Получив конверт, наполненный купюрами, он прошёл по дорожке, вымощенной шестиугольными разноцветными плитками в плотном газоне. И от калитки оглянулся на окна. Кирилл с Натальей, тесно обнявшись, ошарашенно смотрели ему вслед, а за их спинами чуть покачивался призрак несчастной женщины в вишнёвом платье. Когда-то она купила его за границей в поездке, да так ни разу и не решилась надеть при жизни. Это была самая красивая вещь в её гардеробе. В нём и похоронили.

Поступят ли живые по совести, или рискнут противостоять мёртвой, уже не его дело. Он помог ещё одной беспокойной душе. Его работа здесь окончена.

2.

Мерзкий московский ноябрь вступил в полную силу. Снег, дождь и грязь, невидимые в центре, вылизанном для туристов, на окраинах и в области стали просто стихийным бедствием. Разумеется, коммунальные службы ни сном, ни духом не могли ожидать такой погоды в середине ноября!

Дворники возились с лопатами, с неба противно сыпало что-то невнятное. Полянский с трудом припарковался во дворе, затем поднялся по ступенькам в здание клиники. Поприветствовал сотрудниц за стойкой регистрации, оставил пальто в гардеробе, и прошёл в кабинет главного врача.

Психиатр и нарколог Иван Шубин просил заехать в ближайшее время, но не пояснил сути вопроса. С одной стороны, Тимофей не мог отказать, с другой – внутренне приготовился к неприятному сюрпризу.

– Ты обещал следить за весом! – поднял голову от бумаг Шубин.

– Это вместо «Здравствуй!», да? – Полянский пожал ему руку, протянув через стол.

–– Вес, давление, сахар в крови! Ты должен контролировать своё состояние!

– Ваня! У меня всё в порядке, – он просил прекратить нотацию.

– Твоё сердце, в конце концов! Тима! – Шубин чуть повысил голос.

– Ваня! Я хожу в бассейн и регулярно бываю в зале! Ты же знаешь Фёдора Степановича, он не допустил бы к тренировкам, если б сомневался во мне. Но для того, чтобы стать идеально здоровым Аполлоном, я слишком стар, – Полянский снял очки, потёр глаза и сжал пальцами переносицу.

– Как твой врач…

– Вань!

– Как твой друг! – Шубин поднялся из кресла. – Я в очередной раз прошу. Нет, настаиваю на том, чтобы ты серьёзнее относился к своему здоровью!

– Всё?! – остановил его успокаивающим жестом Тимофей. – Ты меня за этим звал?

– Нет! – сердито выдохнул психиатр, отошёл к окну, поднял жалюзи. – Один из моих психологов консультирует семейную пару, и был, скажем так, потрясён их рассказами. Я немного разобрался, и неожиданно понял, что это твои клиенты. Тебе придётся помочь, а то консультант сам на лечение загремит.

– Приоткрыть завесу, – неприязненно поморщился Полянский, поняв. Как же он ненавидел делиться этим.

– Да, если хочешь, можно и так сказать. Ты продолжаешь рисовать свои инфернальные скетчи? Возможно, понадобятся.

Медиум кивнул на вопрос, и Шубин продолжил, взяв трубку внутреннего телефона, нажал одну из кнопок.

– Данкевич ещё в центре? Пусть зайдёт ко мне, – он сел обратно в кресло. Полянского нервировал его внимательный взгляд. – Будь вежлив, Тима. Пожалуйста. Это хороший молодой специалист, возможно и тебе пригодится поддержка.

Теперь детектив редко выходил из себя, сталкиваясь с недоверием скептично настроенных обывателей. Любил ядовитых циников. Больше раздражали излишне одарённые воображением и магическим мышлением граждане. Несколько таких человек, пытавшихся либо нажиться на его способностях, либо сделать из него нового мессию, Полянский с огромным трудом вытряхнул из своей жизни. Но когда в коридоре послышались быстрые стучащие шаги, он с подозрением прислушался. Не может быть, чтобы…

Дверь открыла уверенная рука, и Тимофей почувствовал, как дрогнули под мягкой бородой щёки, и сжались губы, старательно сдерживая и скрывая улыбку. Торжествующую? Вряд ли, но радостную наверняка: на пороге стояла высокая девушка с чёрно-алыми волосами, собранными в конский хвост.

