Бодрого утречка! – сказал он.

Кира лишь кивнула. Знала, что разговор в любом случае завяжется, поэтому не смела начинать его раньше времени.

Однако, Киса больше не говорил. Набросился на еду, как кот, которого хозяева бросили на неделю. Наблюдая за ним, Кира сделала что-то совершенно необычайное – заговорила первой.

– Это все тебе?

Киса оторвался от еды и прищурился.

– Сказала бы, я и тебе взял… Одним кофе сыт не будешь.

– Это второй, – сказала Кира, как будто не поняла, что Киса имел в виду.

Тот глянул на нее, но ничего не сказал. Затем отпил из стакана и вернулся к мясу. Смотреть на него во время еды было противно, но Кира поймала себя на том, что улыбается.

– Ты пьешь молоко и ешь мясо?

Киса поднял взгляд и, убедившись, что это вопрос, сказал:

– А я что, виноват, что это самая вкусная еда?

Кира и не спросила бы ничего, если бы хоть раз увидела на тарелке Кисы что-нибудь другое.

Он повадился садиться с ней каждое утро. Сперва Киру это злило. Потом раздражало. А сейчас она даже нервничала, если Киса долго не являлся на завтрак.

– Это не очень сбалансированно, – сказала Кира.

Она и сама питалась не очень-то правильно. Взять хотя бы завтрак. Вот и Киса оскорбился. Правда, про кофе Киры ничего не сказал. А начал объяснять:

– Что же несбалансированного? Мясо – это белок, правильно? Правильно. Молоко по большей части углеводы, правильно? Правильно. Ну а жиры есть в масле, на котором мясо жарилось! Улавливаешь?

Кира улавливала, и даже не спорила с Кисой. Она понимала, что где-то в его логике была ошибка, но не смогла сразу ее найти. К тому же Киса выглядел так, словно не миску мяса ел с утра, а ложку йогурта. И это был самый сытный прием пищи за день.

– Как это? – спросила она.

Киса посмотрел на Киру с недоумением. Только сейчас она вспомнила, что Киса не следил за ходом ее мыслей хотя бы потому, что она их не произносила.

– Как жарится мясо? – спросил он. – Ну, смотри, берется барашек…

– Нет, – сказала Кира, даже не вспомнив улыбнуться. – Как так получается, что ты ешь, как слон, а выглядишь, как…

Кире очень не хотелось делать Кисе комплименты. Его самооценка и без того была так высоко в поднебесье, что ее не достали бы даже воздушные. Но Киса и так все понял. Он хмыкнул, отложил вилку и, утерев губы ладонью, спросил:

– Как есть и не толстеть, если ты Земля?

Кира кивнула. Постаралась сделать это словно бы нехотя. Как будто ей вообще не было дела до своего веса. Но реальность такова, что, сколько не голодай, если ты Земля, стройным тебя никогда не опишут.

– Все очень просто, – сказал Киса. – Нужно, чтобы твоя мама была Весами.

– Что? – воскликнула Кира.

Даже кружку перевернула. Благо, та была пустая. Кира со стуком поставила ее донышком на стол. А когда подняла взгляд, увидела, что Киса все это время пил молоко, и смотрел на нее, чуть прищурившись.

Она видела, что тот знает, какой вопрос она хочет задать. Видела, что и ответ на него у Кисы есть. Однако, Кира ждала. Думала: либо сама сейчас поймет, либо Киса не выдержит и первым заговорит. Но тот, кажется, решил выпить как можно меньше молока за как можно большее время. Поэтому Кира все же заговорила:

– Если ты Козерог, значит, кто-то из твоих родителей Козерог. Если мама Весы, значит, Козерог папа. Вопрос: как так, если эти знаки плохо совместимы?

Киса уже ерзал на стуле – ему не терпелось ответить. Кира вдруг осознала, откуда у него замашки воздушных. Это было очевидно, но все же непонятно, пока не спросишь.

– Да к черту совместимость! – воскликнул Киса. – Я тебе скажу, как в паре определить совместимость! Надо посмотреть, смеется ли мама с папиных шуток! Вот тебе и совместимость! Такое больше любого гороскопа говорит!

Киса умолк резко. Затем приложился к стакану с молоком, и осушил его за два глотка. Он выглядел злым, но Кира понимала, что не из-за нее. Даже не из-за ее вопроса – тот был вполне естественным. Просто, кажется, Кису выводило, что все сомневались в истинности любви его мамы и папы.

