Морен поморщился, Милан покраснел, а Дарий широко ухмыльнулся.

– Чего гадать? Скоро сам увидишь.

Истлав стоял в стороне и вёл негромкий разговор с Нежданом. Морен попытался подслушать их краем уха, но обсуждающие русалок и бобра Охотники не давали разобрать ни слова, и он вскоре сдался.

– А ты, значит, с русалками встречался? – обратился он к Дарию, бросив попытки уловить хотя бы тему, которую задал Истлав.

– Приходилось. Они и в самом деле разные… – певуче произнёс молодой Охотник, словно находил забавными их поход и таящуюся в реке опасность.

Едва окончив разговор, Истлав вернулся к ним, взобрался на коня и велел двигаться дальше.

– До рассвета не так много времени, – напомнил он, – так что нужно поспешить.

Его примеру последовали остальные. Но прежде чем тронуться в путь, Морен предложил:

– Давайте я отправлюсь вперёд и проверю местность. Один быстрее управлюсь и смогу обойтись без боя. А если впереди опасность, мы просто обогнём её.

– Нет, – отрезал Истлав. – От меня ни шагу. Доверия к тебе у меня нет, и мы не избегаем боя с нечистью. Чем больше их отправим на тот свет, тем больше спасём опороченных душ.

– И потеряем время. В вашем отряде совсем мальчишки. Хотите ими рискнуть?

– Они знали, на что шли. Никто не идёт в Охотники против воли.

Морен бросил взгляд на братьев, что слушали их разговор. Оба казались потерянными, сбитыми с толку. Неждан смотрел с обидой, Милан весь сжался в седле, неловко и стыдливо перебирая поводья в руках. Михей буравил спину Истлава взглядом, обратив на него своё раздражение, а Дарий по-прежнему натягивал улыбку, и тени которой не было в его глазах.

Вряд ли хоть один из них стал служителем Единого Бога добровольно. Охотников набирали из детей-сирот, которых приносили в Церковь, когда больше некуда деть. У беспризорников и оставшихся без родителей мальчишек было лишь два пути: примкнуть к Единой вере и стать монахом или Охотником либо жить на улице, сбиваясь в стаи, голодать и воровать. И ещё неизвестно, что лучше, ведь приняв красные плащи или белый сан, они отдавали свои жизни и волю Церкви. Странно, что Скиталец знал об этом, тогда как Истлав – нет.

«Не мог не знать. Он лишь оправдывает выбором своё безразличие», – Морен сделал выводы, но упрямо стоял на своём:

– Мы потеряем время. Ночь и так коротка. Лучше избежать боя.

Истлав задумался ненадолго и медленно кивнул.

– Твоя правда, – выдавил он с неохотой и повернул голову к остальным. – Дарий, возьми Неждана и Милана, пойдёте вдоль берега. А мы втроём отправимся через лес, держа реку в поле зрения. На открытой местности безопаснее, как только заметите, что лошади занервничали, – уходите в лес. Мы пойдём впереди и расчистим для вас дорогу. Если не справимся, выживший вернётся к вам и проложите другой путь. Так если и попадём в засаду, то не все разом, и кто-нибудь обязательно дойдёт до цветка.

– Я предлагал не это, – процедил Морен сквозь зубы, чувствуя, как его трясёт от злости.

– Но я решил так. От меня ни шагу. Идём.

Судя по лицам, никто не остался доволен озвученным планом, но, понурив головы, отряд разделился, и Истлав повёл Морена и Михея в чащу. Под лесным пологом вновь пришлось разжечь факелы. На сей раз почётная обязанность освещать дорогу и ехать впереди остальных выпала Михею. Ругаясь и чертыхаясь себе под нос, он далеко не с первого раза высек искру из огнива, а когда огонь занялся, игра колышущегося на ветру света превратила лес в пристанище теней.

Чёрные ветви деревьев словно множились, паучьими лапами растягиваясь по земле, и окутывали путников своей паутиной. Иногда от дуновения ветра листва отвечала шуршащим стоном, что словно волна растекался над головами. Пламя дрожало, и тени деревьев также приходили в движение, тянулись к всадникам, поглощая их силуэты на земле. Обман зрения, однако корни под ногами сливались с тёмным отражением на лесной подстилке и тропе, становясь практически неразличимыми. Конь Михея оступился, провалившись задним копытом в овраг, и того знатно подкинуло в седле. Он удержался, но разразился бурной бранью. Голос его эхом пронёсся меж деревьев, побуждая к ответу сов и спящее до того вороньё.

