Потом начинала вспоминать подробности его биографии, что удалось мельком узнать, вытащить чуть ли не силком подвергая пыткам. Разговоры шли в основном на отвлеченные темы. Обо мне, моих делах и т.д.

Как любой по уши влюбленной дуре, вначале было все равно. Приехал – и слава богам. А когда вихрь романтических, сладких, захватывающих эмоций отпускал, то спросить уже было не у кого. Был, и нет. Такая таинственность будоражила чувства. Когда приедет? Приедет ли вообще? А был ли он?

Так же временами хотелось сходить к психиатру и провериться. Может у меня какая тяжелая форма шизофрении или еще чего-нибудь? А в моменты обострения из воспаленного сознания возникает образ мужчины, придуманный мною? Бывает же такое.

Но эта версия не выдерживала критики. Другие же люди его видят. А коллективные глюки ерунда.

С Любаней у них была одна единственная встреча. Подружка отзывается о нем не очень лицеприятно. Старается и в словах не сдерживается, а подвыпив малость, и вовсе кроет, используя великий и могучий «неправильный» русский, перемежая с угрозами убить, когда в следующий раз появится.

Но, являться без предупреждения, у них общая черта.

Вот и в тот вечер звонили, звонили. Он был в ванной. Преодолев с трудом приятную слабость, завернулась в халат и вышла в прихожую.

– Кто?

– Конь в пальто! Я. Открывай!

Собрав в кулак все смирение, повернула замок и, сделав небольшую щелку, высунула в нее голову. Приподняв брови, ответила:

– Привет! Любань, ты не вовремя.

Подружка чуть потеснила меня своим могучим телом и продвинулась в квартиру, увидела мужские ботинки.

– Да я уже вижу. Рожа довольная, глаза сверкают. Что опять ветер к нашему берегу Голландца прибил?

– Люба! – шикнула на нее. Бесполезно, с тем же успехом можно на бронетранспортер шикать. Она только хмыкнула. Хлопнула дверь ванной. Хорошо хоть в полотенчико обернулся, а то обычно голышом расхаживает.

– Добрый вечер, – и ушел в комнату. Ни с кем из моих знакомых или родственников он не был знаком, не сталкивался и не старался столкнуться или познакомиться.

– Добрый… – пробормотал бронетранспортер в ответ. Только белое полотенце исчезло за поворотом, зашипела:

– Светка, гони его в шею! Это же просто…

– Люба, – постаралась, чтобы в голосе звучали железные, предостерегающие нотки.

– Поняла, поняла. Делай, что хочешь. Только не приходи, потом плакаться.

Как же хочется ответить, что-нибудь гадкое.

– Ну, ты тогда с мужем разведись.

– В смысле? Причем здесь мой муж?

– Чтобы тоже не приходить, потом плакаться.

– Черт с тобой! На фига мне все это надо…

– Вот именно. И тебе всего хорошего!

Закрыла дверь и, привалившись к ней, постояла немного, крепко зажмурив глаза. Нехорошо так разговаривать с лучшей подругой. Но иногда это настырное вмешательство в мою личную жизнь чрезвычайно раздражало.

Только прижавшись к его теплому боку, почувствовала успокоение. Умиротворение и нега растекались по венам жидким огнем. Пальцы легонько поглаживали мое плечо.

– Это была твоя подружка или родственница?

– Подруга. Любаня. Бухгалтер, я тебе рассказывала. Прекрасная женщина и мать двоих детей. Иной раз, кажется, что меня она считает своим третьим ребенком.

– Ясно. Беспокоится о тебе?

– О, да. Наставляет на путь истинный. У меня, видите ли, не все, как у людей.

Не хотелось с ним говорить на такие темы. Чтобы подобные события омрачали те редкие моменты, когда мы вместе.

– А у нее, как у людей? – в вопросе прозвучала легкая издевка, но без особой заинтересованности.

– Да. Полный набор. Даже целых два замужества. Не обращай внимания.

– Она твоя подруга, а не моя. Просто ты ей не безразлична. Хорошо, когда есть люди, которым ты не безразличен. Кстати, а что за «Голландца» она поминала?

Я замялась. В темноте скорее почувствовала, чем увидела – улыбается.

– Это, что мое прозвище?

Спрятав лицо в его подмышку, покивала.

