Глава 2

– Прекрасно выглядишь! Моя коллега к концу срока так отекла, что стала похожа на надутую перчатку, – щебетала Ира, подружка школьных лет, при встрече за столиком кафе. – Вы уже обставили детскую? Думали, как назвать? У тебя ведь мальчик… Мальчик?

Наташа в принципе не поддерживала повышенное внимание к ее положению, а сейчас, болея новостью о фестивале, она спешно, почти бесцеремонно скомкала тему материнства. В ней клокотало желание заручиться чьей-нибудь поддержкой в намерении поехать в Сочи.

– Фестиваль художников? С чего вдруг ты туда сорвешься? – удивилась Ира, выслушав Наташин сбивчивый рассказ. – Что муж говорит?

– Я у него пока не спрашивала…

– Не думаю, что ему сильно понравится. – Ира, точнее Ирина Ивановна, преуспевающий риелтор, казалось, совсем не понимала, насколько собеседницу волнует подача заявки.

– Это возможность посмотреть на мир искусства, так сказать… вблизи. – Наташу бесил ее будто бы оправдывающийся тон, но ничего другого в контекст беседы не ложилось. – Я сижу в своем коконе, рисую дома, не знаю актуальных трендов, ни с кем не общаюсь… Я до сих пор не слышала ни одного экспертного мнения о своих работах…

– Ну и ладно. Я всегда думала, что ты рисуешь для себя, для души. Что тебе этого достаточно.

– Я хотела бы большего.

– В смысле?

– Я хотела бы реализоваться как художница.

– А как же лаборатория?

– Я не чувствую себя реализованной в науке… Знаешь, иногда мне кажется, что это совсем не мое. Я попала в институт по протекции матери, ты же помнишь…

– Ну ты даешь. Странно как-то получается. У тебя уже кандидатская написана, и тут вдруг «не твое»… Может, у тебя просто загоны беременные, типа тех, когда хочется колбасы с клубникой?

Наташа не подала вида, что уязвлена. Других слов ждала она от подруги.

– Кроме того, у тебя родится ребенок. Как ты поедешь? Коллега моя рассказывает, что это круглосуточный ор, суета, стерилизация бутылочек нон-стоп, стирка нон-стоп, кормления, купания, режим…

– Няню же можно нанять, – робко предположила Наташа, – или бабушку попросить.

– Ты что! Няня – дорого. Можно, конечно, и няню, но, на мой взгляд, должна быть важная причина – конференция, по работе. А не каприз, не прогулка в Сочи. Впрочем, если деньги лишние, поезжай. Они, кстати, дорогу тебе оплатят?

Наташа впервые задумалась о материальной стороне дела. Действительно, что, если ей придется ехать за свой счет? Она не прочитала письмо-приглашение до конца, окрыленная требованиями к кандидатам, – ей даже в голову не пришло подумать о деньгах. Для нее это было несущественной деталью. Если надо, деньги она найдет. Но вот муж… Как и прагматичная Ира, Егор финансовый вопрос точно без внимания не оставит.

«Может, и правда не стоит подаваться? Столько аргументов против… и ребенок, и деньги… Это же не день, не два. Фестиваль продлится неделю, еще дорога. Самолет, проживание, еда. Непрактично. Глупо».

– Зачем растрачивать ресурс попусту? Силы очень тебе понадобятся. И средства. У тебя семья, защита. Хобби тем и хорошо, что оно не мешает жить.

– А если мешает? – передернула Наташа.

– Значит, это не хобби.

– Что же тогда?

Ира пожала плечами.

– Я бы на твоем месте никуда никакую заявку не подавала.

Наташа хотела вспылить, стукнуть по столу ладонью, закричать, что она ненавидит НИИ, что ее достали казенные облезлые стены, вздыбленный линолеум, пыльные, на ладан дышащие советские приборы, тошнотворные запахи вивария^[6], крови, химического холодильника, что она всего этого никогда не хотела, что она мечтала стать художницей… Но, споткнувшись взглядом о спокойствие и серьезность Иры, копающей маленькой вилочкой фруктовый салат, она осознала: подруга желает ей только добра. «Ира искренне верит, что говорит правильные вещи, дает дельные советы. Она хочет помочь». Наташа выдохнула и промолчала. Ира ее не поймет.

