Так и случилось, что в сентябре на опустевшее место за первой партой, где раньше сидел Макар Бурков, учитель посадил тихую Машу Бессонову, и Люся с тоской поглядывала на её голубые бантики, вместо коротко стриженой Макаровой макушки.
И возвращаться домой без него тоже было непривычно, и только сейчас Люся поняла, как же она привыкла и к его неуклюжим мальчишечьим шуткам, и к громкому смеху. Шурша ботинками по опавшей жёлтой листве, Люся успокаивала себя тем, что зато её друг будет здоровым. И больше не станет ничего стесняться, а в будущем сможет исполнить мечту и стать тем, кем хочется… Только вот… как же новогодняя ёлка? Ведь они всем классом собирались ставить сценку, где Макар собирался играть одну из главных ролей…
– Что, теперь одна домой ходишь? – неожиданно раздался позади Люси голос Семёна Черпакова, и она даже немного вздрогнула.
– Да, одна, – пожала Люся плечами и подумала, что сейчас Сёмка снова начнёт над нею насмехаться, – Вера теперь по другой дороге ходит, в новый дом…
– Давай, портфель понесу, – щёки Семёна чуть зарделись от смущения, – Я Макарке обещал, что буду за тобой присматривать. Честное пионерское дал! А слово своё нужно держать! Так что, ты это… если кто станет обижать, сразу мне говори, ладно?
– Ладно, – кивнула Люська и улыбнулась, – Спасибо тебе, Сёма…
Осень закончилась как-то быстро, Люся даже удивилась, когда проснувшись утром, вдруг обнаружила, что за окном всё белым-бело от укрывшего землю снежного покрывала. Вскоре пришли и морозы, и бабушка, помня, как тяжело болела внучка в минувшую зиму, теперь строго следила, чтобы Люська и шаль как следует замотала, и варежки надела.
Гулять в морозы не побежишь, да и до подружки Веры теперь идти стало далеко – семья Коровиных переехала в новый дом. Ну, хоть Даша жила через улицу, и девочки ходили друг к другу делать домашнее задание. Декабрь выдался снежный, и сугробы поднялись выше некоторых плетней, полностью скрывшихся под снегом, когда Люся получила письмо…
Улыбающаяся почтальон Агриппина отдала Люське в руки конверт, поправила платок, приговаривая, что мороз нынче знатный, но хоть небо чистое, может снегопада не будет, а то с сумкой дюже тяжко по занесённым тропкам ходить.
Люся развернула письмо, чуть улыбаясь своим мыслям – неровный мальчишеский почерк был ей очень знаком. Макар писал, что сначала он долго лечился, а потом ему сделали операцию, и для этого они с отцом ездили в Ленинград. Рассказывал, что уже начал ходить в школу, но очень хочет вернуться обратно в Городище, к маме и сёстрам. Хотя с отцом у них сложилось всё хорошо, и Люся оказалась права – отец к Макару относится ласково и по-доброму, а вот с новой его семьёй не случилось дружбы. Новый сын отца, как Макар называл сводного брата, оказался вредным и капризным, постоянно жалуется отцу и своей матери на Макара, по делу и без дела…
Люся сама не заметила, как слёзы ручьём потекли по её щекам, потому что читала она между строк… Хоть и не жаловался Макар, хоть и слова плохого не написал ни об отце, ни о новой его семье, а поняла Люся – трудно там ему… Трудно и неуютно. В конверт была вложена новогодняя открытка, в которой Макар поздравлял с наступающим новым годом и Люсю, и её маму, и бабушку.
Люся поставила открытку под лампу на своём столе, и теперь смотрела на неё, когда делала домашнее задание. Нарядная ёлка, танцующие вокруг неё ребята так напоминали ей их самих.
Даша прибежала субботним утром, чтобы позвать подругу кататься с горы. Мороз немного отпустил, и можно было погулять побольше, не оттирая ладошками так скоро озябших щёк. Люся помогала бабушке смотать в клубки спряденную шерсть, и пока они заканчивали дела, Дашу усадили погреться.