– Чёрт бы их побрал! – в сердцах воскликнул Михей, испугавшись, когда на его брань воем откликнулись волки. Их протяжная песнь звучала где-то вдали, но лесное эхо легко могло обмануть, сделав далёким близкое. – Мы ж сгинем в этом лесу!

– Не поминай чертей почём зря, – вспомнил Истлав старую присказку и тут же зачем-то пояснил: – Беду не кликай.

Река Тишья лежала по правую руку от них, и сквозь деревья порой пробивался отражённый от неё лунный лик, сверкающий, как россыпь звёзд морозной ночью. Только так и удавалось держаться направления, не заплутав во тьме и чащобе. Когда река пропадала из виду, Истлав приказывал взять правее и они разворачивали коней, лишь бы не потерять ориентир. Животные оставались удивительно спокойны. Воспитанные и выращенные в стенах Церкви под нужды Охотников, они с жеребячества приучались не бояться нечисти, но всё равно рядом с проклятыми их инстинкты должны будут взять верх. Морен всё вглядывался в реку, ожидая, когда та начнёт шириться и вдали покажется зелёный островок. Однако те лоскуты водной глади, что мелькали меж ив и тополей, оставались слишком малы, чтоб он мог разглядеть противоположный берег.

По лесу дуновением ветра пронёсся шепоток, точно детский, мальчишеский смех. Разом, словно со всех сторон, отозвалось эхо – и новые голоса вторили ему. Они звучали по-иному, но всё так же смеялись над ними. Всадники резко остановили коней, лошадь Морена тряхнула гривой и недовольно фыркнула, но страха не выказала. Лишь когда всадник её ощутил тревогу, мурашками пробежавшую по спине, она занервничала и переступила с ноги на ногу. Кони Охотников повели себя точно так же.

Михей завертел головой с широко распахнутыми глазами, точно потревоженный сыч, но Истлав остался спокоен и собран. Колкий, внимательный взор его был направлен в чащу. Морен осмотрелся и тоже вгляделся во мглу впереди них. Смех раздался вновь – волной пришедший издали, он будто бы накрыл их, зазвучал со всех сторон, близко и далеко одновременно. И позади, и впереди, и со стороны реки, и со стороны леса – отовсюду лились смеющиеся, потешающиеся над ними голоса. Морен силился разглядеть во тьме кроваво-красные угольки глаз, но ничего не видел. Кто бы ни настиг их, он хорошо прятался.

– Что это?! – воскликнул, не выдержав, Михей. – Почему я ничего не вижу?!

– Тихо, – оборвал нарастающую панику Истлав. – Они чуют страх, как собаки.

– Кто они?!

– Черти, – ответил Морен. – Анчутки. Бесенята. Называй как хочешь.

Михей побелел. Истлав бросил беглый взгляд на Морена, но ни слова не сказал против. Знал ли он, кто́ ждал их в этом лесу, для Морена так и осталось загадкой. Михей же пребывал в ужасе.

– Я думал, это деревенские байки, – выпалил он, теряя голос.

– Когда-то и русалки были байками, – спокойно произнёс Истлав, всё так же всматриваясь во тьму.

Смех повторился, окружил их, зазвучал громче. Теперь уже и лошади заржали нервно, попытались отступить. Оставаться на месте становилось опасно. Морен достал меч, глаза его уже давно горели алым, но всё равно не могли углядеть бесенят. Твари знали, как прятаться.

– Нужно двигаться дальше, – сказал вдруг Истлав, когда отголоски смеха затерялись и стихли среди деревьев. – Мы тратим время.

– А если они нападут?!

– Черти не нападают в открытую, – начал объяснять Морен. – Они дурят, водят несуществующими тропами, заманивают в ловушку. Пугают, как сейчас. Но в прямом бою почти безобидны.

– Почти? – не унимался Михей.

– Отпор дать не смогут, но пытаться будут до последнего.

– Едем, – приказом оборвал их Истлав.

Он подстегнул жеребца, и тот нехотя тронулся с места. Вороной конь Михея противился сильнее – прижав уши, он тряс головой, будто пытался скинуть с себя уздечку, но пошёл вперёд, понукаемый всадником. Гнедая Морена оказалась послушнее, однако тоже недовольно фыркала, когда её погнали с места. Животные чуяли опасность и не желали повиноваться. И всё же спустя время будто смирились со своей участью, поутихли. Смех в листве тоже оборвался, стоило зайти дальше в лес, но Морен оставался насторожен, зная, что это лишь начало, – черти не отстанут так легко. Однако пока он мог лишь гадать, что́ они придумают для них, дабы заманить в ловушку.

