– Запомнивши я рассказ Петрухи, – вздохнула тётя Тоня. – Оно по пословице вышло – не в свои сани не садися! И помню, потом, что случилося ишо: только Петруха отнеси водки барину, как молодой барин Александр Владимирович к нам на кухню нагрянули. И говорят оне Петрухе: ты, мол, Пётр, подавай сейчас нам фаэтон, а мы с мамзелью Аделиной кататься едем на Невский проспект! А Петруха и отвечал тогда: я, мол, извиняюсь, конечно, да только я служу верой и правдочкой вашему родному папеньке, Владимиру Ильичу, Его светлости. И потому я с вами никудыть сейчас не поеду, на то мне ваш папенька никакого распоряжения не давали. Тогда Александр Владимирович и говорят со злостью: «Ты, Пётр, запомни энтот твой отказ! А мы с тобой ишо сочтёмся…» На этом оне поднялися к себе наверх и апосля взяли извозчика и из дома уехали кутить с мамазель Аделью на целых два дня! Тогда и мы тоже себе отдых устроили, улеглися подремать, а Петруха устроился до утра у барского кабинета на полу, на своём тулупчике. Очень он любил нашего барина Владимира Ильича! Токо апосля тех святок прожили Владимир Ильич всего-то с годик. Умерли оне легко. Оне с горюшка своего ночью предстали перед господом, так и не проснувшися утром совсем. Александр Владимирович на похоронах нам сказали, что папенька мой, дескать, не умерли, а только заснули себе легонько, потому он помрэ! Это значится, что оне из своей могилки будут вставать по ночам и приходить к тому, с кем захотят сквитаться. Потому оне сейчас новую, мол, силу обрели, загробную! Потом и Февральская грянула тут как тут, и вся Октябрьская за ней! Господи, помилуй! Можа, это наш добрый барин Владимир Ильич захотели со своими недругами рассчитаться! Я и на улице, и в лотках торговых, и всюду кругом смотрела во все глаза, да только Владимира Ильича покойного так и не встретила! А у меня-то жилья своего отроду не бывало, я у господ всегда жила. Мне хоть на улицу иди живи! Хорошо кухарочка наша, Варя, приютила меня. Я пошла жить в еёный подвальчик, у её жильё было такое на Васильевском острове. Сыро было, конечно. Но жить можно! Только Варя в большевички записалася и работать совсем разленилася, и по разным конторам стала цельные дни бегавши! И под конец Варя наша и вовсе куда-то стала пропавши! Я тогда осталася одна в еёном подвальчике и захотела я себе в деревню уходить. Да ведь у меня и родные растерялися по всему-то нашему по белому по свету! Мамочка моя, Гликерия Евграфовна, померла давно, мне только седьмой годик минулся. А то папаша мой, Антон Ермолаич, меня к барам в услужение пристроили и, хотя меня были иногда проведавши, да к себе совсем жить не брали. И некуда было и брать – оне тоже у господ разных проживали, в истопниках числилися и крепко выпивали. Так и сгинули мой папаша от водки…

– Несчастная страна наша, Россия-матушка! Люди целые века терпели бедность, страшные унижения, насилия! До каких же пор то будет продолжаться, господи милосердный! – сетовала моя бабушка…