– Люся, а ты слыхала, Бурковы-то уезжают! – сообщила подруге Даша услышанную недавно от взрослых новость.
– Как уезжают? Куда? – оторопела Люся, – В город?
– Нет, не в город, говорят, что в другой район. Сказали, что маме Макара там предложили место в школе, учителем. И дом им там дают, чтобы жить, просторный, не как здесь. Катя же теперь тоже учитель, вот и ей там место нашлось, поэтому и выделили дом – две учительницы приедут. После и Аня наверно тоже станет учителем, у них вся семья умная, – рассуждала Даша, допивая чай.
А Люська всё никак не могла уложить в голове – ведь теперь значит, что и Макар не вернётся в Городище после лечения… Будет жить с мамой и сёстрами. Хотя, наверное, расстроенной Люське стоило за них всех порадоваться – ведь это хорошо, что и дом дали, и работа для мамы Макара будет по специальности… Но только всё равно было горько осознавать всё это…
Люське даже на горке расхотелось кататься, и потому она больше стояла наверху со своими санками, и думать ни о чём не получалось. Она просто смотрела, как с радостным визгом и смехом катятся вниз весёлые ребятишки, кричат, подталкивают друг друга… Сказав Даше, что она озябла, Люся отправилась домой.
– Ты не приболела ли, красавица? – обеспокоенно спросила бабушка, увидев, как Люська задумчиво болтает ложкой в чашке с чаем, – Вот говорила я, нечего по морозу мотаться! Дома нужно сидеть с твоим здоровьем! Вот мама придёт с работы, расстроится…
– Бабуль, да я не заболела, – ответила Люська, – Просто что-то грустно. Я пойду в библиотеку лучше схожу, вместо горки, хорошо?
Сложив библиотечные книги в сумку, Люська отправилась во «взрослую» библиотеку, как называли в Городище новую сельскую библиотеку, совсем недавно переехавшую в новое кирпичное здание. Но по пути она свернула на улицу Досовскую, где жила семья Бурковых. Улица была расчищена от снега недавно прошедшим трактором, и домики светились окнами в зимних сумерках. Здесь давали жильё тем, кто приезжал в Городище по распределению, или по другой причине – на работу. Дома были «на две семьи», как говорили в селе, из крыш поднималось по две печные трубы и крылечка тоже было два.
Люся поднялась на крылечко, обмела веником свои валенки и несмело постучала в дверь. Открыла ей Елена Фёдоровна, мать Макара, закутанная в тёплую шаль:
– Люся? Здравствуй! Как хорошо, что ты зашла, проходи скорее в дом, к вечеру подмораживает.
– Здравствуйте, Елена Фёдоровна, – робко поздоровалась девочка, – Я ненадолго… шла в библиотеку, и заглянула по пути…
– И хорошо, что заглянула, – кивнула хозяйка, и Люся заметила, что Елена Фёдоровна бледна, под глазами пролегли нездоровые синие тени, а еще женщина постоянно натужно откашливалась…
– Я недавно ездила к Макару, – усадив гостью у стола, рассказывала Елена Фёдоровна, – У него всё хорошо, он восстанавливается после лечения. Уже начал в школу там ходить. Просил тебе передать большой привет, но я вот приболела, не смогла до вас дойти. Хорошо, что ты сама заглянула. А мы вот, как видишь, переезд задумали.
В доме там и тут стояли упакованные вещи, потёртый старый чемодан стоял у стены и был весь перевязан верёвками. Стопки книг тоже были аккуратно обёрнуты газетами и перевязаны бечёвками. Совсем скоро опустеет дом, подумала Люська…
– А девочки уже уехали, – рассказывала Елена Фёдоровна, – Уже обустраивают новый дом, решили поклеить новые обои, меня вот оставили лечиться… Так некстати приболела! Председатель завтра машину обещал дать, и помощников, чтобы вещи погрузить! Так что, Люся, скоро буду я снова заниматься своим любимым делом – буду учить ребят! А ты не грусти, вот как поедешь с мамой или бабушкой в райцентр, то непременно заходите к нам в гости! Я тебе сейчас адрес напишу.