– Надо предупредить остальных, – предложил Морен.

– Здравая мысль, – согласился Истлав. – Михей?

– Я от вас не отойду! – воскликнул тот с бешеными от страха глазами.

– Значит, сами управятся. С чертями сладить не так уж и сложно.

«Да что ж ты в меня вцепился, как собака в кость?!» – внутри Морена клокотала злость, но он удержал её в узде и лишь взглядом прожёг спину Истлава. Тот будто чувствовал, как он хочет отделиться от них, и не давал и шагу ступить без его надзора.

Справа и слева вдоль всей тропы одна за другой вспыхнули тени. Словно зажжённый огонёк поднялись они над землёй во весь рост: мужчины и женщины, дети и старики. Лиц не разглядеть – тени были черны, и даже лунный свет лишь очерчивал контуры рук, ног, одеяний, но не давал всмотреться в них. Конь Михея встал на дыбы, заголосил от страха. Михей силился успокоить его, однако и сам казался бледным, как берёзовая кора. Жеребец Истлава тоже рвался, исходил хрипом, а тот, не замечая будто, оглядывался по сторонам, лишь повод натягивал всё сильнее. Тени не двигались, но шепоток десятка голосов прокатился по толпе, вот только Морен не разобрал слов.

– Они ненастоящие! – крикнул он, силясь утихомирить и свою лошадь – та обезумела не меньше, чем вороной Михея. – Это морок, обман!

– Откуда ты знаешь?! – пытался перекричать лошадиное ржание Михей. – Чего с конём тогда?!

– Они и на них морок насылают! Кто знает, что они видят!

Истлав вскинул арбалет, выстрелил в одну из теней, но болт прошёл насквозь и всколыхнул кусты позади. Фигуры остались неподвижны, а Истлав опустил оружие.

– Вреда не причинят, надо ехать дальше, – велел он.

– Да как не причинят-то?! Я не могу коня успокоить и едва слышу вас за этими голосами! Заткните их!

«Голоса?..» – Морен вновь огляделся в поисках угольков глаз, что выдали бы чертей. Никаких голосов он не слышал, лишь смех ещё в самом начале и шепотки, уже давно утихшие. Значит, черти выбрали себе жертву и нацелились на неё. Нужно было как можно скорее найти их и прикончить, пока они не свели Охотника с ума. Пытаясь удержать обезумевшего коня, Михей выронил факел, и тот потух под копытами.

Ночной мрак поглотил всадников, тени словно бы стали гуще. Миг – и фигуры приблизились, окружили их. Руку протяни – и дотронешься, захотят схватить – и уйти не сумеешь. Истлав выстрелил снова, и снова болт прошёл насквозь, вонзившись в дерево. Морен вертел головой во все стороны, всматривался в ветви, подлесок, кустарники и речную гладь меж деревьев, но никак не мог отыскать спрятавшихся за мороком бесенят. Нужно было срочно что-то предпринять, пока…

Земля под ногами пришла в движение, точно черви разрывали её. Десятки, а то и сотни рук, как из могил, потянулись к лошадям. Они хватали их за ноги и хвосты, и Морен ясно ощутил, как что-то обвило его стопу, сжалось на щиколотке и потащило вниз. Ведомый вспыхнувшим страхом, он замахнулся было, желая ударить мечом, но в последний момент вспомнил, с кем имеет дело, и только дёрнул ногой, смахивая с себя наваждение. Лошади брыкались, топтались, трясли головами и ржали, напуганные пуще всех. Удержаться в седле стало по-настоящему сложно. Морен видел, как Истлав махал мечом, отгоняя тянущиеся к нему кисти, но никак не мог попасть, потому что конь под ним то вскидывал копыта, то вставал на дыбы. А вот клинок Михея нашёл цель. Когда он ударил по торчащей из земли руке, брызнула алая кровь. Вороной зашёлся истошным, надрывным верезгом и повалился наземь – Михей едва успел выпрыгнуть из седла. Задняя нога жеребца оказалась перерезана, и кровь толчками лилась из раны.

– Что за чертовщина?! – взревел Михей, но голос его едва мог перекрыть ржание лошадей.