Снова наступала короткая пауза. Сквозь уютную дремоту, легко, по обрывкам рассказа тёти Тони, я старалась воссоздать в своём воображении целостную картину этой печальной дореволюционной русской жизни. Получалось по моим смутным представлениям примерно такое: тётю Тоню отыскал в её подвальчике кучер Петруха. Хотя и случайно отыскал, но всё-таки взял да и отыскал, что было неплохим поступком с его стороны. На самом же деле он искал кухарку Варю, которая была влюблена в него по уши, как он считал, и у которой по этой причине он кормился запросто, но нехитро на кухне господ Кузьминых в любое время дня и ночи. Но кухарка Варя взяла и записалась в коммунистическую партию и Петруху больше и знать не хотела. Тогда Пётр решил влюбиться в тётю Тоню. Она согласилась на его предложение жить вместе и, ещё совсем молодая, тётя Тоня родила дочку Любочку. Петруха был парень не промах, пристраивался работать в булочные и развозил горячий хлеб прямо из пекарен по всему ночному Питеру. При нэпе жили хорошо, голод окончательно отступил от людей, и они пили вино и веселились в недорогих и завлекательных ночных ресторанчиках. Потом снова грянули чёрные времена! Петруху посадили в тюрьму, поскольку он знал адреса ночных питерских притонов, куда он тоже привозил хлеб и булочки, но адресов тех криминальных никому не продал. Словом, он был почти герой этого времени! Погубил Петруху тот ужасный факт, что он ни черта не знал про заговор об убийстве Сергея Мироновича Кирова и не предупредил об этом органы власти. Дочку Любочку убили на фронте в первые дни войны. Снова несчастная тётя Тоня осталась совершенно одна-одинёшенька. Наконец, пришло известие из тюрьмы о том, что Петра расстреляли. Тётя Тоня хотела повеситься! Спас её сосед, старый человек, Кисин Григорий Тимофеевич, и пригласил тётю Тоню на жизнь серьёзную, а не просто так, ради баловства, куда-то в ресторан сводил. Вместе с этим Кисиным и маленькой дочкой Верочкой тётя Тоня выживала в страшную ленинградскую блокаду. Вера Кисина теперь работала продавщицей в гастрономе, расположенном в здании нашего жилого дома. Тётя Тоня давно была снова вдовой и молила каждый день бога, чтобы он послал гораздо лучшую участь для её, теперь уже единственной и последней, дочери Веры Григорьевны Кисиной, которой пришлось идти работать в гастроном сразу после окончания школы. Но Вера Кисина упрямо хотела поступить учиться на вечерний факультет какого-нибудь хорошего института и потому именно старалась заниматься на разных курсах по подготовке к вступительным экзаменам в институт. И упорная Вера Кисина поступила всё-таки на экономический факультет Политехнического института.

Я читала в то лето легендарный роман Николая Островского «Как закалялась сталь». Образ богатой девушки Тони Тумановой заполнил моё воображение. Однако легендарная жизнь несчастной тёти Тонечки, тёзки героини романа Островского, словно дрожавшее пламя свечи, вдруг вспыхивала перед моими глазами между страниц книги, и я довольно раздражённо отвечала бабушке, когда она обращалась ко мне с каким-нибудь вопросом. Нет, богачка Тоня Туманова не любила Павку Корчагина, не поняла и не оценила его подвига на строительстве узкоколейки, не приняла, как борца за коммунизм. Не все девушки родились в богатых русских семьях. Были настоящие, истинные Тони Тумановы, типичные в русской дореволюционной жизни, как вот, например, эта старушка Антонина Антоновна, или просто тётя Тоня. Ошибаясь, она очень даже хвалила своего барина, адвоката господина Кузьмина. Он ей на Пасху деньги давал, и не только ей, но и всей прислуге в доме. Но разве господа буржуи бывают хорошими? И почему бы не понять действительно всем именно суть, а также всю правильность и справедливость русской революции, как понимал её Николай Островский? Например, мой отец вышел из простой крестьянской семьи. Но бабушка и моя мама…

Я запуталась и забросила книжку на этажерку. В принципе мне надо было читать по школьной программе роман Островского, я перешла в седьмой класс. Однако учебный год был ещё впереди, и времени на прочтение романа хватало. Зачем торопиться? На уроках литературы в грядущем учебном году я успею разобраться со всеми вопросами, возникшими у меня в ходе чтения этой легендарной книги! Но моя старшая сестра Нина уже прочла этот роман два года назад и написала по нему сочинение в школе. Я старалась не отстать от неё. Потому мне стало неловко, что я забросила чтение этого романа. Мысленно я оправдывалась перед собой, но закончилось тем, что я переложила книгу с этажерки на свой письменный стол. Пусть пока полежит, я ещё вернусь к этим смелым своим мыслям! Мама считала, что Нина очень серьёзная и вдумчивая девочка. Она никому не надоедает глупыми рассуждениями об истории русских бунтов и мировых революций. Родители забрали именно её с собой в этот замечательный горный санаторий, где мне довелось побывать только пару дней в прошлом году и где было так прохладно в окружении деревьев! Но меня и на это лето оставили в городе с бабушкой!..