– Как-то странно. А с чем или с кем параллель проведена? Не могу предложить.

Чуть высунув нос наружу, посопела, но ответила:

– Вообще-то она называет тебя Летучим Голландцем. Ты знаешь эту легенду?

– Обалдеть! – и захохотал. Успокоившись, повернулся на бок, придавил мои ноги своими и подтянул повыше.

– Я так понимаю, та самая параллель проведена с частотой моих посещений?

«Ну, удружила подруженька!»

– Не совсем. Любаня не очень хорошо знакома с содержанием легенды.

– Хм, тогда откуда?

– Есть песня у Алены Апиной «Летучий Голландец Любви».

– Не слышал. А может и слышал, но не помню. Напой?

– Нет. Я не все слова помню…

– Давай. Я очень хочу послушать, что за песня, так впечатлившая твою подружку.

«Она и меня хорошенько так впечатлила. Но тебе об этом знать необязательно».

– Не тушуйся. Я знаю, что ты прекрасно поешь.

Дело было не в стеснении. Просто показалось, что выдаю какую-то страшную тайну. Достою со дна всю скорбь и боль. Разбалтываю в банке осадок, и вода становится мутной. Эта песня для меня, как молитва. А молитвы не читают забавы ради.

– У меня где-то была запись на кассете или диске. Давай завтра просто включу.

– Светка, в чем дело? Это же просто песня. И мне все равно, какое прозвище придумала твоя подруга. Если в этом дело. Хотя оно такое романтичное, с налетом средневековья, рыцарства и авантюризма. Мне даже нравится.

– Правда? Нет, не в этом дело.

– Тогда в чем? Эй?

– Все нормально.

Устроила голову поудобнее, закрыла глаза и постаралась отстраниться от всего, сосредоточившись всецело на темпе и ритме. Не вникать опять в смысл этих слов. Каждое, из которых уже не просто набор букв. Это: боль, отчаяние, надежда, сладость и горечь одновременно, принятие, ненависть, ностальгия, воспоминание и любовь. Запутанный клубок разноцветных ниток. Горло перехватило судорогой, и я чуть придерживала его рукой.

– «Ты приходишь внезапно

И уходишь так скоро,

Как Летучий Голландец из книг.

Я тебя провожаю

Без слез и укора.

Вспоминая потом каждый миг.

Каждый раз я ревную

И сказать забываю –

Не нужны мне подарки твои.

Я тебе помогу,

Я тебя понимаю,

Мой Летучий Голландец любви!

Хочу я с тобою, умчаться на волю –

Подальше от грешной земли.

Мой необъяснимый, мой неуловимый

Летучий Голландец любви.

Я боюсь, ты утонешь

В океане безбрежном,

Если рядом не будет меня.

Я люблю, я люблю тебя, мой сумасшедший.

В этом счастье мое и беда!

Хочу я с тобою, умчаться на волю –

Подальше от грешной земли.

Мой необъяснимый, мой неуловимый

Летучий Голландец любви».

Голос немного сорвался на последнем припеве. Слеза покатилась по щеке.

– Там припев еще два раза поется, но что-то сегодня я не в голосе…

И вправду эту фразу я как будто прокаркала с трудом. Слова были просты и незамысловаты. Но в одни и те, же слова каждый вкладывает свой смысл.

Слезы комом встали в горле. Надо уйти в ванную или на кухню или еще куда-нибудь. Не хочу плакать при нем. Было ли такое, что я плакала при нем? Да, было давным-давно. Так уж сложилось наше знакомство, в тот момент все навалилось со всех сторон. Но сейчас? Что со мной? Никаких причин, только бурный поток изнутри уже было не сдержать. Получается глупая сцена из мелодрамы.

Я уже рванулась было с кровати, но две сильные руки вернули меня обратно и прижали к широкой, твердой, заросшей волосами груди. И он тихонько укачивал, гладил по голове, как маленькую, пока меня трясло в рыданиях с ужасной силой. Так я никогда не плакала. Даже, когда узнала, что у мужа другая женщина. Когда разводилась. Или когда этот самый бывший муж избил меня. Вот такую приткнувшуюся за раковину, рядом с мусорным ведром, испуганную до смерти, нашел меня мой Летучий Голландец. И как теперь укачивал на руках. Потом помог собрать вещи, умыл и, чуть не на себе, вынес из квартиры, довез до подруги и пропал. Вся эта неприятная ситуация вышла из-за того, что мое заявление на развод оказалось на столе в загсе. Кулаками, любимый когда-то, супруг пытался заставить забрать его. Ну, и научить уму-разуму. Ведь с такими распрекрасными мужчинами не разводятся. Прожили мы вместе полтора года, но и их хватило с лихвой.