Поговорив еще с Еленой Фёдоровной, Люська бережно сложила листок с записанным адресом в карман, пожелала хозяйке поскорее выздоравливать и обустроиться на новом месте, она зашагала к библиотеке. Как-то вроде бы и легче стало на душе, потому что увидела Люська в глазах Елены Фёдоровны радостный блеск, когда та говорила о работе в школе, о ребятах, которых она скоро снова будет учить.
Обсуждали кумушки, слышала Клавдия Захаровна у магазина, что Елена Буркова не просто так в райцентр переезжает, а якобы мужчина у неё появился, представительный и серьёзный, вот он и устроил переезд и самой Елены, и её семьи. Когда она рассказывала услышанное дома Таисии, та одобрительно качала головой:
– Вот и правильно, Лена – женщина образованная, и ей самое место в школе, ребятишек учить! Я рада за неё, если и личную жизнь свою она устроит, несладко одной-то куковать, да еще и после такого страшного предательства мужа. И девочкам её в райцентре лучше будет – там и училище, и техникум есть.
– И я рада за Лену, – вторила ей Клавдия Захаровна, – Вот и тебе бы, Тасенька, на свою личную жизнь внимание обратить. Идут годки-то, что сладкого одной…
– Мама, ну хватит, снова-здорова, – рассмеялась Тася, – Вы да Люська, вот моя жизнь, и другой я не желаю.
Не любила Тася это обсуждать, ничего не желала менять в своей жизни, хоть и ловила на себе взгляды механизаторов, заинтересованные, а порой и откровенно-жадные. Иногда – и недобрые женские, когда перешёптывались кумушки за её спиной, которые заподозрили и своего мужика за разглядыванием чужих прелестей.
Вот только оказалось, что радоваться за Елену Буркову было и нечему… По весне узнали в Городище, что умерла она от давней и тяжёлой болезни, которая развилась на фоне полученных ею ранений, от того ржавого отголоска минувшей войны… Осталась Катя одна в новом доме в райцентре, сестра Аня уехала в город учиться…
Так Люська узнала, что не вернётся её друг Макар ни в Городище, ни в райцентр, потому что останется он теперь жить у своего отца навсегда… В детстве ведь всё время так думается – что до «взрослости» еще так далеко, и так медленно идёт время, и потому – все ближайшие годы, которые предстоит прожить до самостоятельной жизни, это «навсегда»…
Плакала тогда Люська в подушку, сжимая в руке деревянную фигурку кошки, плакала и от жалости к себе, и от сочувствия другу, который потерял маму, а она не может даже поддержать его в эту страшную минуту… И от того, что впервые осознала тогда Люська, какой порой жестокой может быть судьба.
Незаметно пролетело время, выросла Люська из неуклюжей девчонки в симпатичную стройную девушку с тёмными каштановыми косами до пояса и карими глазами в обрамлении густых и длинных ресниц, заставлявших не одно молодецкое сердце в Городище стучать сильнее и беспокойнее.
На выпускном от Люси в её простеньком голубом платьице, сшитым ею самой на старенькой бабушкиной машинке, было не отвести глаз. Окончив школу без единой четвёрки, Люся собиралась поступать в институт в городе. Планов было, как говориться, «громадьё», и жизнь впереди кажется такой заманчиво-радужной, когда тебе едва минуло семнадцать. И только умудрённые жизненным опытом люди говорят: «Если хочешь рассмешить Бога, расскажи ему о своих планах»…
Сдав в июне вступительные экзамены, довольные результатами Люся с Верой решили устроиться на работу, чтобы не терять даром времени и заработать денег. А рабочие руки в колхозе всегда нужны, и вот ранним летним утром, когда утренняя прохлада еще пахнет цветочной свежестью, принесённой с лугов, Люся с Верой шагали к месту сбора колхозников, отъезжающих на прополку.
– Эй, девчонки! – кричал им молодой тракторист Санька Болотинцев, – Давай ко мне, прокачу!
Люся и Вера рассмеялись и приветливо махнули незадачливому кавалеру, который тут же укатил совсем в другую сторону, не туда, куда им было нужно.