Теперь я снова, как и прежде в летние каникулы, много времени проводила на балконе, наблюдая загадочную жизнь гастронома с его, так сказать, чёрного хода. На балконе нашу летнюю южную жару было легче переносить, чем в комнате. Изредка набегал лёгкий ветер, и сквозь решётку балкона, удобно устроившись на байковом зелёном одеяле среди горшков с нежными цветами розовых маргариток и трёхцветий анютиных глазок, я видела, как мясники магазина – молодой парень Абдурахман в синей тюбетейке, казах по национальности, которого по-русски называли просто Аликом, и его ежедневный напарник постарше Николай, русский, в помятой матросской бескозырке – смачно рубили утром красные, оплывшие белым жиром, большие бараньи туши, ловко выкраивая из них аппетитные куски чистого мяса. Для рубки мяса недалеко от чёрного входа в гастроном было приспособлено цементное очень крепкое и достаточно обширное овальное сооружение высотой с округлый азиатский стол, какой можно нередко увидеть в любом казахском доме в момент вечерней семейной трапезы, когда казахи по национальному обычаю усаживаются на ужин вокруг такого стола на пол, ловко свернув ноги по-турецки. Ходили упорные слухи, что и этот цементный дворовый стол, по прозванию камешек, соорудили специально по просьбе директрисы гастронома Ольги Ивановны, яркой, всегда заметно нарядной и модной женщины с пышно взбитыми волосами, как у французской кинозвезды Бриджит Бордо. Ольга Ивановна считалась блондинкой от природы тоже, как и та знаменитая француженка. Ольга Ивановна, казалось, вполне уважала национальные обычаи окружавших её людей и потому, должно быть, считала вполне нормальным явлением, если кто-нибудь из работников гастронома присаживался к камешку в разное время суток, скрестив ноги калачиком, и угощался чем бог послал, подвинув стаканы поближе к бутылке и разложив закуску перед собой. Но такое бывало чаще к вечеру, а до обеда на камешке шла бойкая продажа свеженарубленной баранины жильцам окружающих домов и знакомым, приятелям и приятельницам работников гастронома. Моя бабушка тоже покупала аппетитное мясо с камешка, стараясь выбрать кусочки мякоти без крупных костей, что ей почти всегда удавалось, поскольку мясники Алик и Николай отлично знали о её дружбе с тётей Тоней через продавщицу магазина Веру Кисину. Я с удовольствием уплетала баранье жаркое, но бабушка отказывалась есть его, уверяя, что это слишком калорийная пища для неё. К тому же мясо с камешка все наши соседи по дому называли халяльным, что отнюдь не мешало им проворно закупать его в весьма значительных количествах. Вдруг однажды утром я услышала тихий шелест голосов на кухне:

– Выходит так, Мария Фёдоровна, что дочка ваша деньгами вас особо не жалует, а больше на наряды тратит для себя. Чтобы муж, значит, её не разлюбили! Конечно, дочка ваша собой видные будут. А любовь промеж мужем и женой – то коварная шутка будет! И дочка ваша не только дамочка красивая, но и врачиха тоже будут. Матушка ро́дная выучила, в люди её вывела. Оне теперь при специальности будут, да ещё и при каковской большой! И деньги оне получают кажный месяц при своей специальности на работе в больнице тоже. И зять ваш, еёный муж, тоже зарплату до дому приносит. А зарплата евоная хорошая, так почему и матери не дать деньжат немножко?..

– Да ведь я с ними проживаю, Тонечка! Не отдельно.

– Это мы понимаем, как тут не понять! Зять вас, вроде бы, кормит. А что вы работаете на них и семью обстирываете, да убираете в квартире, да готовите кушать им, и детки ещё ихние все на вас – то, вроде бы, и не в счёт вам…

– Да и бог с ним! Я дочери родной помогаю, а не только зятю одному. Дочь моя устроила свою жизнь, а мне много ли надо…

– Да и надо! А ведь вы очень похудевшие и хрупкие смотритеся! Вот оне, ваша дочка да зять, вам деньги на младшенькую внучку оставили какие, дали разве? Да и нет, раз вы молчите. Ничего оне не дали! Всё себе сгребли и смоталися развлекать себя да поправлять! А вы-то младшенькую на свою одну пенсию всё лето тянуть должны. Да ведь пенсии нашенские – это крохи одни при советской власти! Разве у нас специальности какие были? К примеру, вот вас, хотя и барышень, на специальность которую учили разве? Хотя бы на акушерку или поварихой? Нет, не учили. И потому пенсии у вас, как и у нас, простонародных людей, разве что только по нашей старости полагаются нам. Кто тогда, в наше тяжкое времечко, по трудовой книжке работал? Да никто! Выживали, да и ладно! Вот ежели кто на людей платья шил, в портнихах какие девки задирали носы, те совсем другая статья будет! Те хоть зарабатывали себе чуточку, хватало на ихнюю на хлеб-соль. Но прислуги настоящей, знавшей разные тонкости да капризы хозяйские, какая была до Октябрьской, больше нигде не требовалось. В дома к разным грубиянским начальникам прыгали те окаянные девки от мадамов, лихо совравши, что оне прислугой служили у господ. Вот и пошли тогда драки, полетели клочки по закоулочкам! Начали те кралечки законных супружниц от мужей выгонять! Да то ихние грязные дела были, а вот нам за какие такие грехи столько досталось? Всю жизню пришлось нам собирать и копить по грошику да по копеечке…

– Господь так судил, – смиренно отвечала моя бабушка.