Но развод прошел спокойно, как и раздел скудного имущества. Как потом выяснилось, Голландец нашел супруга, гуляющего по привычке в одном из кабаков, и промыл ему мозги хорошенько. У всех свои способы, его возымел действие. За что большая благодарность.

– Светик, ты моя радость. Плачь, плачь…

И сейчас тоже готов подставлять свое плечо для моих слез.

Пролив немалое количество жидкости, я отключилась от усталости. А на утро проснулась одна среди простыней. Как всегда он и его утешения, мягкие объятия показались просто сном или миражом, который помаячил и пропал.

Постучав телефоном по раскрытой ладони, в задумчивости посмотрела на него. Опять ушла в воспоминания. Да, что ж ты будешь делать! Скоро день пройдет, а я с места не сходила.

Открыла крышечку и набрала номер подружки.

– Привет! Это я.

– Привет, отпускникам! Как долетела?

– Все отлично.

– Хорошо, а то я переживала. Самолеты падают, поезда с рельсов сходят. Но все подробности потом. Ты дома?

– Ага, дома. А ты? На работе?

– На работе. Будь она не ладна. Где же мне быть? Квартального отчета не придвинется, так что могу заскочить часам к семи. И выслушать все последовательно по пунктам. Где была, что ела, какое солнце, какой пляж, море и т.д.

– Может, я к вам зайду?

– Светик, будь человеком. Дай я хоть на один вечерок отдохну от семейной жизни. И Валя возражать не будет. Я ему говорила, что ты сегодня возвращаешься.

«Ага, возразишь тут!»

Валентин – супруг Любаши – существо покладистое и примерное, но иногда мог проявить завидное упрямство. Учитывая характер его половинки, качество важное. Он не поддавался на ее провокации и наезды, если уходил в это самое упрямство.

– Отлично, тогда жду. Успею еще в магазин и прибраться.

– Бутылочку я принесу. Мне тут начальник презентовал какую-то, вроде хороший вискарь. Все целую тебя, радость моя!

– И я тебя целую. До встречи!

Захлопнула крышку. Стоит заняться делом. Приборка всегда помогала мне расслабиться. Включив радио, достала тазик с тряпками и методично прошлась по всем поверхностям. Сначала в гостиной, потом в спальне, подпевая почти всем песенкам, несущимся из колонок. Временами подтанцовывая.

Но взгляд все возвращался к корзине с цветами. Чего ждать дальше? Не знаю. Но странно, что она здесь стоит, а его нет. И какое-то несоответствие симпатичной картинки, представшей передо мной и внутренними ощущениями от нее.

Наконец домыв все полы, уселась напротив моей домашней клумбы и уставилась на нее. Чем же ты мне не мила?

Сколько так просидела не знаю. Что-то сегодня я совсем расхлябалась, почти засыпаю на ходу.

Очнулась от звонка в дверь.

– О, черт!

Похоже, уже подружка приехала. А у меня что? Даже хлеба нет, чтобы занюхать.

На повороте в коридор из комнаты поскользнулась и чуть не упала. Опять резкий, нетерпеливый звонок.

– Иду, иду…

В который раз уже я оценила предусмотрительность и основательность Любаши, а так же дар предвиденья. Она стояла на пороге с двумя сумками. Из одной выглядывал длинный, румяный хвост багета, сразу же захотелось отломить его и опробовать хрустящую корочку. Желудок тут же отозвался жалобным стоном – кофе с утра прошел незамеченным. Она не замедляя хода, прошествовала внутрь, поставила поклажу в углу, обняла меня и прижала к своему шикарному бюсту.

– Здорово! Ох, соскучилась же я по тебе!

– И я по тебе, дорогая. Только не раздави.

– Я? Вот глупости то выдумываешь.

Посмотрев на мою несколько виноватую мину, скинула босоножки и, захватив один пакет, проплыла на кухню.