– Говорят, он к нашей Дашке неравнодушен, – негромко сообщила подруге Вера, – И вроде бы даже в техникум решил поступать, туда же, куда и она.
– А они подходящая пара, по-моему, – так же тихо ответила Люся, – Даша весёлая и лёгкая, и Санька такой же.
Так, за разговорами о том и сём, девчонки подошли к конторе, где уже собрались работники их бригады. Это был первый рабочий день Люси и Веры, и уже к обеду обе устало поглядывали друг на друга. Спина ныла, руки болели и жаркое солнце пекло нещадно непокрытые части тела. Теперь девчонки поняли, почему опытные женщины, не впервые работающие на прополке, все были одеты в светлые ситцевые кофты с длинным рукавом.
– Мама мне говорила, еще до своего отъезда, что нужно рукав длинный, – сказала Люся подруге, когда наступил долгожданный перерыв и подруги наконец присели на краю поля, – Пойдём, сейчас кухня уже позовёт всех, пообедаем побыстрее и хоть четверть часа полежим в теньке.
Возле кухни, расположившейся в тени густых тополей, собрался народ – и городищенские работники, и с соседнего Стародолья, чьи поля шли по ту сторону грунтовой дороги. Люди будто и не устали, подумалось Люсе – смех, шутки и песни раздавались за столами. Кто-то уже стучал ложками по мискам, нахваливая обед, который улыбающиеся поварихи шустро разносили на другие столы.
– Люся? Ты ведь Люся Ключникова, да? – обратился вдруг к Люсе загорелый чуть не до черноты парень с белозубой улыбкой и знакомым прищуром голубых глаз, – А ты меня не помнишь?
– Я… Простите, нет, не могу вспомнить, – растерялась Люся, что-то в незнакомце казалось ей знакомым, но что…
– Я Миша, Михаил Веригин! Вспомнили?
– Конечно! – вскрикнула Вера, – Это же он нас тогда из леса вывел, когда мы с малиной этой проклятущей там бродили!
– Да уж, надо сказать, малины вы тогда знатно набрали, – рассмеялся Миша и присел рядом с девчатами на скамью, – А я смотрю, такие пигалицы, одна другой меньше, а корзинки свои тащат, чуть не больше самих себя!
Смеясь, стали вспоминать ту историю, и Дашины рассказы про лешего, и красавицу Луну, добрую и покладистую лошадь. Но за разговорами обеденный перерыв пролетел так быстро, вскоре уже и пора было идти работать.
– Давайте после работы к нам, – позвал Миша, у нас молодёжь устроила, так сказать, полевой театр, и вечером у нас всегда что-то интересное. Сегодня обещали дядьку Прохора с гармошкой и частушками, а уж после и наши песни можно попеть, современные! У нас Боря Картаков на гитаре хорошо играет. Приходите, договорились?
– Хорошо, придём, – обещали девчонки Мише, который уже бежал догонять свою бригаду, чтобы не отстать.
– А ты Мише нравишься, – хитро прищурилась Вера на подругу.
– С чего это ты взяла такое, откуда такой вывод, – густо покраснела Люся, – Мы с ним и виделись всего один раз, и то давным-давно! А ты уж сразу так и определила?
– Да, вот так сразу определила, – рассмеялась Вера, – Да он на тебя так смотрел всё время, разве такой взгляд с чем спутаешь? И не спорь, Люська, мне со стороны виднее!
– Ну и не буду спорить с тобой, раз ты такая всезнайка, – Люся шутливо кинула в подружку сорванной травинкой, – Поли давай, да меньше разговаривай, а то вечером тебе ещё частушки петь! И не думай скромничать, я сразу всем объявлю, какая ты у нас певунья, не скроешься!
– Ой, Люська, что ты, не надо! – испуганно вскрикнула Вера, которая и вправду частенько распевала дома частушки, какие пела её бабушка, – Я перед людьми не смогу и рта раскрыть, да и вообще – разве это пение! Не говори никому, прошу тебя! Друг ты мне или нет?!