С этого дня я категорически отказалась есть жаркое. Я настойчиво уверяла бабушку, что у меня пропал от жары аппетит. Она поверила мне наконец и старалась напечь оладьи. Мы ели сладкую манную кашу утром и лёгкий овощной суп в обед. Бабушка перестала покупать мне вовсе не дешёвое мясо с камешка, но от говяжьей и куриной печени решительно не отказалась. Я согласилась на компромисс с печёнками, подсчитав в уме, что они намного дешевле баранины. К тому же я нашла, что это, пожалуй, ещё вкуснее надоевшего жаркого! Я приноровилась в это трудное лето чистить картошку самостоятельно, стараясь разгрузить бабушку от её домашних дел. Ненавидя вытирать пыль каждый день, я сторговалась с бабушкой на этот унылый и тяжкий для меня труд, поклявшись, что буду вытирать пыль дважды в неделю, пока мы живём в квартире одни, и больше никого здесь нет. Бабушка согласилась, отступив от жёстких порядков нашей семьи.

– Это не больница, а квартира обыкновенная, – настаивала я. – Какая ещё здесь непролазная грязь? Кто к нам такой важный-преважный в гости ходит, чтобы нас осуждать и пыль выискивать всюду? Разве у нас настолько антисанитарно? И вообще мне надо побольше заниматься и много за это лето прочитать…

– Ты очень мечтательная девочка, Томуся, – с некоторым укором сказала бабушка. – Ты иногда в книгу смотришь, а страницы не перелистываешь, и видно, что ты не читаешь. Всё о чём-то думаешь! О чём, спрашивается, я даже и не знаю. Но предполагаю, что, скорее всего, ты мечтаешь о любви! Возраст берёт своё, хотя сейчас лето, и до следующей весны ещё далеко! Но я способна понять эти хрупкие ростки первого чувства. Я сама такая была в твои годы…

Я ничего не ответила ей, сохраняя в душе свою грустную тайну. В особенно душные летние вечера бабушка разрешала мне спать на балконе. Среди ночи я слышала приглушённую возню у гастронома и с удивлением и любопытством сделала собственное заключение о его директрисе Ольге Ивановне: она была в очень близких отношениях со своим заместителем Павлом Алексеевичем Носовым. Эти отношения были явно любовные! Парочка целовалась в ночи на камешке! А ведь Павел Носов был молодой парень, хотя и крупный, плечистый, совсем как наш учитель физкультуры в школе, в прошлом боксёр. Но директриса гастронома Ольга Ивановна была почти ровесница моей матери! Её сын учился в школе в одном классе с моей старшей сестрой. Я решилась и рассказала об этой странной парочке бабушке.

– Фу! Как некрасиво и к тому же нечестно подсматривать за взрослыми людьми, – отвечала она. – Возможно, что Ольга Ивановна действительно вполне искренно влюблена в этого ещё молоденького Павлика. Ну и что? Она в разводе со своим мужем. Она совершенно свободна от всяких обязательств, и ей ни перед кем больше не надо оправдываться. Это её сугубо личное дело, в кого она влюблена. И Павлик тоже не женат. В чём их можно обвинить? Да ни в чём.

– Но этот Павел Носов совсем молодой, а вот она выглядит, как его мама! Она старая женщина! – воскликнула я.

– Ольга Ивановна очень даже модно одевается, и женщина она интересная, – отвечала бабушка. – Ты на балконе больше не ночуй. Пожалуйста. Короче, я тебе это запрещаю. И вообще не засматривайся на этого Павла Алексеевича! Он имеет крупный успех, я вижу. Вот и Вера Кисина, дочка Тони, от него без ума. Напомню тебе, что Вера взрослая девушка, а ты ещё только несовершеннолетняя школьница. Не прочитать ли тебе очень серьёзную повесть под названием «Госпожа Бовари»? Я думаю, что всем безответно влюблённым девушкам эта бессмертная книга только на пользу. Хотя и рано, да ладно, прочитай…

Я прекратила свои ночёвки на балконе, но дневное время продолжала там проводить, взявшись за «Бовари»! После четырёх часов у камешка стояла тишина. Куски мяса были, как правило, все распроданы, разве что оставалась пара-другая кусков с крупными костями. Мясники Алик и Николай азартно пристраивали бутылки со спиртным у пустых магазинных весов на камешек, а за дневной выручкой по заведённому порядку выходил из гастронома Павел Носов. Я ещё не дошла и до середины великого французского романа, когда тишину во дворе вдруг разрезал грубый хруст толстой, разорванной бумаги, и загромыхал звон тяжёлой гирьки в железной чашке весов на камешке. И сразу раздался истошный крик мясника Алика:

– Ай, шайтан! Лови его! Шайтан! Унёс бальшо-о-й ба-а-рашек!..