У Киры семья была классической, как у большинства ее знакомых в части Земли. Мама Козерог, папа Телец, и трое детей: старшая Кира, и младшие брат с сестрой, где один пошел в папу, а вторая – в маму. Так что услышать, что у кого-то ситуация иная, было как минимум интересно.

Кира откинулась на спинку стула, сложив руки на груди, и всмотрелась в Кису пристально, как некогда он смотрел на нее, ожидая вопрос. Она словно по-новому его изучала. Смотрела будто с бо́льшим уважением.

Отставив стакан, Киса почувствовал своим долгом сказать:

– Кстати, они развелись.

Прозвучало так пронзительно печально, что Кира не сдержала смех. Киса не оскорбился. Ему как будто самому смешно было. Наверное, развелись его родители так давно, что это его уже не тревожило. Однако, словно для протокола, он сказал:

– Ничего смешного!

– Да я не с того, – сказала Кира, угомонившись. – Просто можно было догадаться: ты выглядишь, как человек, которому не хватает внимания.

Вот тут Киса уже оскорбился. Может, в шутку, как обычно. А, может, взаправду. Он расправил грудь, натягивая жилетку, отчего та едва не лопнула. А потом заявил:

– Это ты о чем?

– Ну, ластишься ко всем, как бродячий кот.

Киса фыркнул – ну точно бродячий кот.

– Просто чтобы ты знала, – сказал он. – Я такой не со всеми… Только с девчонками.

Кира вскинула брови. Немного потомив ее тишиной, Киса собрал посуду на поднос, захватив даже чашку Киры, а потом сказал:

– Просто жил с папой. Мама ушла. Вот и тоскую по женскому вниманию.

Он говорил это так задорно, что иного ответа, кроме как смеха, Кира и не могла дать. Засмеявшись, она едва различила его последние слова:

– Все-таки она воздушная особа… Я бы даже сказал ветреная.

Затем Киса ушел, оставив Киру в одиночестве, которое было уже скорее тягостным, чем желанным. Он забрал смех – Кира прекратила заливаться, едва потеряла его спину в толпе людей, которая становилась все меньше.

Вот-вот начиналось первое занятие, и студенты спешили на нее. Кто с тревогой – первокурсники. Кто нехотя – все еще первокурсники. Кто с показушным безразличием – те же первокурсники. Кто без особых эмоций – студенты со второго по последний курс.

Кире занятия казались скучными. Интересным было лишь взаимодействие стихий. Особенно с огнем. Но таких занятий было всего три в неделю. На остальные можно было и не приходить. Только Кира все равно являлась на все, хотя мало четверокурсников отличались такой прилежностью.

Решив, что раз спешить некуда, Кира поднялась, чтобы взять еще одну порцию кофе. Нанюхавшись жареного мяса с подноса Кисы, Кира чувствовала, как урчит желудок. Нужно было перебить это мерзкое чувство.

Людей стало совсем мало. Кира думала, что, когда она справится с кофе, в столовой уже никого не будет. Однако, кое-кто оставался. Например, тот, кто позвал ее:

– Земля!

Кира уже закончила с кофе, и повернулась, чтобы вернуться к столу. Она надеялась, что это не к ней, но понимала, что ошибается. Потом снова ошиблась – надо было не обращать внимания.

На раздаче слева от нее стояла компания рыжих. Незнакомые. Вообще, Кире все рыжие были на одно лицо. Но этих она точно раньше не встречала.

Один из парней кивнул ей и сказал:

– Это твой завтрак?

Кира глянула на кофе, словно впервые его видела. Хотя в Академии кофе был вкусным, Кире захотелось выплеснуть его этому парню в рожу. Он пока ничего ей не сделал. Но Кира уже выучила этих огненных. Поднеси к ним спичку – и пожара не миновать.

Да, можно было не подносить спичку. Можно было вот на этом закончить. Но тут вмешался второй огненный:

– Да ладно тебе, не старайся! Все равно никогда не похудеешь.

Кира уговаривала себя, что ей нравится, как она выглядит, что ее тело красивое, по крайней мере по канонам Земли. Но как же досадно становилось, когда кто-то такой по природе поджарый говорил ей меньше есть.

Не сознавая, что делает, Кира вскинула руку.

Песка в столовой было достаточно: грязи, которую занесли на ботинках, пыли, которая влетела через приоткрытые окна. Так что, когда Кира захотела, чтобы эти уроды перестали на нее смотреть, они больше не могли этого делать.

– Сука! – заорал один.

Его поднос с глухим стуком упал на пол – так быстро этот парень поднес руки к глазам, чтобы попытаться их вытереть.

– Нельзя! – заорал второй. – Нельзя использовать силу на других студентах!