«Есть ли в моем окружении хоть кто-то, способный меня понять?»

Омытый солнцем автобус нес Наташу домой мимо омытых солнцем деревьев, лето было близко, небо высоко, и вокруг разливалась радость – надо бы черпать полные пригоршни и умывать сердце, но Наташе после разговора с подругой не хотелось даже шевелиться…

Беседа с мужем тоже не принесла желаемых плодов.

Хоть Егор и не принялся критиковать Наташины планы сразу, его скептическое отношение было заметно.

– Я тебе не могу запретить, подавайся, конечно, если хочешь… Главное, чтобы поездка не помешала твоей защите. С ребенком тоже нужно что-то решать. Я человек занятой, ты же понимаешь, у меня что ни день, то идея, ребенок – твоя забота. Предлагаю тебе подумать. Так ли этот фестиваль нужен, в самом деле…

Егор отрезал себе толстый ломоть колбасы, круглый и розовый, точно румянец мультяшного клоуна.

– Посмотри, как нейросеть рисует. Творческие профессии постепенно отмирают, скоро не нужны будут никакие художники.

– А кто нужен будет? Работники «Пятерочки»? – огрызнулась Наташа.

– В том числе…

– А ученые?

– Конечно. Научное открытие нейросеть точно не сделает. Все, что она может, – это повторять уже созданное человеком. В различных комбинациях. Гордись – ты биолог. Искусственный интеллект твое место не займет.

– Нейросеть обучается.

– Но не познает.

– Я тоже научного открытия не сделаю.

– Почему это?

– Потому.

Наташа налила чай, принялась молча размешивать сахар. Спиральные галактики закручивались у нее в чашке. Плыли друг за другом чаинки, солнца далеких миров.

– А как же эстетическое чувство? – вдруг нашлась она. – Нейросеть не разумеет, что она рисует, не понимает, красиво это или уродливо. Она не знает, ради чего рисует, что хочет донести. Картина – это высказывание. Рисование ради рисования тоже никому не нужно. Нейросеть не вкладывает в картины никакого смысла, значит, она не художник.

Егор не стал возражать.

– Допустим. Но я все равно не понимаю, зачем тебе это? Творчество – такой болезненный путь. Очень сложно добиться того, чтобы твои произведения были интересны еще кому-то, кроме тебя. Тут нужен талант.

– Он у меня есть.

(По правде говоря, Наташа не была в этом уверена, она очень сильно сомневалась, но нужно же было как-то аргументировать свою точку зрения, и она, трепеща от собственной смелости, впервые произнесла это вслух.)

– Я талантлива!

«Не выдумывай. Ты обыкновенная», – ехидно прошептал в голове голос матери.

– Хорошо, если так, – снисходительно согласился Егор. – Но это вряд ли, – добавил он через секунду.

Наташа поджала губы, но говорить ничего не стала. В конце концов, нет у нее никаких убедительных доказательств собственной талантливости. И неубедительных – тоже нет. Никаких нет.

– В науке, между прочим, без таланта тоже нельзя.

– В науке много рутинной работы. Не гениям же, генерирующим по идее в день, ею заниматься, – Егор произнес фразу с таким удовольствием, что очевидно стало: он имеет в виду себя, – всегда нужны трудолюбивые сотрудники со средними способностями. Пусть спокойненько себе работают и получают оклад.

– А этим, как ты говоришь, со средними способностями, нужно сидеть в институте на копеечном окладе? Может, в чем-то другом способности у них совсем не средние?

– Кому-то надо быть средним. Закон распределения не нарушается никогда. Он универсален.

– Получается, кто-то обречен зарыть свой талант в землю?

– Отчего же? Человек свободен. Он всегда может уйти. Другой придет на его место.

– Если я скажу, что хочу уйти, ты же первый начнешь мне доказывать, как я неправа.

– Ты другое. Ты женщина. Во-первых, для женщины главное в жизни не карьера и не талант, а ее мужчина. Во-вторых, женщины по сути своей менее талантливы. Мужчины созданы раздвигать границы Вселенной, а женщины – вдохновлять их на это.

Наташа много раз слышала подобное. Ей казалось, мысль о превосходстве мужчин над женщинами уже накатала в ее сознании жирную колею, в которую проваливались остатки самооценки.