– Вот чувствовала я одним местом, всем хорошо известным, что пожрать ты так и не сподобилась купить, – ее руки проворно выкладывали на стол всякую снедь: хлеб, икорку, масло, огурцы, зелень. – Поэтому, не надеясь на твою сознательность и собранность, а так же русский авось, закупила все сама.

– Любаша, я тебя люблю.

– Я знаю, знаю. Но без фанатизма, ладно. Давай, мой овощи, строгай салат и бутылку в холодильник не забудь закинуть. А я мясо пожарю. Все признания в большой и чистой любви, пожалуйста, в письменном виде. Еще лучше, если факсом в офис отправишь, пусть шеф полюбуется и опомнится.

– Что стряслось опять?

– Так поверка была, – взяв из кухонного ящичка молоточек, для отбивания мяса, она с кровожадным видом набросилась на ни в чем не повинный кусок. – Вот так тебя…

– Слушай, ты вроде хотела его пожарить, а не фарш сделать?

– Уф! – стерла ладонью невидимый пот. – Иногда можно и фаршик вместо просто кусочка. Вот Валька мой иногда смотрит, как я молочу мясо и уже меньше на рожон лезет.

– Твоему Вальке надо вообще памятник поставить. Или причислить к лику святых.

– И это от родной подруги услышать столь лестные речи. А я для тебя готова последнюю копейку или рубашку отдать. Вот и делай людям добро после этого.

– Ну, Любаня… Я же любя и в шутку, – и, перегнувшись через стол, поцеловала ее в щечку.

– Ладно, верю. Так и быть. Доставай бутылку, хряпнем прямо сейчас.

– Погоди, я уже салат докрошила.

– Да, фиг с ним!

– Все, все достаю.

Выставила рюмки. С сомнением посмотрела сначала на них, потом на низкие, широкие стаканы.

– Слушай, из чего пьют этот твой виски?

– Шут его знает. Вроде с содовой или с колой. А из чего? Какая разница. Мы же не на светском рауте не перед кем выпендриваться.

– Ты купила?

– Что? Стаканы?

– Да, нет. Содовую или колу?

– Зачем мне всякую гадость покупать? Я и детям запрещаю пить.

– Ты же сама сказала, что виски с колой или с содовой пьют.

– Да, ладно! И так сойдет.

– Мне тем более все равно.

Шлепнув на разогретую сковородку мясо, она обтерла руки о полотенце и взялась за свою рюмку.

– Ну, давай. За то, чтобы в следующий раз курорт был еще круче и мужик тоже!

Чокнулись и залпом выпили. Я чуть не выплюнула все обратно на стол, с трудом сделав глотательное движение, скривилась. Подружка, выпучив глаза, коротко дышала. Потом нацепила на вилку салата, закусила, нацепила еще и сунула мне под нос.

– Жуй быстрее. Закусывай.

Прожевав огурцы с помидорами, отщипнула большой кусок от батона и запихала в рот. Как раз ту румяную корочку, что так хотелось. Но, из-за оставшейся горечи, не оценила.

– Вот гадость!

– Не то слово.

Мы вместе уставились на этикетку.

– Люб, это не виски. Это коньяк и притом паленый.

– Черт! Я перепутала бутылки. Какое гавно, однако.

– Не беда. У меня где-то початая бутылка водки оставалась.

– Доставай. А то душа требует.

На этот раз мы подождали, пока мясо поджарится. Разложили по тарелкам, рядышком салатик, красиво расположили бутербродики на большом плоском блюде. А в холодильнике еще ждали пирожные с глянцевыми фруктами в песочных корзиночках. Просто загляденье! Немного полюбовавшись, на сей натюрморт, мы подняли по второй – «за нас красивых и за них рогатых». Посмеялись.

– Рогатых? Любаша, ты что-то от меня скрываешь? Подумаешь от мужа своего. Это понятно. А от меня что?

– Я? Ничего. Придумала тоже. Когда мне время то найти, чтобы эти рога наставлять? Только ночью. А ночью я сплю беспробудно, пушкой не поднимешь.

– Знаю, слышала много раз, запомнила. Но у тебя Валя умница.

– Да. Умница… – взгляд ее затуманился, на лице начала проявляться вселенская печаль и тоска.

– Люба? Что случилось?

Закрыв лицо руками, она вдруг заплакала. Навзрыд, со всхлипами. Утираясь кулачками, как маленький ребенок.