Он тоже тер глаза, пытаясь очистить их от песка. Оба жмурились, растирая по лицу грязь и слезы, поэтому ни один, ни второй не заметили, как Кира ухмыляется.

– А то что? – спросила она, поднеся чашку ко рту.

Но кофе так и не глотнула. Не потому что заметила там песок. А потому что на плечо легла горячая ладонь.

Сосредоточившись на пакости, Кира не заметила, что все время рядом с ней кто-то стоял. Почувствовав на плече эту тяжелую руку, Киру обуяло такой тревогой, что она услышала, как колотится сердце, хотя в столовой еще было шумно.

Она медленно развернулась. Потом так же медленно подняла голову. Встретившись со взглядом зеленых глаз, особенно ярких на контрасте с медными волосами, Кира сглотнула ком в горле.

– А то придется писать объяснительную, – ответил на вопрос Киры, который она уже и забыла, сам ректор Академии.

***

В кабинете ректора было очень жарко, но Киру все равно било дрожью.

– Первая объяснительная, считайте, я вас просто пугаю.

Кира хотела сказать, что она и так боится его до ужаса без всяких объяснительных. Но сдержалась – продолжила в сотый раз выводить на листке черной ручкой, что клянется больше никогда не использовать свою силу во вред, особенно в стенах Академии, особенно на других студентах. Кажется, все это он придумал лишь для того, чтобы подольше говорить с ней этим угрожающим шепотом.

– Вторая объяснительная идет как серьезное предупреждение.

Кира кивнула, не отрываясь от листка. От усердия она даже кончик языка высунула, но тут же спрятала его, подумав, что выглядит глупо.

– Третья – это последнее предупреждение.

Снова кивнув, Кира расчеркнула свою подпись и пододвинула объяснительную к ректору. Листок проехал по гладкому столу, заваленному стопками папок и бумаг. Забирая объяснительную Киры, ректор так резко схватился за нее, что задел какую-то другую бумажку. Кира глянула на нее, просто потому что та была такой ярко-белой, на фоне такого темного стола. Она ее не интересовала, лишь взглядом зацепилась за «выбор» в заголовке.

Тут же вниманием Киры снова завладел ректор. Он накрыл ту бумагу ладонью и задвинул ее за стопку документов. А затем, глядя прямо Кире в глаза, заговорил спокойным тоном, который, однако, сочился угрозой:

– А потом вы вылетаете из Академии.

Кира едва сдержалась, чтобы не спросить, почему тогда Киса до сих пор здесь числится. Он уж точно за четыре года безобразничал больше трех раз.

Но своих не сдают. Так что Кира прикусила язык, стараясь не рассмеяться, и даже не улыбнуться.

Ей и смешно-то не было. Она все еще дрожала. Просто нервная система истощилась. Казалось, с завтрака прошло несколько часов, хотя Кира еще чувствовала на языке привкус кофе. Время тянулось, пока ректор вел ее в свой кабинет в тишине коридоров Академии, какая бывает лишь во время сонного первого занятия в пятницу. Так что теперь Кире хотелось посмеяться. Хотя бы с того, как солнечный зайчик прыгал по шевелюре ректора, окрашивая ее в светло-рыжий, почти оранжевый. Забывшись, ректор отмахивался от него, но зайчик не упрыгивал.

– Вы меня услышали?

Кира кивнула так резко, что хрустнула шея. Она скривилась. А ректор почему-то ухмыльнулся – верно, подумал, что это она его так испугалась.

– Я могу идти? – спросила Кира.

Голос показался незнакомым – слишком высокий. Кире не нравилось, что, сама того не сознавая, она так перепугалась. Подумаешь, попалась на баловстве – с кем не бывает? Тем не менее Кира чувствовала, как трясутся коленки. Она ненавидела свое тело за то, что оно боится, хотя разум кричал, что ничего уж такого непоправимого не произошло. Подставляться всегда обидно. Но одно дело сделать что-то воистину плохое и понести наказание, и другое – вот так по-глупому оплошать.

– Вы меня услышали? – повторил ректор.

Кире захотелось его перекривить. Но язык не слушался. И правильно делал. Единственное, что он позволил сказать Кире, это:

– Да.

Теперь ректор кивнул и Кира поняла, что наконец-то свободна.

Поднявшись, Кире захотелось ударить ногой в пол. Злилась она не на ректора, а на саму себя. Надо же было так подставиться!

Но не успела она сжать кулаки, чтобы не разрыдаться прямо в кабинете, как дверь распахнулась. Дохнуло прохладой коридора. А вместе с тем резким, но приятным запахом пепла.

– Пап, я…