– Лови его! Сволочь! Стерва! Украл наше мясо! Здоровый кусок себе хапанул! – хрипло завопил Николай.

Алик засвистел, засунув два пальца в рот, не хуже хулигана. На шум мгновенно выбежал из чёрного хода Павел Носов, стройный и сильный, в белой рубашке, как всегда. Вдруг страшно потемнело вокруг меня, и я застыла на балконе с романом о несчастной Бовари в руке. Прямо на меня, поднявшись из глубины двора и тяжело набирая высоту, летела огромная, сильная, дикая птица. Это был чёрный орёл с горбатым хищным клювом. Судорожно скрючив страшные жёлтые свои когти, он уносил сочное халяльное мясо с камешка. Красный, фантастически яркий и большой кусок баранины раскачивался в воздухе, и в мякоти куска маячила белая сахарная кость. Яростный глаз орла впился в моё лицо, и меня обожгла на миг молния безумия, сверкнувшая в бездонных зрачках птицы. Я громко вскрикнула от ужаса. Орёл отшатнулся от толстой решётки балкона и, мгновенно развернувшись в воздухе, взмахнул своими мощными крыльями. Неожиданно круглая кость отвалилась от куска мяса и упала вниз, сверкнув белизной.

– Держи его! Подлюга! Бандит! – орал изрядно пьяный Николай.

– Шайтан! Ай, шайтан! Са-а-бака! Ха-а-лера ты паршивый! – кричал Алик и снова свистел. Я вдруг поняла, что Алик заикается…

– Откуда он взялся? Проходимец! Сука ты, так мать твою растак! – надрывался Николай.

Дальше послышалось непечатное – Николай вошёл в раж. Бабушка бросилась вон из комнаты ко мне на балкон. Крошечная ростом, но быстрая и ловкая, она с явным испугом теперь смотрела на меня:

– Что случилось? – едва вымолвила она. – Кого уб…

– Откуда-то дикий орёл прилетел! Схватил когтями и унёс кусок мяса с камешка! Потом скрылся вон туда, за крышу нашего дома. Уже совсем не видно его! – мгновенно объяснила я.

Бабушка часто заморгала своими карими, глубокими глазами.

– Я очень испугалась, – произнесла она наконец. – Я думала кого-то убили! Слава тебе господи, всё обошлось…

– Пошли вниз, посмотрим, что там творится, на этом камешке, – предложила я. – Там Павел Носов стоит и Вера Кисина тоже. Полно жильцов нашего дома набежало! Пошли мы тоже! Пошли!..

– Ты только возьми и причешись, пожалуйста, Томуся, а я губы подкрашу. Помни, что нельзя выходить на улицу в неглиже, чтобы ни случилось с тобой! – пробормотала бабушка. – Что люди подумают?..

Мы спустились во двор и подошли к камешку. Собралось с десяток человек – порядочно для летнего дня. Фактически сбежались все, кто был не на работе. Нас встретили со смехом и безудержной, озорной радостью. Внезапное происшествие на нашем камешке нарушило однообразное безделье жильцов нашего дома в эти жаркие дни.

– Ага! Вот ещё одни свидетели появились! Нет, вы видели этот летающий и смертельно опасный зоопарк? Ведь это самое настоящее безобразие! Это просто жуткая дикость! – возмущалась Валентина Прохоровна, домохозяйка, дама крикливая с неизменно торчавшими бигуди из-под цветастой косыночки. – Куда только смотрит наш несчастный горисполком, если среди бела дня летают по всему городу дикие орлы?! Кто у них в этакой важной конторе отвечает за безопасность населения? Вот с того и спрос!..

– Да какие такие вам конторы приснились, гражданочка? Ещё и в контры возьмёте и нас с Аликом запишите! Не, извините, наше вам с кисточкой! Мы тут совершенно ни при чём! Кстати, граждане и гражданочки! Не пора ли вам разбежаться по домам? Караул устал, и баста! Лучше достать того охреневшего стервеца, который на нас этого крылатого чёрта выпустил! Ну откуда он взялся, этот орёл, сука такая? Кто его на нас с Аликом натравил? Мы разве кого-то обижаем? – говорил Николай. – Налетел, сука такая, здоровый кусище хапанул! И ни с кем при этом не поделился! Во даёт!..