Они коротко виделись в конце августа, тогда на ней был брючный костюм, а сейчас серый приталенный сарафан с квадратным вырезом, и короткий жакет. Стройные ноги в тёмно-коричневых колготках. Вежливое внимание в её лице мгновенно сменилось возмущённым узнаванием. Глаза широко раскрылись. Она уставилась на своего начальника с негодующим вопросом в глазах, и Полянский понял, что день складывается вовсе не так плохо, как показалось сначала.

– Проходите, София! – пригласил жестом Шубин. – Вот, как и обещал, самый компетентный эксперт по вашему сложному вопросу. Рекомендую, мой давний друг, Тимофей Полянский. А это один из психологов нашего консультационного центра, София Данкевич!

Девушка приоткрыла рот, но не нашла слов. И Полянский чуть повернулся к другу со сдержанной усмешкой.

– Да мы, собственно, несколько знакомы, довелось, знаешь ли…

– Отлично. Думаю, общий язык вы найдёте, – добродушно кивнул Шубин. – София, у вас есть ещё запись на сегодня? Нет? Тогда проводите Тимофея к себе, пожалуйста.

3.

Валентине была непривычна тишина в доме. Казалось, эта суета никогда не закончится, и постоянно вокруг будут шуметь люди.

Сначала сердечный приступ у Сергея, это был такой кошмар! Она тогда ужасно испугалась. Скорая, больница, морг. У Валентины просто руки опустились.

Но мгновенно нашлись знающие и умеющие люди, стали помогать с похоронами. Она что-то подписывала, платила за непонятные услуги. А над душой всё стояла и гудела свекровь, мол, плохо чтишь память мужа, не по-людски провожаешь в последний путь. И чтобы организовать всё «как положено», пришлось влезать в долги, и даже взять кредит на сто двадцать тысяч.

Бесконечная череда этих нелепых поминок, девять дней, сорок дней. Зачем всё это? Вереница родственников, которых она знать не знала, и ещё б сто лет не видала, если бы не этот печальный повод. Все приходили с унылыми лицами, начинали кисло соболезновать и утешать.

А Валентина чувствовала себя будто замороженной, застывшей.

«И не поплакала-то, толком, хоть бы слезу проронила лишнюю, что ж за вдова-то бесстыжая», – шелестели на кладбище эти неприятные тётки, похожие на сушёных крыс.

Она всё ждала, когда же оттает, расслабится, начнёт плакать, почувствует горе утраты. Уговаривала себя, что тоскует, страшно расстроена, искала в себе боль и ужас одиночества…

Но не находила.

Только очень странно было молчать. Не отвечать на попрёки мужа, не убеждать себя в любви к нему. Не держать постоянно в голове список требований и пунктов, обязательных для выполнения, которым ни конца, ни краю не видно.

Валентина переобулась в тапочки, с тоской глянув на зашитые в третий раз колготки. Споткнулась о старый пылесос:

«Опять проклятая уборка? Глаза б не смотрели! Да ведь снова свекровь притащится. Начнёт по углам носом водить, старая тараканиха!».

Она со вздохом принесла из санузла швабру и стала натягивать на руки резиновые перчатки. Только успела отодвинуть кресло от стены, как в дверь позвонили.

Виктория Ивановна, широкая и шумная, не дожидаясь ответа, открыла своими ключами.

– Валя, ты дома? – громогласно осведомилась она, раздеваясь в прихожей.

В доме сына для неё не существовало закрытых дверей. Все одиннадцать лет брака Валентину грызло постоянное вмешательство матери мужа в их дом. Возвращаясь с работы, находила переложенным бельё в шкафах и ящиках, расставленную иначе посуду. Даже скудный запас косметики Валентины свекровь перекладывала на полке в ванной в каком-то своём порядке.

Напряжение сводило мышцы спины, у Валентины болела голова, и жгло желудок. На все попытки поговорить с мужем, она получала ответ:

«Мама лучше знает, как надо, ты должна её слушаться, тебя в семью взяли, осчастливили!».

Сергей никогда не становился на сторону жены.

«Как же вы меня задолбали!» – позволяла себе она иногда сердитую мысль, но не больше.

Куда же ей деваться, кому она нужна? Мать в области, в малюсенькой квартире, где ещё живет сестра Валентины с семьёй. Три поколения друг у друга на головах, в постоянном раздражении, зато «как у людей». Больше десяти лет Валентину осуждали за бездетность и свекровь, и собственная мать, и сестра.