Истлав, теперь и сам не менее бледный, прокричал:

– Добей его! Всё равно уже не поможем.

Морену очень хотелось отпустить лошадей и дать им унести их отсюда. Но если кони рванут во весь опор через лес, низко склонённые ветви могут отсечь всадникам головы. Прикинув варианты, Морен спрыгнул на землю и хлопнул лошадь по заду. Та стремглав сорвалась с места и умчалась в чащу не разбирая дороги – туда, где углядела брешь меж теней и деревьев. Смех зазвучал вновь, одновременно отовсюду – черти заманили их в ловушку и теперь затягивали силки. А руки из земли продолжали рвать одежду и хватать за ноги. Истошное ржание вороного оборвалось – Михей сумел добить его с удара, но Морен не видел это, лишь слышал – занятый поиском чертей, он не следил за тем, что делают остальные. Избавиться от морока и наваждения можно, лишь зарубив того, кто его наслал. И тут он догадался.

Стоя спиной к Охотникам, он вынул из поясной сумки бутылёк с настойкой из полыни – надёжным средством от любой нечисти. Обычно он смазывал ею меч, но сейчас приспустил маску и влил содержимое в рот почти до дна. Полынь жгла нёбо и язык, разъедала щёки изнутри, от боли слезились глаза, но Морен знал – терпеть недолго. Он прыснул настойкой себе под ноги, обрызгав тянущиеся к нему руки, и по лесу разнёсся вой.

Морок спал, вылезшие из-под земли конечности исчезли, а на их месте появилась троица чертей. Мелкие, заросшие спутанными волосами, похожие на людей, но со свиными копытцами вместо ног и рылами вместо носов, они визжали и извивались под жгучей полынью, и именно их руки тянули Морена за сапоги и одежду, а остальные, неосязаемые, лишь пугали и путали глаз. Без жалости он перерубил всех троих ударом меча, и визг прекратился.

Смех, до того плясавший в ветвях, затих. Фигуры-тени исчезли, словно дым, развеянный ветром. Морен натянул маску и обернулся к остальным – Истлав усидел в седле, и под ним лежал ещё один чёрт, насмерть затоптанный конём. Руки ушли в землю так же, как и появились, последняя волна то ли шёпота, то ли смеха разнеслась по лесу и утихла где-то вдали, долетая до них лишь отголосками эха. Оставшийся при них жеребец успокоился и затих. Михей затравленно озирался, держа перед собой меч, но всё уже закончилось.

– Ушли, – подытожил Истлав.

– Ещё вернутся, – произнёс Морен. – Так просто не отстанут.

– И что же делать?! – взревел Михей. – Мы остались без лошадей!

– Пешком пойдём.

Истлав тяжело дышал, высоко вздымающаяся грудь и налипшие на лоб волосы выдавали, сколь непросто ему дался бой, но он сохранил хладнокровие и строгую сталь в голосе.

– Моя кобыла вернётся, если я позову, – обратился к нему Морен, – но мне нужно время.

– У нас нет времени. Летняя ночь коротка, а ночь Купалья и того короче.

– Тогда ступайте вперёд, а я догоню, как только окажусь верхом.

Морен говорил твёрдо, давая понять, что больше идти на поводу у Истлава не намерен. Они сцепились взглядами, точно каждый проверял другого на прочность и упрямство. Глаза Морена уже не горели алым, угасли, как только отступили черти, но Истлав, вероятно, помнил, кто перед ним и на что он способен. Верил ли в рассказы и сказки о Скитальце – уже иной вопрос.

– Ладно. Михей, оставайся с ним, всё равно безлошадный, а я поеду вперёд. Не сыщете меня – возвращайтесь к Дарию.

Михей аж воздухом поперхнулся от возмущения и гнева, но и сказать ничего не успел – Истлав тронул коня в бока, и тот сорвался с места, сразу переходя на рысь. Морен глядел ему в спину и диву давался, насколько же этот человек упрям и самоуверен.

«Или настолько уверен в своём боге? Неужто верит, что тот его сохранит?» – подумал он ядовито.

Михей воззрился на него и недовольно засопел, ноздри его раздувались от гнева. Не обращая на него внимания, Морен громко свистнул и устремил взгляд в чащу – туда, куда дала дёру его лошадь.

– И что дальше? – спросил Михей. – Что будем делать?

– Я буду звать свою лошадь, пока не откликнется. Если нет – сверну к реке, как и советовал Истлав. Если идти вдоль неё, то не заблудишься.

