Рассвет разбудил её нежно, словно любимый человек провёл пальцами по её щеке. Вздох утреннего ветра шевельнул шкуру на входе в хижину, наполняя воздух запахом свежей земли, увлажнённой ночной прохладой. Где-то в вышине громко переговаривались птицы, рассыпая над миром свои звонкие, ликующие трели.
Алина открыла глаза и замерла, наслаждаясь этим моментом. Мир ещё спал. Даже Нула, свернувшись в постели, посапывала, смешно причмокивая губами.
Она укуталась в своё одеяло, сотканное из шерсти местных животных, на котором были вышиты птицы, скользящие по ветру, и дикие кошки, замершие в охотничьем прыжке. Одеяло было мягким, как объятие, и Алина на мгновение закрыла глаза, ощущая его тепло.
Но сон уже не возвращался.
Тихо, босиком, она вышла из хижины. Воздух был пьянящим, как вино. Он звенел прохладой, полной свежести, наполненной ароматом ночных трав и далёкого дыма угасающих костров.
Алина остановилась. Впервые за долгое время она осталась наедине со своими новыми впечатлениями.
Всё вокруг пробуждалось – первые лучи солнца осторожно скользили по листьям, разрисовывая их золотыми бликами, ветер лениво перебирал траву, а птицы весело перекликались, словно у них не было ни единого сомнения в том, чего они хотят.
Алина же не знала.
Она не знала, чего хочет.
Эта мысль, такая простая, такая бесцветная, вдруг обрушилась на неё тяжестью, сравнимой с камнем, привязанным к её сердцу. Невероятное осознание своей силы и возможности добиться всего чего хочется вчера взрастило орлиные крылья за спиной. А сегодня это тяжёлое понимание… Она ожидала, что здесь, в новом мире, вдали от старой жизни, желания вспыхнут в ней, как звёзды на ночном небе. Окажется, что она всегда чего-то хотела, просто не позволяла себе этого. Но нет. В её душе было пусто.
И чем дольше она смотрела в эту пустоту, тем страшнее становилось.
Когда-то, давно, она хотела… сделать маме приятно. Видеть её улыбку, слышать её голос, наполненный не усталостью, а теплотой.
Потом пришла школа. Она училась, потому что так было нужно. Учителя говорили, что учёба – это путь к будущему, и Алина покорно следовала этим словам. Она выполняла все задания, зубрила параграфы, шла к высшим оценкам с той же настойчивостью, с какой морской прилив раз за разом накатывает на берег.
А потом – дом. Когда в школе все расходились по домам, она шла к учебникам. Она учила уроки, заполняла тетради, как писарь, усердно переписывающий чужие слова. Её жизнь напоминала заезженную пластинку, проигрывающую одну и ту же мелодию – "надо", "должна", "обязана".
И никогда – "хочу".
Не было выходных. Не было отдыха.
Её мама работала, как загнанная лошадь, скрипя под тяжестью жизни, цепляясь за две работы, чтобы прокормить их двоих и отложить на институт Алине. Она возвращалась поздно, уставшая, и Алина училась читать в её глазах усталость и тревогу.
Она понимала: её мама не живёт, а борется.
Алина никогда не жаловалась.
Она не просила игрушек. Не просила сладостей. Она видела, что у мамы нет сил.
А папа?
Его не было.
Когда она была маленькой, она спрашивала. Где он? Почему его нет?
Но мама всегда отвечала так, будто боялась этих слов. Алина тогда была слишком мала, чтобы понять.
А когда выросла… она просто перестала спрашивать.
Она боялась увидеть в глазах мамы ту же боль, что была в них всегда.
Так в её душе там, где должно было быть "хочу", выросла пустота.
Настоящее желание – это что-то тёплое, яркое, пылающее внутри, как костёр в ночи. Оно должно согревать, освещать путь, вести вперёд и вызывать трепет нетерпения.
Но внутри Алины было лишь ровное, холодное пространство.
И это пугало её больше всего.
Алина и не заметила как утро разлилось по поселению мягким золотым светом, растекаясь по соломенным крышам, цепляясь за деревянные балки, проникая в каждую щель. Воздух наполнился запахом свежего хлеба, спелых фруктов и дымком от тлеющих углей. Всё вокруг задышало неспешным уютом, словно время здесь текло иначе, медленнее, ласковее.