– Вер, ну ты что, – примирительно ответила Люся, – Разве я тебя когда подводила? Конечно, я никому не скажу, если ты сама не хочешь. Но ты зря стесняешься, у вас с бабушкой очень ладно всегда выходило, мы с Дашей очень вас любим слушать!
– То дома, с бабушкой, да с вами, а здесь… вон сколько людей, и молодёжь не только наша, вон, Стрельникова Поля сказала, что даже городские студенты здесь есть, прислали их колхозу на помощь!
За разговорами и в предвкушении интересного вечера время до конца рабочего дня пролетело как-то не в пример быстрее, чем до обеда. И вот уже усталые бригады собрались на ужин, который проходил не как обед – тихие усталые голоса звучали по-иному в летних сумерках, наползавших сизой дымкой из-под леса. От реки пахнуло свежестью, и вскоре послышались из-за прибрежных кустов звонкие голоса купальщиков, добравшихся до прохладной воды после жаркого дня.
– Ох, я тоже купаться хочу, давай сходим? – вздохнула Люся, – Только нужно сейчас идти, мне кажется ночью как-бы не было грозы, чуешь, как воздух пахнет?
– Ничего, навесы же сделали специально, – ответила Вера, – Может быть, еще и стороной обойдёт. А искупаться нужно сходить, ты права. Мне тоже очень хочется!
Те, кто жил поблизости или имел возможность отправиться домой на ночь, так и делали, но большинство работников приезжали и оставались в поле на несколько дней. Для этого правление колхозов – и Городищенского, и Стародольского, обустроило и временные навесы, и полевую столовую с длинными столами и лавками. Вера и Люся уезжать домой каждый день не планировали, только на выходные, потому что трястись после тяжёлого рабочего дня в кузове тихоходного трактора им вовсе не хотелось. Да и вообще, по рассказам подруг было здесь, на полевых, нет так и скучно.
Достав из собранных с собою вещей чистое, и прихватив мыло, подружки выбрали себе укромное местечко за кустами у реки, где можно было искупаться. За рекой, где по пологому берегу далеко-далеко простиралось пшеничное поле, и в самом деле собирались густые тучи, чуть подсвечиваемые недавно опустившимся за горизонт солнцем. Воздух словно загустел, ветер стих, будто ушёл туда, где шумел густой лес, растревоженный наступавшей грозой.
– Вон, смотри, я же говорила – стороной пройдёт, – указала Вера, – На берестянских пойдёт, нас может только краем зацепит! Так что успеем сбегать к стародольским, глянуть, что у них там за самодеятельность!
Ах, молодость, чем ты и хороша, так это незнанием усталости! После купания Вера и Люся, посвежевшие и довольные, словно бы и не работали на прополке весь день, быстро шагали к берёзовой роще, откуда слышались голоса, разливы гармошки и громки смех, сопровождавший выступление частушечника деда Прохора.
Люся и Вера скромно притулились с самого края собравшейся вокруг костра компании, в центре которой на большом чурбаке сидел моложавый седой мужичок и выводил весёлые переборы. Приметной чертой мужичка был его весёлый искристый взгляд из-под седых совершенно бровей. А ещё Люся приметила, что сидит он, опираясь на одну ногу, вторая штанина у деда Прохора была до колена закатана…
– С войны такой вернулся, – вдруг обернувшись, сказала Люсе незнакомая женщина, сидящая рядом на бревне, – Жена и дочка от тифа в городе умерли, вот он к матери в Стародольское… а куда ещё, как не в родной дом ворочаться? Председатель не хотел его брать, дескать, заслужил ты, Прохор, отдых, вот и отдыхай. А тот замучил просьбами, вот и взяли его воду на полевые возить! А я считаю – и правильно, что взяли! Всё же на людях и пользу приносит, самому же такая жизнь веселее! Правда, девчата?
Вера и Люся согласно закивали, и вдруг другими глазами им погляделось на играющего смешные частушки седого мужичка. И поняли, что седина его вовсе и не от старости, да и сам он далеко ещё не дед…
О проекте
О подписке