– Но там русалки! Ты сам говорил…

– Меня они не тронут. За тебя не ручаюсь.

Михей открыл было рот, чтоб возмутиться, но Морен вновь свистнул. Язык всё ещё жгло после полыни, и вкус крови ощущался во рту, но боль казалась меньшей из бед. Когда он прервался, чтоб отдышаться, Михей заговорил вновь:

– Что за проклятые твари?

Морен обернулся и увидел, как Михей поддел носком сапога убиенного чёрта. Перевернул его на спину, вгляделся в лицо и поморщился от омерзительного вида.

– Вся нечисть из людей появляется, – продолжил Охотник. – Так от чего эта?

– От хмеля. Если пить без меры, рано или поздно станешь как они.

Михей посерел.

– Шутишь, что ли?

– Похоже, что шучу?

– Твоей рожи не видно, попробуй пойми, что у тебя на уме.

– Я не умею шутить.

Он свистнул ещё раз, но, как и прежде, лишь тишина была ему ответом. Когда черти отступили, лес вновь наполнился звуками ночных птиц и копошащихся в подстилке тварей, но на клич никто не отзывался. Поразмыслив, Морен решил, что будет лучше объяснить Михею, с чем предстоит иметь дело.

– Черти слабые, мелкие и трусливые, но страсть как любят потешаться над людьми. Они насылают морок, внушают дурные мысли, путают и обманывают. Будучи неспособными побороть человека силой, они заводят его в ловушку, вынуждают калечить самого себя, доводят до самоубийства, и всё ради забавы. Не верь своим глазам и мыслям – это первое правило, если столкнёшься с ними. Второе – помни, что вред они тебе причинить не могут, только чужими руками.

– Чужими руками – это как?

– Как ты своему коню сухожилия перерезал.

И снова свист, и снова без ответа. Морен выругался под нос, начиная думать, что лошадь к нему уже не вернётся – волки задрали или в овраг угодила. Вздохнув, он залез в поясную сумку и извлёк оттуда бутылёк с отваром. Покопался ещё, но больше сыскать не удалось. Всего один, слишком мало. Прочие остались в седельных сумках, а этого на двоих не хватит. Отдать Михею или самому выпить? Поразмыслив, Морен протянул бутылёк Охотнику, но тот не принял его и даже руки не поднял.

– Что это? – спросил он.

– Отвар из марьянника. – Увидев непонимание на его лице, Морен добавил: – Иван-да-марьи. Поможет очистить голову и защититься от чертей. Пока не пропотеешь, никакой морок не страшен, да и после мысли твои им будет сложнее путать.

– А сам чего не пьёшь?

– У меня всего один.

– Ну уж нет, – усмехнулся Михей криво. – Я твою отраву пить не стану. Либо сам глотни для начала.

– Я проклятый, на меня оно иначе подействует.

– Ничего, я уж выводы как-нибудь сделаю.

И он сложил руки на груди, показывая, что намерен ждать. У Морена челюсти свело от злости. Мирило с ситуацией лишь то, что он и так собирался отвар выпить, иначе черти и до его разума доберутся. Отвернувшись от Михея, он приспустил маску и сделал осторожный глоток. Ещё не зажившие раны во рту отозвались новой вспышкой боли, а когда отвар потёк по горлу ниже… Желудок скрутило, он закашлялся и выперхал в ладонь сгусток чёрной крови. Да уж, отвар очищал так очищал. Вернув на лицо маску, Морен протянул Михею остатки отвара, но тот брезгливо поморщился и отступил.

– Думаешь, теперь я эту мерзость в рот возьму? Не надейся даже!

– Я же сказал, – прохрипел Морен, всё ещё чувствуя, как саднит горло. – На меня иначе действует.

– Да плевать мне!

Больше Морен не стал спорить. Отвернувшись вновь, опершись свободной рукой на ивовый ствол, он допил отвар. Закашлял с новой силой, но на этот раз удержал проглоченное в желудке. Перевёл дух, свистнул ещё раз, так и не дождался ответа и, отчаявшись дозваться лошадь, резко развернулся и направился в сторону реки. Михей обомлел, хлопнул глазами пару раз и кинулся за ним, причитая на ходу:

– Э, эй! Ты куда собрался?

– К реке, говорил же.

– А меня здесь бросить хочешь?!

– Отчего же, ступай за мной. Только слушайся, когда я говорю.

– Почему я должен тебе подчиняться?!