Алина сидела на деревянном настиле, поджав ноги, и ела тёплую кашу с кусочками сладких кореньев. Рядом, с озорной улыбкой, Нула поглядывала на Алину. Все вокруг что-то обсуждали, смеялись, переговаривались – утренний ритуал, наполненный миром, безопасностью, единством и радостью нового дня.
Рула, как всегда, была сосредоточенной, но её голос звучал мягко, почти по-матерински:
– Ты обещала мне помочь сегодня, помнишь? – сказала она, подливая Алине сладкого травяного чая.
– Конечно, помню, – Алина улыбнулась, радуясь, что может быть полезной.
После завтрака Рула взяла её за руку и повела к самому центру поселения, туда, где воздух был густ от пряных ароматов специй, где в больших котлах кипела жизнь, где еда не просто насыщала тело, но связывала людей друг с другом, превращая каждое блюдо в символ заботы, любви и единства.
Котёл уже занял своё место над очагом, словно древний страж, готовый принять в себя огонь и воду.
– Разложи костёр под котлом, – голос Рулы был мягок, но в нём звучала уверенность. Она махнула рукой куда-то в сторону. – Возьми угли с дежурного костра и разожги пламя. А я пока наполню котёл водой.
Алина, будто заворожённая, молча кивнула и послушно принялась за дело. Её пальцы ловко собирали дрова, а горячие угли вспыхнули в лопатке, которую Алина держала в руках, рождая первый трепетный язык пламени. Огонь жадно потянулся к дереву, разгораясь, словно пробуждающийся зверь. Девушка на мгновение прикрыла глаза, чувствуя себя так же, как в детстве на кухне с мамой – когда теплота домашнего очага согревала не только тело, но и душу.
– Предлагаю приготовить похлёбку на мясном бульоне, – неожиданно предложила Рула, выуживая из складок своей одежды небольшую кожаную сумку с сушёными травами.
Алина удивлённо вскинула голову.
– Я думала, ты просто скажешь мне, что делать.
– Зачем?
– Я ведь не умею готовить ваши блюда…
Рула улыбнулась, и её глаза сверкнули в отблесках огня.
– По нашей традиции еда должна быть отражением души того, кто её готовит. Как можешь ты сотворить блюдо без своей души?
Бульон весело булькал в котле.
Рула достала несколько маленьких глиняных баночек и поставила их перед Алиной. Из них поднимался густой аромат сушёных трав, перца и чего-то терпкого, незнакомого.
– Попробуй, выбери, какие специи добавить в похлёбку, – сказала она, помешивая кипящий бульон.
Алина замерла.
– Я?.. – Она покосилась на Рулу, будто ожидая, что та рассмеётся и скажет, что пошутила.
– А кто же ещё? – Рула пожала плечами. – Это твоё блюдо, добавь то, что кажется правильным.
Алина сглотнула. Её пальцы нерешительно пробежались по крышечкам баночек, но каждая из них казалась ей чужой. "Какое правильное? А если я испорчу?"
– Лучше ты скажи, какие подойдут, – осторожно попросила она.
Рула внимательно посмотрела на неё, но не стала спорить. Только кивнула.
– Хорошо. Тогда просто понюхай каждую и скажи, какая тебе нравится.
Алина робко открыла одну баночку, потом другую. Запахи кружились в голове, но среди них не было "неправильных". Все они были хороши.
"А если бы мне дали такой выбор раньше? Если бы мама сказала: выбери, чем ты хочешь заниматься? Смогла бы я ответить?"
Алина резала овощи тонкими, аккуратными ломтиками, стараясь сделать их ровными. В её руках нож двигался осторожно, но точно.
– У тебя хорошо получается, Дочь Заката – заметила Рула, бросив на неё одобрительный взгляд.
Алина удивлённо подняла голову.
– Правда? Я обычно просто стараюсь не испортить.
Рула нахмурилась, будто раздумывая над чем-то.
– А почему бы тебе просто не попробовать сделать красиво, для души?
Алина пожала плечами.
– Никогда не думала об этом. Главное ведь – чтобы было правильно.
– А если правильно – это ещё и красиво? – усмехнулась Рула.
Алина не нашлась, что ответить.
"А если бы я не только старалась не ошибиться, а жила бы свою жизнь – не по чужим правилам, а красиво, как чувствую? Смогла бы я?"
О проекте
О подписке
Другие проекты