– У тебя своя миссия, которой ты должна гордиться, – продолжал Егор, вдохновенно дирижируя себе булкой с кругляшом колбасы, – ты будущая мать нашего сына, ты хозяйка дома, хранительница очага, как говорится, твоя задача – обеспечить мне надежный тыл, чтобы моя мысль пронзала неизведанное и не распылялась на пустяки…

– Зачем мне тогда писать кандидатскую, если моя миссия – очаг, борщи и вот это все? Может, пошлó оно? И я буду домохозяйкой?

– Для того чтобы лучше понимать, каким прекрасным и важным делом занят я. Муж и жена должны смотреть в одну сторону. Это залог счастливого союза.

– Мы говорили про фестиваль… – робко напомнила Наташа. Она давно не спорила с мужем на отвлеченные темы вроде гендерных ролей. Споры с ним не вызывали азарта, не доставляли удовольствия и ничем не заканчивались. Он стоял на своем, не сдвигаясь ни на йоту, игнорируя или высмеивая ее доводы, и она уставала, сдувалась и сворачивала дискуссию. Наташа объясняла себе это тем, что муж старше ее на пятнадцать лет и с возрастом немного закостенел во взглядах. Она оправдывала его перед собой.

– А что про фестиваль? Вроде уже поговорили. – Егор откусил наконец от своего бутерброда. – Поживем – увидим, может, ты еще по конкурсу не пройдешь.

Оттого, что он произнес последние слова с набитым ртом, звуки «с» в слове «конкурс» и «шь» в слове «пройдешь» прозвучали как «ф». Наташа сумела не выдать, как сильно ее кольнуло замечание, произнесенное походя, за едой.

«Он не верит в мой талант художника. Он даже не видит, как это для меня важно…»

– Не говори с набитым ртом. Это раздражает, – только и сказала мужу Наташа.

Про деньги спросить не осмелилась. Да и зачем бежать впереди паровоза? Надо для начала заявку отправить и «по конкурфу» пройти…

Наташа завернула в пищевую пленку многослойный бутерброд, похожий на стопку книг, сунула в пакет к контейнеру с супом.

Путь до института занимал минут двадцать, и в случае удачной погоды они бывали приятны: малоэтажные дворики с сиренью, снежноягодником и клумбами, школа, спортивная площадка, участок проспекта, обсаженный кленами, что летом давали уютную тень, а по осени радовали красками.

Для Егора возможность ходить на работу пешком перевешивала существенные недостатки выбранной квартиры: тесный санузел, который раздражал Наташу, вид на стену соседнего дома, маленький, шумный и тряский лифт. Спускаясь в нем, она чувствовала себя внутри спичечного коробка, смытого в канализацию.

Ей понравилась другая квартира, дальше от института и чуть дороже, светлая, с большими трехстворчатыми окнами на проспект и балконом во вьюнке после прежней хозяйки, но она привыкла к главенству Егора во всех важных вопросах и, как всегда, пожертвовала своим выбором в пользу мужниного.

Радостно щурясь на осмелевшее полуденное солнце, Наташа догуляла до института. Прежде чем отдать мужу обед, решила заглянуть на минутку на третий этаж, к своим.

Дойдя до закутка, где ребята обычно купали крыс, Наташа издали почувствовала знакомый тяжкий дух находящегося рядом вивария. Запахи прелых опилок, вареной рыбы и испражнений сливались в совершенно невыносимый коктейль, к которому примешивалось еще что-то, чего Наташа не могла назвать, – запах обреченности, наверное, – нематериальный тошнотворный признак существ, рожденных только для того, чтобы умереть.

Она заглянула к коллегам.

В маленькой комнатке с кафельными стенами стояло четыре пластмассовых бака с водой. Рядом с каждым на табуретке сидел человек в клеенчатом переднике, зачарованно глядящий на секундомер. В баках плавали крысы. Они барахтались, часто-часто перебирая лапками, пофыркивая, стряхивая капли с острых усатых мордочек. Они плавали по кругу, безуспешно пытаясь уцепиться за скользкие стенки. Они плавали, покуда хватало сил. В этом заключалась суть эксперимента. Крысам давали специальные добавки и смотрели, как улучшаются их «спортивные успехи».