Я, если честно, впала в ступор. Подружка, конечно, плакала время от времени. Но редко и мало, скорее, для порядка и под какую-нибудь заунывную песню. Говорила, грех под эти стоны не пустить слезу. А так, чтобы истерика женская… Такое было один раз лет шесть назад.

Разлив еще раз по одной, быстро замахнула стопку в себя, встала, вытащила пакет с бумажными салфетками, сунула ей на колени. Она благодарно покивала, продолжая подвывать. Ясно, что пока разговора не получится, надо переждать.

История нашего знакомства очень пикантная и даже невероятная. Многие непонимающе качают головами, когда узнают.

Мы не подружки с розовой юности, детского сада, школы или института, не знакомились на работе или студенческой вечеринке. А познакомились мы у дверей моей квартиры, прошло уже чуть более семи лет. Сейчас смешно вспоминать, а тогда было совсем не до смеха.

На новогодний корпоратив, мы рабочим коллективом завалились в какой-то ресторан. Я работала весовщицей на складе. Почему, не спрашивайте. В девяностые кто кем только не работал. Помимо нас в этом не очень солидном и немного мрачноватом заведении гудело еще несколько компаний с такими же средненькими доходами, как и у нас.

В конце концов, с одними из таких новогодних отмечальшиков мы смешались – все же веселей большим коллективом. Ребята были с хлебозавода. Веселые, уже подзарядившиеся для разогрева на работе, травящие анекдоты и байки про производство хлебобулочных изделий. Такие что потом, заходя в магазины долго на батоны и все остальное даже смотреть, не хотелось.

Сдвинув несколько столов, мы очень быстро перезнакомились и шумно загалдели, перекрывая голоса других. Официантки на нас смотрели не очень добро, так как заказывали мало, места занимали много, а сидеть собирались долго.

Вечер продвигался. Голова начала кружится, перед глазами уже все плыло. Из разговоров я улавливала только обрывки фраз и даже не пыталась вникнуть в их смысл. Это требовало слишком больших энергозатрат и сомнительно, что вышло бы что-то путное. Рядом со мной вдруг оказался молодой мужик чуть за тридцать. Мрачно вливая в себя рюмку за рюмкой, он что-то бухтел и бухтел мне на ухо. Видимо, что-то очень личное и важное для него. Иногда, прорываясь через алкогольную завесу, я разбирала слова: «жена», «совсем достала», «покоя нет» и все в таком духе. Не знаю, почему ему вдруг показалось, что моя грудь и жилетка хотят, чтобы на них выплакались. А уж слушать арии про «жен» и «тещ» удовольствие ниже среднего. Это все мы слышали и на работе с ужасающей регулярностью. Первый год за мной ухаживали все кому не лень. Потом директор нашего склада пал жертвой моего скромного обаяния и местные донжуаны поутихли. Роман наш был недолгим – месяца три. А потом мы расстались по обоюдному согласию, без скандала, драки и взаимных оскорблений. Ждала, что уволит. Но нет. События, происходящие в стране в девяносто восьмом году, отвлекли от личных переживаний. Так и осталась при своем месте. Народ уже не лип и считал немного странноватой.

Вот сидела я, слушала этого несчастного и радовалась, что хмельной туман не позволяет до конца вдуматься в суть его речей. Если бы вдумалась, то, наверное, женская солидарность взяла бы верх и выплеснулась наружу, в форме нескольких ласковых фраз.

Но я сидела, слушала и кивала, время от времени повторяла:

– Хм…

Ему больше и не требовалось. Так мне показалось сначала. Просто пьяный мужчина. Просто надо выговориться. А его товарищи уже раз сто слышали эту душещипательную историю про «непонимание» и вообще горькую судьбину. Ну, и пришли сюда не за тем, а веселиться, отмечать Новый Год.

Кивая в очередной раз, я почувствовала его руку у себя на коленке. Вторая легла мне на плечо, притягивая ближе. Коленка была уже исследована и пошла очередь бедра.

«Приехали, называется».

Покашляв немного, аккуратно сняла его ручонку со своего плечика, улыбнулась и проорала на ухо:

– Извини, нужно отойти ненадолго.

– Да, конечно.

Возвращаться, если честно, не собиралась. Но, выйдя из дамской комнаты, увидела вновь своего кавалера мающегося неприкаянно в вестибюле. Вот ведь неймется.