Демьян, Любовь Ивановна, Аля и Ульяна, студентка, каждые три минуты вынимали крыс, давали отдохнуть ровно шестьдесят секунд, согревали в тряпках и пускали на новые круги до тех пор, пока утомленные животные не начинали тонуть. Тогда пытка заканчивалась, крыс вытирали и сажали обратно в клетки.

За каждые три минуты на воде крыса получала палочку в учетную тетрадь. Плавали они по-разному. У каждой был свой характер, стиль. Какая-то начинала резво, быстро уставала и шла ко дну на третьей или четвертой трехминутке. Какие-то плавали неторопливо, не растрачивая сил на скорость, и хватало их на восемь-девять сетов.

Эксперимент с плавающими крысами представлялся Наташе мощной метафорой для описания жизни в целом: что бы ты ни делал, как бы ты ни боролся и каким бы ни был терпеливым и сильным, в итоге тебя неизбежно пустят под гильотину. А Георгий Алексеевич, поставленный над миром крыс демиургом, вполне возможно, набирал карму: если верить буддистскому учению, каждый может переродиться в крысу, обреченную плавать кругами до изнеможения, чтобы впоследствии умереть от ножа.

На подоконнике разложен был медицинский чемоданчик. Славик делал свою часть работы: брал у плавающих крыс кровь на анализ. Садовыми ножницами он аккуратно подрезал кончик хвоста и стряхивал созревшую в ранке глянцевую каплю на предметное стекло.

Наблюдая за кружащими в баках животными, присутствующие расслабленно болтали, иногда наклоняясь, чтобы выловить из воды ситом с длинной ручкой крысиные экскременты, похожие на черный рис.

Ульяна вытирала крысу, белого здорового самца линии Wistar, с нежностью вглядываясь в любопытную мордочку с шевелящимися усами и гранатовыми зернышками глаз.

– Замерз? И чего ты такой шебутной, сиди, я тебя укрою.

Эту девочку-третьекурсницу единственную Георгий Алексеевич освободил от участия в забоях – пожалел. Ее чуткое отношение к животным видели все. Как-то она даже унесла домой из вивария двух крыс, избавив их тем самым от смерти. Кто-то просчитался, планируя эксперимент, заказал больше, чем нужно; крысята выросли, их никто не забрал, и работники вивария собирались забить их просто так, потому что они «лишние».

– Я только до обеда, – взглянув на часы, напомнил Демьян.

– Куда это ты торопишься? – поинтересовался Славик.

– У меня собеседование.

– Уходишь от нас? – ревниво предположила Аля.

– Не, буду совмещать. Мы с подругой ипотеку взяли. – Демьян повесил клеенчатый передник с аляповатыми розами на крючок, отряхнул модные джинсы, выверенным движением поправил косую челку. – Только Георгию Алексеевичу не говорите.

Наташа посторонилась, выпуская коллегу.

– Вот молодежь, – вздохнула вслед Любовь Ивановна. – Прыг-скок по собеседованиям, по совместительствам. В наше время аспиранты головы не поднимали от работы, вот и результат был, кандидатские писали – нынешним докторским не чета.

– У тебя же скоро защита, – Славик взглянул на Наташу, – как готовность?

– Нормально. – Она всегда смущалась, если надо было говорить о работе.

– Литобзор написала? – спросила Аля.

– В процессе… – Наташа мысленно вернулась к ноутбуку, в котором опять сегодня пересохранила файл без изменений, потому что рисовала.

– Что собираешься делать после? – не унимался Славик. – В институте останешься?

– Вы вот спрашиваете, – заметила Любовь Ивановна, – а для нас это было естественно, как дышать. Если шли в науку – значит, всё, жизнь определена. А для вас институт – будто какой-то отстойник, где можно покрутиться, пока другая работа не найдется, более денежная.

– Я останусь, – сказала Наташа.

«Егор никуда меня не отпустит…»

– Молодец, – рассмеялся Славик. – Вот видите, Любовь Ивановна, есть и в нашем червивом поколении идейные люди!

– Хорошо, если так, Наталия. Жаль, мама твоя не увидит твоих успехов.

– Ничего себе, – воскликнул Славик, – какой высокий у этой крысы лактат! Долго она плавала? Номер четыре.

– Три круга. Слабенькая совсем.

– Оно и видно. У тех, кто хорошо плавает, лактат низкий. Набирается статистика потихоньку.

– Четвертый из группы, принимающей антиоксиданты, – напомнила Любовь Ивановна.

– Ах ты ж, блин, – радость на лице Славика сменилась досадой, – опять выпадение…

– Докторскую-то твою мы когда-нибудь увидим? – спросила Аля.

– Не знаю, – отозвался он, – с темой никак не могу определиться. Наработок достаточно, но из разных областей. Тут кусок, там кусок… Надо и правда что-нибудь из них сляпать… Да все никак не собраться с мыслями. Деньги сами себя не заработают, на второй работе – вечный аврал. Дача сама себя не построит. Ремонт который год уже закончить не можем. Одно приделали, другое отвалилось. Замкнутый круг. Вечно волосы дыбом, а спина в мыле. Какая тут докторская?

– На второй работе сильно больше платят? – уточнила Аля, воспользовавшись тем, что Любовь Ивановна куда-то вышла.

– Побольше. Но там и пока три шкуры не снимут, не слезут. Коммерция, что говорить. Тут я отдыхаю, братцы. А денежка хоть маленькая, но капает.

– Ага, – усмехнулся Демьян, – заработки наши тут как сбор дождевой воды: с неба, но маловато, если желоба нет приличного… Всю жизнь здесь, никуда не рыпаясь, можно отработать только по призванию.

– Вот и я думаю, – Аля мечтательно подняла глаза к потолку, – может, и мне изменить нашему родному институту с какой-нибудь фирмочкой… А то и путешествие хочется, и маникюр…

Славик рассмеялся.

– Давай, давай! А то ты одна у нас тут без трудового адюльтера.

– Наташка же еще, и Ульяна.

– Что? Вы обо мне? – Студентка сюсюкала с крысой, сидящей у нее на коленях, и разговор не слушала.

– Ты ведь у нас на четверть ставки, Уля?

– Да, а что такое? – удивилась девушка.

– Не обидно тебе молодость тут просиживать?

– Ну… надо же где-то работать, – она качнула длинными ресницами, – я и не думала даже… Мне предложили, я согласилась.

– То есть у тебя нет чувства, что это твое призвание и тут твое место? – волнуясь, спросила Наташа.

– Я хотела стать ветеринаром, – призналась Уля.

– Почему тогда в нашу лабораторию пошла?

– Так получилось. – Девушка вздохнула, опуская крысу в бак. – Давай, плыви, плыви, мой хороший.

Наташа распрощалась с коллегами и пошла на четвертый этаж, к мужу. Разговор несколько утешил ее, но и растревожил. Она не одна, оказывается, такая. Далеко не каждый, кто работает в институте, одержим идеями, как Егор, и видит в науке свое призвание. Получается, люди выбирают себе дело по разным случайным причинам куда чаще, чем по внутреннему зову. Только почему других это как будто не беспокоит? Они работают здесь и не собираются вроде ничего менять… Наташа тоже вроде не собирается… Но у нее все несколько сложнее: для Наташи наука не просто работа, потому что надо же где-то работать, не источник манны небесной, не временная пристань на пути к мечте, а жестокий и странный долг, ведь он не может быть ни выплачен, ни прощен, потому что кредитора уже нет на этой земле…

Наташа остановилась перед дверью в лабораторию мужа.

«Почему меня так волнует, что я не на своем месте? Почему я не могу просто расслабиться и сидеть, как они? Откуда это чувство, будто где-то без меня что-то рассеивается, исчезает, умирает и мне нужно туда успеть?»

Эксперимент с плавающими крысами велся в лаборатории без перебоев уже несколько лет. Каждый приходящий сотрудник обязательно вводился в курс дела и приобщался к круговороту истязания и уничтожения маленьких белых зверьков. Наташа впервые задумалась о цели этого эксперимента: ради чего крысы плавают кругами до изнеможения каждый день в течение пяти недель, а потом погибают на гильотине? Ведь никто при ней ни разу об этом не рассуждал вслух: ни Славик, ни Аля, ни Демьян, ни студенты… Даже Любовь Ивановну, казалось, это не особо интересует.

Они все просто делали то, что велел Георгий Алексеевич, априори считая, что у него есть какая-то цель. Хотя бы у него.